«Мог ли Дьяченко что-то выведать? – прокручивал он в голове. – Не поверил жене, потащился за ней, терпеливо ждал, пока ждала она, стал свидетелем их постыдной встречи… Или мрачен оттого, что ночь прошла на трезвую голову? Как занятно. Если выпил с вечера – наутро плохо. Если не выпил – тоже плохо. Зачем тогда жить? Какой в этом смысл?»
Егор Гундарь выбрался из-за стола, подошел к радиоточке, повертел рукоятку громкости. Комната наполнилась звуками радиоспектакля.
– Егор, уйми болтуна… – прохрипел Дьяченко, хватаясь за голову.
– Это «На дне» Максима Горького, – насупился Гундарь.
– Уйми болтуна, я сказал…
Гундарь пожал плечами, отключил звук и потащился на свое место. Снова воцарилась тягостная тишина.
– Какое молчание, однако, – крякнул Петров, шумно чиркая спичкой. Все вздрогнули. Он затянулся, выдохнул дым, как паровозная труба.
– Ага, высшей пробы молчание, – согласился Куртымов. – Оно что-то значит, Алексей Макарович? Мы плохо работаем?
– Вы вообще не работаете, – процедил Алексей.
– Слушок окреп в приличном обществе, – подал голос Чумаков. – В наш город едут блатные. Назревает что-то у пацанов. Может, хотят, чтобы и их убили? – задумался оперативник.
– Какую-то ерунду ты несешь, – поморщился Петр Антонович. – Что нам до этих блатных?
– Это дезинформация? – поднял голову Алексей.
– Нет, информация, – пожал плечами Пашка.
– Зачем едут-то?
– Ну, надо им… Ага, нашел. Вот они – два брата-акробата, их-то появления мы и ждем с нетерпением. – Пашка провел кулаком по сгибу листов и развернул папку с вшитым делом. Алексей поколебался, стал выбираться из-за стола.
– Вася Муромский и Веня Зарубин, – продолжал просвещать Чумаков. – Маститые воры с огромным послужным списком – еще до революции начинали. Всю войну просидели на зоне под Воркутой, чему бесконечно рады. Вышли три месяца назад – отгуляли отпуск, так сказать, видимо, возвращаются к профессиональной деятельности.
С фотографий смотрели два угрюмых, абсолютно непохожих типа. Биографии прочно впечатались в их непростые лица.
– Братья, говоришь, – хмыкнул Алексей.
– Отцы разные, – пояснил Пашка.
– Да и матери, похоже…
Хихикнул Вишневский. Зазвенел телефон. Проходящий мимо Петров схватил трубку, представился. Пока слушал, вытянулась челюсть, забегали глаза. Потом он как-то аккуратно, словно боялся разбить фарфоровую вазу, положил трубку на рычаг, сглотнул.
– Алексей Макарович, там это самое… Сивого, в общем, мочканули…
– Чего? – Алексей резко повернулся.
– С вокзала звонили, из линейного отделения… Три часа назад это произошло, около шести утра, у них в подвале как раз пересменка была… Непонятно, что произошло, вроде попытка побега… В общем, охранник застрелил его.
– И только сейчас нам об этом сообщили? – Кровь отхлынула от лица.
– Так они пока разобрались, что за хмырь, откуда взялся…
– Этого еще не хватало… – выдохнул Алексей. – Петров, Куртымов, за мной, остальным остаться! Работайте, черт вас возьми!
Было проще добежать пешком, чем дождаться, пока вислоусый сержант приведет в рабочее состояние свою колымагу, решившую вдруг поломаться!
Рыча и кашляя, «ЗИС-5» въезжал на привокзальную площадь. Оперативники попрыгали с него, не дожидаясь, пока водитель найдет, где встать, побежали к пристройке, над которой гордо реял маленький флажок Союза ССР.
Криминалисты еще не подъехали. У входа в отделение мялся автоматчик. Черкасов раздраженно отстранил его, первым ворвался в отделение, скатился в подвал. За ним уже бежал бледный, как мертвец, старлей Евдокимов. Сами в принципе виноваты – что мешало отправить задержанного в тюрьму?
Еще один автоматчик почтительно посторонился, отвел глаза. Начальник угро – не бог весть какая фигура, но кто знает…
Небольшой коридор, зарешеченные каменные мешки – при немцах здесь была комендатура и казематы, переделывать ничего не стали. Горели тусклые лампы.
Пришлось переступить через лужу засохшей крови – ее еще не вытерли. Труп лежал во второй камере. Решетчатая дверь нараспашку. В мертвых глазах Сивого отражались огоньки лампы. Он лежал на боку в нелепой позе, рот приоткрыт, язык вывалился наружу. Алексей с досады сплюнул, резко повернулся.
– Ну, давайте, отчитывайтесь, товарищ старший лейтенант, как допустили такое. Что произошло? Разве его здесь убили?
– Нет, не здесь, товарищ капитан… – замотал головой начальник отделения. – У входа его подстрелили, когда он в побег пустился. В камеру оттащили – там же люди ходят… Все же понятно, товарищ капитан, – Евдокимов окончательно стушевался, – младший сержант Авдеенко его подстрелил при попытке к бегству – он был дежурным…
– Другой охраны не было?
– Никак нет, товарищ капитан… Только Авдеенко. Он опытный сотрудник, в войну обезвреживал бандитов на железной дороге…
Алексей прошелся вдоль камер. Занята была лишь последняя справа – из-за решетки поблескивали любопытные глаза.
– А ты что за хрен? – спросил он. – За что загремел?
– Да ни за что, начальник! – взвился сиделец. Тонкий голос срывался на фальцет. – Как пить дать, ни за что! Беспредельничают мусора! Ну, подумаешь, бухаря взял, а чего он на рельсах валялся?
– Не бухарь то был, а фуфлыжник Жора Ассирийский, – пояснил Евдокимов. – Карточный долг не заплатил, вот его подкараулили за околотком да череп молотком проломили, чтобы знал в следующий раз. Живой он, рабочие подобрали, в больницу отвезли. А этот подонок – Шпингалет у него погоняло – последнюю мелочь у фуфлыжника вытряс да бросил его на путях, хорошо, маневровый не успел по нему проехаться…
– А я вам че – санитарка? – оскалился Шпингалет. – Кому надо, пусть и стаскивают его с рельсов, а мне оно до лампочки…
– Видел, что тут произошло? – спросил Алексей.
– А то, – подбоченился Шпингалет. – Сивый… ну, тот, которого грохнули, он бузу поднял… а эта сука ментовская его, как собаку, пристрелила… Ой, простите, гражданин начальник… – Сиделец вцепился двумя руками в решетку.
– Да выяснили все, – махнул рукой Евдокимов. – Сивый проснулся под утро, давай ныть – по нужде ему приспичило. А в камерах нет нужников, выводить надо. Авдеенко давай огрызаться – мол, спи, утром сходишь, а тот дальше ноет. Ну, мужик не выдержал, он вообще не злой, вывел засранца, потом обратно привел. Тут Шпингалет арию завел – и ему приспичило. Этот стонет, Сивый ржет… Ну, осерчал мужик – если каждая сошка будет тут права качать…
– Я тебе не каждый, начальник, – вякнул Шпингалет. – Я тоже человек, понял?
– Ага, каждый считает, что он не каждый, – сплюнул Евдокимов. – В общем, пошел он в дальний конец Шпингалету рожу чистить или попугать, хрен его знает, тут смотрит, а Сивый уже из камеры чешет! Он дверь забыл запереть. И ведь ушел бы, паршивец, если наверху обогнуть дежурного да выбраться через окно в тамбуре… Авдеенко растерялся, выхватил пистолет, давай палить… Можете полюбоваться – две пули у паршивца в спине… Он, конечно, получит выговор за халатное отношение к обязанностям, но, в общем-то, справился с ситуацией… Все так и было, товарищ капитан, – уверял Евдокимов. – Можете не сомневаться, мы все запротоколировали, Авдеенко подробно допросили, он подписался под каждым словом…
Черкасов уже тихо кипел от бешенства. Надо же выискаться таким идиотам!
– Где Авдеенко?
– Так это самое… – растерялся Евдокимов. – Домой он пошел, спать, не сделал же ничего такого… Не арестовывать же его за то, что преступника обезвредил… Выспится, вечером снова заступит…
– Где он живет? – Кулаки чесались засветить недалекому старлею в ухо. – Семья есть?
– Да какая семья, нет у него никого… Была жена, но в войну эвакуировали ее на восток, да так и не вернулась – в Средней Азии жизнь себе устроила без нашего Авдеенко…
– Адрес! – уже не сдерживаясь, прокричал в растерянное лицо Евдокимова Алексей.
Они покинули неповоротливую машину за пару дворов до нужного адреса – не подваливать же с такой помпой! Месили грязь по узкому переулку, застроенному частными домами.
Калитка распахнулась, они почти бежали по дорожке к продавленному крыльцу. Петров сообразил с полувзгляда – заспешил, косолапя, на заднюю сторону дома. Алексей с Куртымовым достали пистолеты, Черкасов толкнул дверь – вдруг не заперто? Особо церемониться не хотелось – преступник мог среагировать.
Дверь была открытой. Далеко идти не пришлось, труп лежал здесь же, в сенях – запрокинув голову, подогнув колени. Мужчине далеко за сорок, раздет по пояс, в милицейских штанах со смешными штрипками, в рваных носках. Живот был вспорот ножом, смерть была не из радостных – на лице отпечаталась невыносимая боль. Убийца даже не заходил – сделал свое дело и убрался. И все же, перепрыгнув через труп, Алексей кинулся в хату. За спиной сопел Куртымов, бормоча под нос, что это уже полный бандитский беспредел и таких подонков надо расстреливать на месте!
Алексей метался по скудно обставленным комнатам, а Куртымов выворачивал крышку люка в подпол, светил фонарем. Потом полез на чердак, оттуда крикнул – пусто. Алексей распахнул заднее окно.
– Петров, проверить сараи, сортир, осмотреть участок!
– Что-то неладно, командир? – опешил оперативник.
– Все неладно, нас снова уделали!
Злости явно не хватало, где же взять ему столько злости? Убийца пришел рано утром, когда все вокруг еще спали – ежу понятно, что никто его не видел! В дом фактически не заходил – едва порог переступил. Отпечатки пальцев снимать бесполезно. Орудие убийства прихватил с собой, чтобы не оставлять милиции шанса…
– Вот же холера… – расстроенно бормотал Куртымов. – Макарыч, ты понимаешь, что произошло? За что они Авдеенко?
– За все хорошее, – огрызнулся Алексей. – За плохое не убьют. Не думаю, что Авдеенко шибко сотрудничал с бандой, но за горло его взяли – знали что-то такое, что он хотел бы скрыть. Пришлось выполнять поручение. Он оставался один в подвале, грамотно подогнал сложившуюся ситуацию. Уверен, что если мы толково допросим Шпингалета, все окажется не так, как нам представили. Видимо, у Авдеенко не было другого выхода…