В России 1914 года 17 августа наступило уже 4-го числа (по старому стилю). Так тот день и запомнился. А потому заглавие рассказа «Переход через Збруч», напечатанного в «Правде» 3 августа 1924 года, современники воспринимали совсем иначе — как напоминание о десятилетней годовщине начала Первой мировой. Символ катастрофы, падения из мира в страдание и войну — переход через Рубикон, шаг безвозвратный и непоправимый.
И это не наша фантазия: вся 4-я полоса данного номера «Правды»{96} посвящена Первой мировой войне. В верху страницы помещена серия карикатур под заголовком «Слова и дела английской буржуазии в 1914-1924 гг.». Ниже — две карты: старой (до 1914 г.) и новой (послевоенной) Европы. Нетрудно заметить, что ни одной империи на европейском континенте не осталось. Затем следуют статьи: «Америка и война» (И. Амтер), «Рабочая молодежь и империалистская
Но у книги собственный контекст, и он высвечивает в новелле новые смыслы.
«Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова, нежный свет загорается в ущельях туч, штандарты заката веют над нашими головами. Запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу. Почерневший Збруч шумит и закручивает пенистые узлы своих порогов. Мосты разрушены, и мы переезжаем реку вброд. Величавая луна лежит на волнах. Лошади по спину уходят в воду, звучные потоки сочатся между сотнями лошадиных ног. Кто-то тонет и звонко порочит богородицу».
Наше внимание останавливает свет: нежный в ущельях туч, штандарты заката, лунный на волнах... И цвет — «почерневший Збруч шумит и закручивает пенистые узлы своих порогов».
Что это? А это Огненный Столп, который был облаком и мраком для одних и освещал ночь другим. Книга Исход, переход через Чермное море. Оттого в Новоград-Волынске, в еврейском доме автор увидел не просто следы погрома — «развороченные шкафы в отведенной мне комнате, обрывки женских шуб на полу, человеческий кал...», но и главное: «черепки сокровенной посуды, употребляющейся у евреев раз в году — на Пасху».
Пасха, еврейская пасха — Песах — это празднование Исхода из Египта{97},
И если всадники тонут, то перед нами не народ Моисея, а войско Фараона.
Но «Переход через Збруч» открывает не сборник рассказов, а книгу. Потому вступление содержит в себе не просто намеки на некоторые моменты дальнейшего повествования, но и указание на финал. И то, что солнце катится по небу отрубленной головой, и то, что тонущие звонко порочат Богородицу, раскрывает все смыслы события — настоящий и будущий. Началось все переходом через Збруч, а кончится головой Крестителя и распятием.
Вот что такое «Конармия» — Заветы Ветхий и Новый, начало и конец.
Надо ли удивляться, что больше Бабель ни одной книги не написал?.. Хуже не хотелось, а лучше Библии — не получится.
Глава IX Имя
Энтузиасты — ну что за славное племя! Беспокойные, неугомонные, отважные! Всегда готовые бросить камень в задремавший пруд! Что движет ими, откуда неуемная эта энергия? Все просто: им открылась истина, или то, что истину от них скрывали. И теперь не будет покоя закосневшей касте маститых толкователей...
Вот один такой специалист провозгласил:
«Бабель - важнейшая фигура в русско-еврейской литературе советского времени, модель еврейского писателя в советской русскоязычной культуре»{98}.
И все послушно закивали... Но тут тянет руку энтузиаст и смело задает неделикатные вопросы:
«Первый - зачем числить автора по тому или иному национальному ведомству? Второй - что такое русско-еврейская литература, вершиной которой признан теперь Бабель? Третий - что такое еврейский писатель?»{99}
И, не полагаясь на отзывчивость оппонента, сам себе отвечает: причислять писателя к той или иной национальной литературе, конечно, можно. Но тогда и нация должна иметься соответствующая — еврейская или русская!
Потому определение «русско-еврейская», хоть и прижилось в головах, но смысла не имеет.
А тогда извольте отвечать на главный вопрос: еврейский ли писатель Бабель?
«Перейдем от общих рассуждений к конкретным примерам. Ярче всего еврейская тема у Бабеля звучит в “Конармии”. Именно в ней (а не в экзотических “Одесских рассказах”) Бабель показывает широкую панораму еврейской жизни в ключевых для восточноевропейского еврейства регионах, на Волыни и в Галиции. Итак, как же выглядят местечковые, то есть “народные”, “исконные”, евреи в прозе Бабеля? <...>
Для еврейской темы и для структуры всей “Конармии” как книги в целом очень важен самый маленький и, на первый взгляд, самый “еврейский” рассказ в ней - “Кладбище в Козине”. Это поэтическое описание еврейского кладбища играет очень важную роль: оно призвано дать читателю эпическую перспективу, поставить казацкое нашествие Гражданской войны в один ряд с казацкими войнами XVII века.
Отправляясь в первый раз в путешествие по Юго-Западному краю, о старых еврейских кладбищах я судил, в первую очередь, по “Кладбищу в Козине” <...>.
Если исходить из того, что художественная проза (тем более, такая как у Бабеля: рассказы, стилизованные под очерки, основанные на дневниковых записях), <...> имеет какое-то отношение к реальности, то “Кладбище в Козине”, как я быстро понял, ни к какой реальности никакого отношения не имело. Вообще не имело! Совсем никакого!
Рассказ состоит из двух частей: описания надгробий и текста эпитафии. Нет на белом свете таких надгробий и таких эпитафий тоже нет! <...>
Изображения раввинов на надгробиях? Раввин краковский и пражский, покоящийся в заштатном местечке? (Кстати, сама эта формула, сконструированная по модели “митрополит Петербургский и Ладожский”, достаточно нелепа.) Уста Еговы? Этот текст не может быть ориентирован на еврейского читателя, как не может быть ориентировано на русского читателя описание православного кладбища, украшенного шестиконечными звездами и полумесяцами. <...>
Всякий писатель имеет право на вымысел, но то, к чему прибегает Бабель в “Конармии”, трудно назвать вымыслом, фантазией, мистификацией, даже “ложь” выглядит здесь слишком громоздким словом. Уклонение от реальности носит настолько, на первый взгляд, художественно немотивированный характер, что его хочется назвать детским словом “вранье”»{100}.
Что тут возразить? Скажем, по поводу полумесяца и шестиконечной звезды в православном обиходе? Разве что напомнить о полумесяце на православном кресте (в Византии для него существовало специальное слово: цата) и о масонах, метивших щитом Давида все, чего касались их руки, — от зданий до надгробий...
Поэтому от мнений о рассказе обратимся к самому рассказу. До того, как попасть в книгу «Конармия» (1926), он был напечатан дважды — в «Известиях Одесского губисполкома» (1923. № 967. 23.02. С. 6) и в московском журнале «Прожектор» (1923. № 21. С. 14). Текст приводится по первой публикации с указанием всех последующих разночтений{101}.
Кладбище в Козине
Кладбище в еврейском местечке -{102} Ассирия и таинственное тление Востока на поросших бурьяном волынских полях.
Обточенные серые камни с трехсотлетними письменами. Грубое тиснение горельефов{103}, высеченных на обломках{104} гранита{105}. Изображение рыбы и овцы над мертвой человеческой головой. Изображения раввинов в меховых шапках, подпоясанных{106} ремнем на узких чреслах. И под безглазыми лицами -{107} волнистая каменная линия завитых бород.
{108}В стороне,{109} под дубом, разможженным{110} молнией,{111} стоит склеп рабби Азриила, убитого казаками Богдана Хмельницкого. Четыре поколения лежат в этой усыпальнице, нищей, как жилище водоноса. И{112} зазеленевшие скрижали поют о них витиевато, как молитва{113} бедуина:
{114}...{115}Азриил, сын Анании, уста Еговы.
Илия, сын Азриила -{116} мозг, вступивший в единоборство с забвением.
Вольф, сын Илии -{117} принц, похищенный у Торы на девятнадцатой весне.
Иуда, сын Вольфа, раввин краковский и пражский.
О,{118} смерть, о,{119} корыстолюбец, о{120} жадный вор, отчего ты не пожалел нас хотя-бы{121} однажды...{122}{123}
16.7.20.{124}