— Спрашивали? — быстро спросил Ястребов.
— Украл, несомненно, но путает. Что был у Лукерьи, сознается; а где ночь провел — не указывает.
— Ну вот! Понятно, он убил! — воскликнул Ястребов. — Где же он?
— Вам его сегодня к одиннадцати часам доставят.
— Вы будете?
— Нет, я хочу на похороны сходить.
Ястребов стал одеваться, а Патмосов собрался уходить.
— Вот найденное у него и протокол обыска, — сказал он, кладя на стол деньги в засаленном кошельке и массивный портсигар.
— Из залогов, верно, — предположил Ястребов.
— Вы позволите взять его на несколько часов? — попросил Патмосов.
— Пожалуйста!
Патмосов ушел, а Ястребов напился чаю и прошел в камеру.
Флегонтов был уже на месте.
— Ну, Севастьян Лукич, — весело сказал Ястребов, — убийца-то, кажется, у нас. Сейчас приведут.
— Кто же это, Виктор Иванович?
— А Резцов, слесарь Резцов!
— Патмосов то же говорит?
— Он и арестовал. Да что он! Знаете, они все сыщики только, как ищейки, если их по следу пустить. А чтобы додуматься до истины…
В этот момент дверь распахнулась, и в камеру в сопровождении сторожа ввалился Трехин.
— Вот и я! Честь имею кланяться!
Ястребов сердито посмотрел на него и строго сказал:
— Надо было доложить о себе, а не врываться.
— Я и не врывался, а если ваш сторож свою цигарку курит, мне некогда ждать. Я хочу еще на погребенье поспеть.
— Садитесь! — сказал ему Ястребов.
— Сел! — Трехин опустился на стул, вытянул ноги и закурил папироску.
— Рекомендую вам говорить только правду, — предупредил Ястребов и предложил обычные вопросы.
— Трехин, Степан Петров, православный, тридцати четырех лет, холостой, дворянин, поручик в отставке. Вот! Под судом не был, у следователя впервые!
Трехин затянулся папироской.
— Так. Так вот, некая девица Караваева обвиняет вас…
Трехин резко повернулся на стуле.
— В убийстве дяди! Ха-ха-ха!
— Что вы можете сказать по этому поводу? — сухо спросил следователь.
— То, что она — дура! Захоти я, и она сегодня же придет к вам и будет клясться, что наплела, но мне плевать!
— Однако вы не любили своего дяди?
— За что любить? Жид, закладчик.
— Вы грозили убить его?
— И не раз! И убил бы, если бы на момент попал, — сверкая глазами, ответил Трехин.
— Гм. И вот он убит. Где вы были двадцать седьмого числа?
— Разве я помню!
— Ну, постарайтесь припомнить. Припомните хотя, были вы в Павловске или нет?
— В Павловске? Был!
— И поздно уехали?
— В час ночи.
— И дядю видели?
— Видал.
— Где?
— На вокзале. Он шел и разговаривал с одним молодым человеком. Пошел мимо театра, по дороге к павильону.
Следователь быстро переглянулся с Флегонтовым.
— Ну-с, а вы, значит, сзади шли.
— Да, — угрюмо ответил Трехин, — я с ним говорить хотел.
— И что же?
— Не дождался, когда он кончит, и бросил их.
— Куда же вы пошли?
— А это уж мое дело, — резко ответил Трехин.
— Совершенно верно. Потрудитесь подписать ваши показания.
— С полным удовольствием! — и Трехин с росчерком подписал свою фамилию. — Извольте!
— А теперь, господин Трехин, — сказал следователь, — я вас должен арестовать и препроводить в тюрьму!
Трехин вскочил и исступленно завопил, тараща глаза:
— Что ж, вы мне не верите? Дворянину не верите? По оговору девки я — убийца?
— Пожалуйста, не кричите! — сказал Ястребов. — Возьмите его! — приказал он вошедшей тюремной страже.
Трехин хотел что-то сказать, приостановился, но вдруг с отчаянием махнул рукою и вышел из камеры. В эту минуту вошел городовой с рассыльной книгой.
— А! Резцова привели?
— Так точно-с! — ответил городовой, подавая книгу Ястребов расписался.
— Впустите его!
В камеру широким шагом вошел Резцов и остановился у порога с видом привычного ко всему человека.
Это был парень лет тридцати, типичный мастеровой, в высоких сапогах и пиджаке поверх парусиновой[8] грязной блузы.
— Вас вчера задержали в доме терпимости на Подольской улице?
— Так точно.
— Кутили?
— Так точно.
— На какие же деньги?
— Нашел. Шел это ночью по Загородному мимо полка и нашел. Лежит папиросница. Я ее взял, а в ней деньги.
— Так. Лукерью Анфисову вы знаете?
— И очень даже хорошо. Земляки.
— Когда вы у нее были в последний раз?
— Позавчера, двадцать седьмого числа.
— И пробыли?
— Так часов до восьми. На восьми уехал.
— А не поранее?
— Никак нет. Спросите ее.
— Хозяина Дергачева вы видели?
— Не видел. Лукерья ходила в комнаты. Он обедал, потом спал.
— Так что вы ушли после него?
Резцов чуть улыбнулся и ответил:
— Зачем после, когда в восемь часов?
— А он ушел в котором часу?
— А я-то почем знаю? — уже резко ответил Резцов.
— Пока довольно, — сказал следователь и приказал увести Резцова.
— Господин просят войти, — сообщил сторож и подал Ястребову карточку.
Ястребов прочел: «Карл Эмильевич Розенцвейг».
— Проси!
В комнату вошел маленького роста, седой старичок, одетый в длинный нанковый[9] сюртук, с тростью в руке.
Он церемонно поклонился, сел и, обернувшись всем корпусом к Ястребову, заговорил:
— Я за убийств господин Дергачев прошу взять господина Савельев. Да! Молодой господин Савельев. Николай Николаич! А почему? Господин Дергачев и я с ним давали денег под вексель, под гут вексель. И Савельев давал два вексель на тысячу двести рублей и брал у нас деньги. А потом мы узнал, что его папаша не давал свой подпись.
— Значит, этот Савельев дал вам с чужой подписью вексель?
— Ja![10] С подписом отца, коммерц-советник Савельев.
Следователь кивнул.
— Ja! — продолжал немец. — А двадцать восьмого им был срок, и я видел, как Савельев этот был в Павловск и ловил Дергачев и был пьян. Это он убил его и взял вексель!
— Завтра я осмотрю бумаги покойного, и если этих векселей не окажется, я приму к сведению ваше сообщение.
— Пожалуйста! Это очень дурной молодой человек! Николай Николаевич, сын Савельева, свой дом на Гороховой, у Красного моста. Это он сделал!
Немец встал, торжественно откланялся и вышел. Ястребов вскочил с кресла.
— Вот вам и третий! Что вы скажете?
— Трудное дело, Виктор Иванович, — вздохнув, сказал Флегонтов. — Запутанное дело!
Патмосов подоспел к выносу тела.
Мимо него пронесли гроб и прошли немногие из провожавших, какие-то женщины и между ними Марья Васильевна. Лукерья собиралась запереть двери и идти тоже, когда Патмосов нагнулся и как будто поднял с порога серебряный портсигар.
— Смотри, обронил кто-то!
Лукерья взглянула на вещь и побледнела. Дверной ключ упал у нее из рук.
— Узнала? — тихо сказал Патмосов.
— Ничего не узнала! — грубо ответила Лукерья. — А напугали вы меня!
— Ну, так моя находка, — усмехнулся Патмосов и пошел к кладбищу.
Скоро он догнал процессию и зорко осмотрелся, но ничего из того, чего он ждал, не увидел.
Он дошел до кладбища, был в церкви и уехал домой с твердым решением отыскать «Сережу» и «В.».
На другой день Патмосов, еще лежа в постели, получил от Ястребова телеграмму, которой тот звал его к себе.
— Ишь его разбирает, — усмехнулся Патмосов и, отложив письмо в сторону, стал одеваться.
В это время раздался звонок, и в комнату Патмосова заглянула прислуга.
— Вас один барин повидать хочет! — сказала девушка.
— Проси!
Окончив туалет, Патмосов вышел в свой рабочий кабинет, куда уже входил пожилой господин, одетый с изысканной простотой.
— Алексей Романович Патмосов?
— К вашим услугам!
— Я к вам с рекомендацией от Ивана Дмитриевича, — сказал гость. — Выручайте, а я уж не обижу!
Гость протянул визитную карточку Путилина, на которой Патмосов прочел просьбу оказать всякое содействие подателю.
— Чем могу служить? Садитесь!
Гость опустился в кресло.
— Меня зовут Николай Поликарпович Савельев. Может, слышали?
Патмосов поклонился с улыбкою.
— Как же не знать Савельева!
— Известно вам, что у меня есть сын?
Патмосов кивнул.
— И о нем все известно?
— Не у дел, любит кутить, тратить…
— Сегодня, в шесть часов утра, я побывал у его приятеля, большого мерзавца, Константина Дмитриевича Носова. Ну-с, так тот объяснил, что сын мой дал этому Дергачеву с моей подписью векселей на тысячу двести рублей, получив восемьсот рублей, и двадцать седьмого, заметьте, был у него в Павловске, а двадцать восьмого им срок. Вот и все.
— И вы думаете?…
Савельев вытер платком вдруг вспотевшее лицо.
— Ничего не думаю и всего ожидаю. Так вот, просьба. Расследуйте это дело и, если можно, спасите мальчишку! — Савельев взял за руку Патмосова.
Патмосов сочувственно пожал его руку и ответил:
— Будьте покойны, по простому подозрению его не привлекут. Я выгорожу. А теперь вы можете взять его на поруки. Я сейчас еду в Царское.
Савельев встал.
— Я не забуду вам этого!
— Глупости! — ответил Патмосов, провожая гостя до самых дверей.
«И с чего он схватил Савельева?» — думал Патмосов через полчаса, идя к вокзалу Царскосельской железной дороги.
Ястребов встретил его радостный и возбужденный.
— Вы у меня обедаете, — сказал он, — и поговорим. Я другими делами занят, но скоро освобожусь. Вы необходимы мне!
Патмосов поклонился.
До обеда было еще добрых три часа, и он не спеша направился к Павловску, мимо того места, где было совершено убийство.
Он шел дальше, глубоко задумавшись, когда вдруг услышал густой лай большой собаки; он обернулся; его нагонял всадник, а впереди всадника бежал огромный дог, оглашая пространство лаем.