– Но зачем его убивать? – повторял Куртымов.
– А ты головой подумай. Авдеенко не додумался, так хоть ты додумайся! – Алексей выразительно постучал по черепу. – Чтобы не слил ту фигуру, что его науськала на это дело! Убить могла и другая фигура, а тот, кто его науськал, остается пока в тени. Надо выяснять, как провел Авдеенко свой последний день – восстановить по минутам! Куда ходил, с кем общался, все телефонные разговоры, если таковые были…
Отчаяние еще не охватило, но осознание собственного бессилия просто бесило! Трупы множились. Только при нем уже семеро! Четверо инкассаторов на ЖБИ, включая водителя, сторож Лукьянов в музее Шабалина, младший сержант Авдеенко, Сивый – который явно что-то знал (теперь в этом нет сомнения) и который, как ни крути, был таким же, хотя и слегка оступившимся, гражданином Советского Союза…
Все это напоминало ритуальные пляски у застывшего идола – много движения, а толку никакого! Хватался за голову майор Черепанов, носились оперативники, изображая кипучую деятельность. Над конторой старлея Евдокимова нависла угроза принципиальных оргвыводов. Люди работали как тракторы. Опрашивались соседи Авдеенко, проводились щепетильные допросы сотрудников линейного отдела.
Авдеенко заступил на смену в восемь вечера, когда Сивый уже сидел, со смены никуда не отлучался, к телефону его не вызывали – дежурный в этом был уверен. Но что он делал до заступления на смену, покрыто мраком.
От соседей толку не было, они лишь пожимали плечами. Этих достойных людей весьма своевременно сразили глухота, слепота и полный паралич памяти. Из логики явствовало, что связь Авдеенко с неопознанным господином произошла в промежуток времени между посадкой Сивого и заступлением младшего сержанта милиции на смену.
Кто эта сволочь? Черкасов фактически не знал своих людей (за исключением Дьяченко, которого не видел целую вечность), лишь первые мимолетные впечатления. Это мог оказаться любой из них или вообще никто. Последнее бы больше устроило. Он ловил себя на мысли, украдкой наблюдая за работой оперативников, что один из этих людей может только делать вид, что рвется докопаться до истины, а сам закапывает ее еще глубже, что автоматически сводит на нет усилия всей группы…
Людей катастрофически не хватало. Приходилось заниматься арифметическим делением. По убийству Авдеенко работали Куртымов с Петровым. Гундаря он отправил в музей к Шабалину – у работников могла включиться память, могли вскрыться новые факты.
Вишневский с Дьяченко работали на заводе ЖБИ: вновь опрашивали жителей окрестных домов, теребили администрацию. Петр Антонович Конышев работал со Шпингалетом, которого расстроенный Евдокимов отдал оперативникам со всеми потрохами.
Версия Алексея, в принципе, работала: почему Авдеенко в эту ночь остался один в подвале? Что в его прошлом было не так? С кем он общался вне работы, где проводил свободное время? Информация поступала регулярно, но пользы от нее не было!
Пашка Чумаков шатался по вокзалу, работал с внештатными агентами, пытался докопаться, с кем в последние дни контактировал Сивый и за что он, собственно, заслужил смерть…
Ниточка просто обязана была вылезти. Но не вылезала. Почему? Это заслуживало скрупулезного рассмотрения.
«Не там мы копаем, – размышлял Алексей, запирая вечером опустевший отдел. – Если в группе есть чужак, он сделает все возможное для сведения к нулю коллективной работы. Его вычислять надо! И эта личность потянет за собой остальных, пребывающих пока в тени…»
После случая с Евгенией он уже боялся подходить к своему дому. Хоть на вокзал иди ночуй! Улица давно опустела – не отвык еще народ от комендантского часа. Дай Черкасову волю, он бы эту практику продолжал – по крайней мере меньше станет на улицах сомнительной публики.
У дома никого не было. За шторами у Прасковьи Семеновны горел свет. Он привычно нащупал рукоятку «ТТ», крадучись, словно вор, проник в подъезд. Лютая темень жгла глаза, как яркий солнечный свет. Темноты бояться не стоило – по своим параметрам она не страшна. А вот всякие особы, которые в ней таятся…
Он миновал короткий тамбур, медленно поднялся по лестнице. Инцидент с Евгенией выбил его из колеи, это было нелепое дополнение к уже имеющимся проблемам. Почему так тяжело смотрел Дьяченко? Весь день он ловил эти взгляды. Тот с ним почти не общался, только по работе, и то сквозь зубы. Впрочем, странно ли?
Пару минут он возился с навесным замком, вошел в квартиру, обследовал с фонарем все потайные закутки…
Алексей очнулся ночью от чего-то липкого, ползущего по груди. Распахнул глаза. Вроде не потел. Что это было? Страх? Покачивался мутный потолок, с которого давно осыпалась последняя штукатурка. Он не мог проснуться от страха. От чего-то другого. Рука отправилась под подушку, обхватила рукоятку пистолета.
Такое ощущение, что он здесь не один. Но этого не может быть! Определенно был звук… Или не было? Он машинально вскинул руку с часами. Фосфорные стрелки показывали, что на подходе два часа ночи.
Скрип в подъезде. Алексей насторожился. Словно открылась одна из соседских дверей. Да, действительно, открылась. Кто-то тихо постучал в его дверь – поскребся, перебирая костяшками пальцев. Странная мысль: словно хотели привлечь его внимание, но при этом боялись привлечь чье-то еще!
Из головы улетучились остатки сна. Алексей скинул на пол босые ноги, заскользил в коридор, слава богу, уже выучил, где расположены препятствия. Осторожно приблизился к двери, подался в сторону – такую хлипкую конструкцию даже пуля из мелкашки пробьет.
– Что надо? – прохрипел он.
– Алексей Макарович, это Виктор, сосед… – забубнил за дверью знакомый голос. – Даже не знаю, что подумать… Нет, можете не открывать, я просто расскажу… Мне не спалось, сидел на балконе… Меня, надеюсь, не видели за простенком… У вас на балконе человек… по крайней мере один… А еще один внизу, их всего двое… Я слышал, как они очень тихо переговаривались, потом один полез… Это нетрудно, поверьте, нужно лишь подняться на вал, хорошо подпрыгнуть, зацепиться за край плиты…
Все, этого довольно, остальное потом! Он отшатнулся от двери, вылетел на цыпочках из прихожей. Ай да Виктор, ай да «зрячий» сукин сын… Он сел на корточки, затаил дыхание.
Виктор сообразил, перестал скрестись.
Капитан всматривался, слушал. А ведь отличное решение: забраться на балкон, изготовиться к броску, выбить запертую на шпингалет дверь. Или провернуть по-тихому – отжать дверь чем-нибудь металлическим, тихонько открыть, войти в гости к мирно спящему капитану милиции. Зачем раньше времени будить весь дом?
Предметы обстановки проявлялись из мрака. Вырисовывался квадрат окна за куцыми шторами, прямоугольник балконной двери. Шорох за дверью, тихий скрип. Там действительно кто-то был, сидел на корточках, чтобы не маячить.
Дверь слегка подалась внутрь, качнулась штора. Значит, работает второй вариант: хотели войти «по-семейному», отработать без шума, скажем, ножом. А когда еще? Только ночью. Днем его не взять – во всяком случае без шума.
Он продолжал сидеть на корточках, поднял пистолет. Патрон уже в стволе, лязгать затвором не нужно. В брюках, которые он предусмотрительно оставил на себе, вторая обойма.
Отгибалась штора, дверь открывалась внутрь – к удивлению, без скрипа, очевидно, ее приподнимали. Обрисовывалось что-то мутное, непрозрачное. Человеческий корпус, голова, на которой решительно отсутствовало лицо – прикрытое, видимо, маской. В комнату проник свежий воздух. Дверь дошла до упора, отъехала штора, фигура ночного визитера сделалась ближе. Он слышал чужое размеренное дыхание. Явно мужчина, но никаких примет, даже рост не определить – он двигался на полусогнутых… Человек изучал пространство – пустая кровать, шкафы. До капитана, сжавшегося в пружину за простенком, его взгляд пока не добрался. Повернулась голова – там вторая комната, жертва может спать в ней…
Он мог открыть огонь, но это глупо. Первого убьет, второй уйдет, и снова начинай все заново… Можно в ногу, почему бы нет? Оба этой ночью совершали глупые ошибки. Быстрый взгляд, рывок, у врага было отменное чутье! Что-то просвистело в воздухе – нож! Алексей оттолкнулся правой пяткой, ехал по полу с отставленной ногой.
Холодное оружие пролетело мимо – успел уклониться. Но заработало горячее! В него стреляли из пистолета с навернутым глушителем – стреляли часто, пуля за пулей. От такой работы глушители безнадежно ломаются.
Черкасов катался по полу, извивался, едва не въехал на кухню. Это был «ТТ», восемь патронов, и все ушли в молоко – в стены, в диван, во входную дверь. Он покатился обратно, выпустил две пули. А у него ведь не было никакого глушителя! Трескучие выстрелы разорвали пространство, оно наполнилось пороховой гарью.
Рябила картинка, в глазах качалась – он, кажется, ударился виском о косяк. Удивительно, окно не разбилось, все пули улетели в балконный проем.
А потом этот тип возник – очевидно, скорчился у батареи. Он понял, что потерпел фиаско, пулей вынесся на балкон. Еще два выстрела – но тот уже пропал.
Какие неудобства для граждан, населяющих дом. Но придется гражданам потерпеть… Алексей метнулся к балконной двери – не уйдешь, тварь! Эх, узреть бы личико… Снова ошибка – его толкнули в грудь, когда он вознамерился махнуть через порожек. Удар был неожиданным, но хоть не пулей, он отлетел обратно, растянулся на полу, но пистолет не выронил. Вскинул, снова выстрелил в проем, но дураков маячить там в полный рост не было.
Этот тип был прирожденным гимнастом! Куда он делся – уже спрыгнул? Алексей вскочил, стал судорожно менять обойму, потерял еще несколько секунд. Потом повторил попытку атаковать балкон. Она прошла удачнее – там действительно никого не было.
Пригнувшись, он перемахнул порожек, практически распластался на холодной плите. Загремели ржавые баки, на голову свалилась палка – древняя, давно не годная швабра. Он приподнял голову, просунулся через перила.
Внизу под валом из задубевшего глинозема кто-то возился. Алексей выстрелить не успел – по нему открыли огонь с другой стороны, из кустов перед соседним зданием. Он заметил вспышки и рухнул плашмя, опрокинув на себя еще один тазик. Потом подлетел, стал стрелять по кустам с двух рук. Три выстрела – и, кажется, он подавил «огневую точку».