.
А теперь пришла очередь разгадки вычеркнутого уподобления лежания Павличенко под Прикумском: «так церковь Спаса лежит на древней крови».
Таких церквей в России было ровно две: одна в Угличе, на месте гибели (убийства!) 15 мая 1591 года царевича Дмитрия, вторая в Петербурге, на месте убийства 1 марта 1881 года государя Александра II.
Об этом и речь: убийство царей-отцов и сыновей царевичей!
Новая проза безжалостно кромсала прокисшее тесто старой русской литературы.
Оттого и притча о блудном сыне, пять лет неведомо где пропадавшем, кончается не прощением, а убийством — отцеубийством.
И это главный сюжет.
Бабелю не были чужды и такие коллизии. В рассказе и пьесе «Закат» сыновья решают убить Менделя Крика. Старик выжил, но превратился в слабоумного и запуганного калеку — тень человека.
Но куда важнее, что об отцеубийстве напрямую сказано в самой «Конармии» — новелле «Письмо». Там рассказано о казни белоказака Тимофея Курдюкова, и убивает его собственный сын — Семен. А перед тем Тимофей Курдюков собственноручно зарезал своего сына Федора...
И после убийства сына отец обращается к сыну младшему — мальчику Василию:
«<...> вы - материны дети, вы - ейный корень, потаскухин, я
вашу матку брюхатил и буду брюхатить <...>»
А вот это сказал Матвею Павличенке Никитинский:
«я мамашей ваших, православные христиане, всех тараканил <...>»
Мы уже говорили о грамматических странностях «Жизнеописания» — вначале обещано говорить о красном генерале Матвее Павличенке, а затем рассказ ведется от первого лица{183}. Обращается же рассказчик к «ребятам ставропольским, землякам моим, товарищам, родным моим братам».
Что же это за жанр? Ответ можно найти в конармейском дневнике Бабеля:
«5.8.20. Хотин <...> Апанасенко, новая и яркая фигура, некрасив, коряв, страстен, самолюбив, честолюбив, написал воззвание в Ставрополь и на Дон о непорядках тыла, для того, чтобы сообщить в родные места, что он начдив»{184}.
Таким образом, «Жизнеописание Павличенки» — это послание к землякам, иными словами — письмо. Письмом является и новелла об убийстве отца мальчика Курдюкова. Более того, Курдюкову выпадает на долю повторить то, о чем писал в родные места Апанасенко — «о непорядках тыла»:
«И что же мы увидали в городе Майкопе? Мы увидали, что тыл никак не сочувствует фронту и в ем повсюду измена и полно жидов, как при старом режиме».
И последний штрих — от реального Апанасенко в Павличенке осталось только отчество — Родионович. Но именно таким отчеством снабжен персонаж, заведомо выдуманный, — сыноубийца и жертва отцеубийства Тимофей Родионович Курдюков.
Не случайно, видимо, и то, что сын его, Василий, служит в «красной бригаде товарища Павличенки» (в журнальной версии — Апанасенки).
Таким образом, «Жизнеописание» и «Письмо», совершенно несхожие фабульно, образуют сюжетно-жанровую пару.
Однако в книге новеллы эти занимают соответственно позиции 15-ю и 4-ю, что заведомо лишает читателя возможности ощутить их сюжетную или любую иную тесную связь.
Предположению о том, что расположение новелл в «Конармии» было изначально подчинено какому-то жесткому принципу, противоречит, видимо, история текста. Изначально, судя по всему, Бабель знал лишь, что пишет книгу, а не отдельные рассказы. Но объем и структура этой книги оставались для него весьма неопределенными, о чем свидетельствует намерение Бабеля — уже на одном из заключительных этапов — включить в книгу 50 новелл{185}.
«Конармия» 1926 года состоит, как известно, из 34 новелл, к моменту выхода книги уже опубликованных в периодике. В прессе же печатались не только отдельные рассказы, но и целые подборки. Были эти подборки случайными, или уже на этой стадии автором предпринимались какие-то попытки циклизации?
23 февраля 1923 года в одесских «Известиях» под рубрикой «Из книги “Конармия”» были опубликованы три рассказа: «Учение о тачанке», «Грищук» и «Кладбище в Козине»{186}. Очевидный связующий момент прослеживается в первых двух рассказах — это фигура Грищука. В «Учении о тачанке» сообщается, что Бабель стал обладателем собственной брички и приданного к ней кучера по фамилии Грищук. В следующем рассказе излагается история самого Грищука. Но третий рассказ — «Кладбище в Козине» — никакой фабульной связи с первыми двумя не обнаруживает.
Тем не менее, три рассказа образуют несомненное единство: новелла «Учение о тачанке» датирована 15 июля 1920 года, «Грищук» — 16 июля 1920 года, и точно такая же дата — 16 июля 1920 года — стоит под новеллой «Кладбище в Козине». Таким образом, перед нами последовательное изложение впечатлений, накопленных за два дня конармейской жизни. И тип связи здесь совершенно ясен — это дневник. С той только разницей, что дата поставлена не перед записью, а после нее! И календарные пометы в газетно-журнальных публикациях датируют не время написание новеллы, а время события.
Такой, очевидно, на первых порах и представлялась Бабелю книга — конармейский «Дневник», переплавленный в прозу.
В конце того же 1923 года Бабель публикует в московском журнале «Прожектор» новую подборку из трех конармейских рассказов. Второй и третий нам известны — «Учение о тачанке» и «Кладбище в Козине». А первым стал «Путь в Броды». Новелла «Грищук» исчезла навсегда (она не войдет и в книгу), но связь сохранилась — это все та же фигура Грищука (в рассказе «Путь в Броды» сказано: «<...> и даже Грищук, дремавший на козлах, передвинул картуз на бок»). Примечательно и еще одно обстоятельство — в журнале «Учение о тачанке» и «Кладбище в Козине» лишены дат. Зато «Путь в Броды» датирован — августом 1920 года. Эти превращения могут показаться понятными — при сохранении дат двух последних новелл повествование обратилось бы вспять.
Однако, и для «Пути в Броды» публикация в «Прожекторе» не была первой — 17 июня 1923 года рассказ был напечатан в тех же одесских «Известиях» и тоже в составе подборки из двух рассказов{187}, и второе место было отдано новелле «Прищепа». И обе новеллы сопровождались датами: «Путь в Броды» — август 1920-го, «Прищепа» — июль 1920 года. В данном случае попятное движение времени Бабеля не смутило.
В книге же упомянутые новеллы размещены парами: «Путь в Броды» и «Учение о тачанке» занимают 10-ю и 11-ю позиции; «Кладбище в Козине» и «Прищепа» — 16-ю и 17-ю.
Весьма возможно, что композиционная структура книги отражает взаимодействие нескольких принципов. В частности место «Кладбища в Козине» и «Прищепы» определяет их последовательность в «Дневнике»:
«24.7.20
Утром - в Штарме. 6 дивизия ликвидирует противника, напавшего на нас в Хотине, район боев Хотин - Козин, и я думаю - несчастный Козин.
Кладбище, круглые камни.
Из Кривих с Прищепой еду в Лешнюв на Демидовку. Душа Прищепы - безграмотный мальчик, коммунист, родителей убили кадеты, рассказывает, как собирал свое имущество по станице. Декоративен, башлык, прост как трава, будет барахольщик, презирает Грищука за то, что тот не любит и не понимает лошадей».
Новелла «Прищепа» является одной из первых (если не первой!) из конармейских новелл, написанных Бабелем (см. главу XVI), и ее первоначальная связь с «Кладбищем в Козине» пережила все последующие перестановки...
Поэтому, принимаясь за анализ композиции «Конармии», следует быть готовым к тому, что мелочная текстологическая работа способна обесценить самые остроумные построения.
Глава XIV Сила Небесная
Творческая история новеллы «Эскадронный Трунов», наверное, самая сложная из известных нам. Начнем с того, что Бабель намеревался писать совсем другой рассказ — «Их было девять». Мало того, он его написал!
Первый набросок{188} представлял собой простую переработку дневниковой записи от 30 августа 1920 года:
«30.8.20
<...>
Опять мотня. Едем с Шеко к 3-й бригаде. Он с револьвером в руках идет в наступление на станцию Завады. <...> Бой у станции. У Шеко обреченное лицо. Описать “частую перестрелку”. Взяли станцию. Едем к полотну железной дороги. 10 пленных, одного не успеваем спасти. Револьверная рана? Офицер. Кровь идет изо рта. Густая красная кровь в комьях, заливает все лицо, оно ужасное, красное, покрыто густым слоем крови. Пленные все раздеты. У командира эскадрона через седло перекинуты штаны. Шеко заставляет отдать. Пленных одевают, ничего не одели. Офицерская фуражка. “Их было девять”. Вокруг них грязные слова. Хотят убить. Лысый хромающий еврей в кальсонах, не поспевающий за лошадью, страшное лицо, наверное, офицер, надоедает всем, не может идти, все они в животном страхе, жалкие, несчастные люди, польские пролетарии, другой поляк - статный, спокойный, с бачками, в вязаной фуфайке, держит себя с достоинством, все допытываются - не офицер ли. Их хотят рубить. Над евреем собирается гроза. Неистовый путиловский рабочий, рубать их всех надо, гадов, еврей прыгает за нами, мы тащим с собой пленных все время, потом отдаем на ответственность конвоиров. Что с ними будет. Ярость Путиловского рабочего, пена брызжет, шашка, порубаю гадов и отвечать не буду»{189}.
И назывался первый вариант иначе: «Их было десять». В дошедшей до нас рукописи текст обрывается на полуфразе, но этот обрыв приходится на конец листа. Последующие листы могли быть просто утрачены, поэтому сказать с уверен- ностью, что Бабель новеллу дописал, или, напротив, бросил на середине, мы не можем. Зато второй вариант новеллы — «Их было девять» — сохранился полностью. Мы даже знаем, что работу над ним Бабель завершил 4 августа 1923 года, проживая в немецкой колонии Гликсталь (Долина счастья; окрестное население называло примыкающий к колонии овраг Черной долиной) Тернопольского уезда.