Но куда любопытней цирковые аспекты в описании конармейцев.
«Начальник конзапаса» (цитируется по рукописи):
«На огненном своем англо-арабе подскакал к крыльцу Дьяков, бывший цирковой отлет, а ныне начальник конского запаса - краснорожий, седоусый, в черном плаще и с серебряными лампасами вдоль красных шаровар»{158}.
А вот начало новеллы (цитируется по рукописи):
«На деревне стон стоит. Конница травит хлеба и меняет лошадей. Взамен приставших кляч кавалеристы забирают рабочую скотину. Бранить тут некого. Без лошади нет армии.
У здания штаба неотступно толпятся крестьяне.
Они тащут на веревках упирающихся, скользящих от слабости, одров. Лишенные кормильцев мужики - чувствуя в себе прилив горькой храбрости и зная, что храбрости не надолго хватит, спешат безо всякой надежды, надерзить начальству, богу и своей жалкой доле.
Начальник штаба в полной форме стоит на крыльце. Прикрыв воспаленные веки, он с видимым вниманием слушает мужичьи жалобы. Но внимание его не более, как прием. Как всякий вышколенный и переутомившийся работник, умеет в пустые минуты существования полностью прекратить мозговую работу. В эти немногие минуты коровье-блаженного бессмыслия, он встряхивает изношенную машину.
Так и на этот раз с мужиками»{159}.
И тут подскакал Дьяков.
«и тотчас же к нему под стремя подвалилась облезлая лошаденка, одна из обмененных козаками.
- Вон, товарищ начальник, - завопил мужик, хлопая себя по штанам, - вон чего ваш брат дает нашему брату... Видал чего дают. Хозяйствуй на ей.
- А за этого коня, - раздельно и веско начал тогда Дьяков, - за этого коня, почтенный друг, ты в полном своем праве получить в конском запасе пятнадцать тысяч рублей, а ежели этот конь был бы повеселее, то в ефтим случае ты получил бы, желанный друг, в конском запасе двадцать тысяч рублей. Но, однако, что конь упал - это не хвакт. Ежели конь упал и подымается, то это - конь; ежели он, обратно сказать, не подымается, тогда это не конь. Но, между прочим, эта справная кобылка у меня поднимется...
- О, Господи, мамуня же ты моя всемилостивая, - взмахнул руками мужик, - где ей сироте, подняться... Она, сирота, подохнет...
- Обижаешь коня, кум, - с глубоким убеждением ответил Дьяков, - прямо-таки богохульствуешь, кум, - и он ловко снял с седла свое статное тело атлета. Расправляя прекрасные ноги, схваченные в коленях ремешком, пышный и ловкий, как на сцене, он двинулся к издыхающему животному. Оно уныло уставилось в Дьякова своим крутым, глубоким глазом <...> какое-то невидимое повеление и тотчас же обессиленная лошадь почувствовала умелую силу, истекавшую от этого седого, цветущего и молодцеватого Ромео. Поводя мордой и скользя подламывающимися ногами, ощущая нетерпеливое и властное щекотание хлыста под брюхом - кляча медленно и внимательно становилась на ноги. И вот все мы увидели, как тонкая кисть в развевающемся рукаве потрепала грязную гриву и хлыст со стоном прильнул к кровоточащим бокам. Дрожа всем телом, кляча стояла на своих на четырех и не сводила с Дьякова собачьих, боязливых и влюбленных глаз.
- Значит, что конь - сказал Дьяков мужику и добавил мягко, - а ты жалился, желанный друг...
Бросив ординарцу поводья, начальник конзапаса взял с маху четыре ступеньки, и взметнув оперным плащом, исчез в здании штаба»{160}.
Нам продемонстрировали самую архаическую форму циркового представления. Клоун (clown) ведет свое происхождение от латинского colonus — обозначения категории полузависимых крестьян времен упадка Римской империи (III в. н.э.). Позднее слово это означало просто крестьянина. И клоуном стали именовать персонаж, изображающий деревенщину — недалекого крестьянина, пришедшего на ярмарку, где его дурят и обманывают ловкие мошенники и барышники. Да еще над ним и насмехаются.
Отразился Дьяков и в «Дневнике»:
«Белев. 13.7.20 <...>
Начальник конского запаса Дьяков - феерическая картина, красные штаны с серебряными лампасами, пояс с насечкой, ставрополец, фигура Аполлона, короткие седые усы, 45 лет, есть сын и племянник, ругань фантастична, привозят из отдела снабжения, разломал стол, но достал. Дьяков, его любит команда, командир у нас геройский, был отлетом, полуграмотен, теперь “я инспектор кавалерии”, генерал, Дьяков - коммунист, смелый старый буденновец. Встретился с миллионером, дама под ручкой, что, господин Дьяков, не встречался ли я с вами в клубе? Был в 8-ми государствах, выйду но сцену, моргну.
Танцор, гармонист, хитрец, враль, живописнейшая фигура. С трудом читает бумажки, каждый раз теряет их, одолела, говорит, канцелярщина, откажусь, что без меня делать будут, ругань, разговор с мужиками, те разинули рты.
Тачанка и пара тощих лошадей, о лошадях.
К Дьякову с требованиями, уф, заморился, раздавать белье, все в затылок, отношения отеческие, ты будешь (больному) старшим гуртовщиком»{161}.
Вот только неясно: вправду он был цирковым атлетом, или наврал бойцам своей команды?
Ладно, отправляемся дальше — новелла «Конкин». Герой преследует убегающего польского генерала, догоняет его, а тот заявляет, что готов сдаться, но саблю свою отдаст только Буденному.
«- Пан, - кричу я и плачу, и зубами скрегочу, - слово пролетария, я сам высший начальник. Ты шитья на мне не ищи, а титул есть. Титул, вон он - музыкальный эксцентрик и салонный чревовещатель из города Нижнего... Нижний город на Волге реке...
И бес меня взмыл. Генеральские глаза передо мной, как фонари мигнули. Красное море передо мной открылось. Обида солью вошла мне в рану, потому, вижу, не верит мне дед. Замкнул я тогда рот, ребяты, поджал брюхо, взял воздуху и понес по старинке, по-нашенскому, по-бойцовски, по-нижегородски, и доказал шляхте мое чревовещание.
Побелел тут старик, взялся за сердце и сел на землю.
- Веришь теперь Ваське эксцентрику, третьей непобедимой кавбригады комиссару?..»
Старик поверил, но потом Конкин его все-таки зарубил. Конкин упомянут Бабелем еще несколько раз, но не в книге, и не в «Дневнике», а в планах и набросках к «Конармии». Самая пространная запись выглядит так:
«Вася Рыбочкин.
Стиль - [В Белеве] - Короткие главы, насыщенные содержанием.
Конкин. Застаю бригаду в ожидании. Представление у батюшки. Чего тебе, Масейка. - Известие за героя Василия Рыбочкина. - Приказ командарма. Другой Рыбочкин. - [Бой] Плетит казака. - Потом из боя, золотые часы, сундуки, конь. - Приеду в Нижний, эх, запылю... Сестра милосердия на лошади, [зара<за>] стерва... - Заработал комиссар. - Карточка клоуна. Привет из Нижнего. - Всемирно знаменитый [кло<ун>] чудо-клоун и парфорсный [но] ездок-иностранец».{162}
Парфорсная (от французского par force — «силой») езда — цирковой номер, в котором наездник выполняет акробатические упражнения на лошади, преодолевающей различные искусственные препятствия. Непонятно только, к кому относятся эти цирковые черты — к Конкину или неведомому Васе Рыбочкину? Наверное, все-таки к Рыбочкину: Конкин объявляет себя не атлетом, но чревовещателем, а часть перечисленных в наброске черт переданы персонажу новеллы «Вдова» — кучеру начдива Левке:
«Левка размешивает веткой в котелке. Он говорит:
- Приехал я в Темрюк-городок. Местность малоизвестная, братва, вся как есть, незнаемая. Работаю в цирке парфорсную
езду, а также атлет легкого веса. Городок, конечно, для женщины утомительный, завидели меня дамочки, стены рушат... Лев Гаврилыч, не откажите принять закуску по карте, не пожалеете безвозвратно потерянного времени...
Подались мы с одной в трактир. Требуем телятины две порции, требуем полштофа, сидим с ней совершенно тихо, выпиваем... Гляжу - суется ко мне некоторый господин, одет ничего, чисто, но в личности его я замечаю большое воображение, и сам он под мухой.
- Извиняюсь, говорит, какая у вас, между прочим, национальность?
- По какой причине, спрашиваю, вы меня, господин, за национальность трогаете, когда я тем более нахожусь при дамском обществе?
А он:
- Какой вы, говорит, есть атлет?... Во французской борьбе из таких бессрочную подкладку делают. Докажите мне свою нацию...»{163}.
Итак, как мы видим, оснований для цирковых ассоциаций реальные биографии конармейцев не дают. Разве что в одном случае, да и то сомнительном...
Какую же цель преследовал Бабель, погружая своих персонажей в цирковой антураж?
Едва ли мы встречаем здесь некий прием. Приемы оказывают свое действие немедленно, в пределах фразы — они сразу же заставляют читателя увидеть описанное под новым углом. А в собранной нами коллекции ничего подобного нет.
Видимо, речь идет о концепции более общего свойства, иначе говоря, о сюжете. Бабель не сразу пришел к тому способу описания, который мы видим в «Конармии», и на каком-то этапе попытался разрешить столкновения человека с нечеловеческими условиями существования, представив происходящее как жестокую, кровавую, но игру. А в вождях Конармии увидеть руководителей труппы, наряженных в цирковые костюмы:
«Буденный в красных штанах с серебряным лампасом стоял у дерева» («Комбриг 2»).
А это — реальность:
«31.8.20. Чесники <...>
Ворошилов и Буденный все время с нами. Ворошилов, коротенький, седеющий, в красных штанах с серебряными лампасами, все время торопит, нервирует, подгоняет Апанасенку»{164}.
Но цирк Первую Конную вместить не сумел, оставив по себе в книге разрозненные следы литературной неудачи.
Ни до, ни после «Конармии» Бабель к цирковым образам не обращался. Откуда же они здесь взялись?
Видимо, из Одессы... Вначале детское воспоминание о патриотической пантомиме «Подвиг рядового Рябова», а затем, наверное, встреча с Юрием Олешей в 1919 году. Цирковая страсть поразила Олешу с самого детства