Через четыре часа я это сделала. И когда солнце уже начало садиться, в эфир, голосом Хафиза, прямым текстом, только ускоренным в сто двадцать восемь раз, отправилось сообщение: «Я, Хафиз Абдул Али, 1949 года рождения…» — и дальше по тексту: номера, базы, имена…
Английская радиостанция работала великолепно, частота была «наша», аварийная, правда, информацию могли получить не только российские спецслужбы, но и все, кто имел в данный момент нужную технику и интерес к спецчастоте. Но мне это было только на руку. «Спрессованное» до сорока шести секунд эфирного времени сообщение проигрывалось и — с интервалом в одну секунду — начиналось снова. Я знала, в этой ситуации Гром бы меня одобрил!
Я еще раз окинула взглядом «кабинет», его спящего хозяина, медпрепараты, пыточные инструменты, пирамиду с оружием… еще раз бессмысленно обошла двор и поняла, что смертельно устала за последние сутки, но спать было нельзя… Надо было собираться и уходить.
Я вытащила из кладовки солдатский сидор, свалила в него документы, две фляги питьевой воды, два магазина с патронами, две упаковки пластида, упаковку китайских детонаторов… Подумала, вытащила еще два сидора и набила их до отказа упаковками баксов — это могло пригодиться. Потом пошла к воротам: где-то здесь стояли забытые лошади.
На двор опустилась темная-темная, как это бывает только в сказках и горах, ночь. Я провела лошадей во двор, нагрузила, приторочила к седлу старый, вытертый до блеска «АКМ» и огляделась по сторонам. Скоро сюда обязательно кто-то явится — такое здесь место, — он и освободит всю эту компанию от пут, а возможно, и от тягот бренного бытия… Меня это уже не касалось.
— Юлия Сергеевна! — позвали меня, и я приостановилась. Ну да, конечно, это был голос Хафиза — очухался… — Юлия Сергеевна! — повторился зов. — Подождите, не уезжайте…
Я присмотрелась: пристегнутый ремнями Хафиз, сидя в своем кресле лицом в угол, нечеловеческим образом вывернулся и все-таки увидел и меня, и лошадь сквозь пролом в стене. Он пронзительно смотрел на меня опухшим, посиневшим от инъекции антидота глазом.
— Что вам надо? — не повышая голоса, поинтересовалась я.
— Подождите, — попросил Хафиз. — Я понимаю, что вы не врач, но вам так не уйти.
«Это я знаю, — подумала я. — Ты же сам дал мне весь расклад, только вот не помнишь об этом ни хрена…»
— Мне некогда с вами разговаривать.
— Подождите, Юлия Сергеевна, прошу вас.
— Что еще? — подошла я к пролому в стене.
Хафиз так и сидел, вывернув шею.
— Я не хочу, чтобы вы думали, будто я плохо к вам отношусь.
Эту песню я слушать не хотела, да и некогда…
— Я работал на КГБ! — закричал мне вслед Хафиз. — Подождите!
— Я догадалась.
— Не уходите! Вы же знаете, что они сделают с моими дочерьми!
— Откуда мне знать?
— Радиостанция-то работает…
Я остановилась и прислушалась — станция работала абсолютно бесшумно. Я глянула ему в глаза и рассмеялась — он меня поймал. Он не знал наверняка, работает ли станция, а теперь знает…
— И вот это тоже, — указал он кивком головы.
Я посмотрела: прямо перед ним на полу лежал использованный шприц — видимо, он отлетел в сторону, когда Хафиз колотился в судорогах. Я его не заметила…
— Вы знаете, — с упором на «знаете» сказал он. — Вы знаете, что ждет моих дочерей! Разрешите мне отправить их отсюда, пока они не пришли… Пожалуйста.
Я задумалась. Конечно, я знала, что их всех ждет. Те, кто придет сюда и обнаружит работающую радиостанцию и привязанного хозяина, не пощадят никого — слишком большие интересы здесь завязаны.
— Я отправлю их вместе с Фарухом, — заторопился Хафиз. — Он ведь безобидный, а мне — как сын.
— А как же ваши бойцы?
— Бойцов всего лишь убьют — с них спрос меньше… А дочери…
— Мне это неинтересно, — равнодушно проронила я. — Вы знали, за какое дело беретесь, — могли бы и раньше о дочерях подумать.
— Скоро придет вертолет; я помогу вам захватить его!
Я продолжала собираться.
— На лошади вам не уйти…
Конечно, он был прав, шансов добраться до города на лошади у меня было маловато. Я всмотрелась: и куда только делся его гонор? Нет, он был действительно умный мужик — быстро сообразил. И смотри, как борется за жизнь! Ни одного шанса не упускает.
— Ладно! — решительно согласилась я и отстегнула ремни на его руках.
— Спасибо! Огромное спасибо! — засуетился Хафиз, освобождая и свои ноги. — Вы не пожалеете!
Я отошла в сторону, держа его на всякий случай под прицелом, но пока Хафиз был безукоризнен. Развязавшись, он, слегка пошатываясь, подбежал к ямам, нашел ту, в которой сидел Фарух, поднял решетку и опустил вниз брошенную мной рядом лестницу. Затем так же быстро сбегал к сараю и — я слышала, как упало упорное бревно, — выпустил свою семью.
Быстро отдавая команды на фарси, Хафиз тщательно снарядил лошадь и подошел ко мне.
— Отдайте мне эту лошадь — вам она действительно не понадобится.
Я пожала плечами, хмыкнула и передала ему повод. Он снарядил и эту лошадь и объяснил жене и Фаруху, что следует делать.
Прощались они быстро и без слез. Хафиз подвел их к выходу, шлепнул напоследок лошадей по крупам и вернулся ко мне.
— Давно началась радиопередача? — поинтересовался он.
— А вам зачем знать?
— Чтобы рассчитать, когда они прибудут.
Я посмотрела на часы:
— Уже два часа.
— Значит, у нас осталось не больше четырех часов. Эти вещи вы с собой берете? — кивнул он на мои сидоры.
— Да-а…
— Пойдемте. Я вам все покажу.
Хафиз вывел меня за пределы двора и подвел к ровной площадке за домом.
— Здесь часа через четыре сядет вертолет.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Им понадобится время, чтобы принять решение, но потом они так и сделают.
— У вас уже были подобные ситуации?
— Таких, как эта, — нет. Но похожие случались. Мы с вами спрячемся вот здесь.
Хафиз принялся отгребать камешки, нащупал что-то в земле и потянул это в сторону. Земля разверзлась, присыпанная камешками крышка отъехала вбок, и передо мной открылся неплохой окопчик.
— Я давно его приготовил. Знал, что рано или поздно пригодится.
— Предусмотрительно.
— Все когда-нибудь кончается, — с облегчением сказал Хафиз.
«Понятно, — сказала я себе. — Когда деньги в банках есть, можно и отход продумать».
Хафиз скинул в окоп мои сидоры и побежал назад. Я последовала за ним. Он вскрыл коробку с детонаторами, сорвал со стены связку «ДВУ», вытащил на середину комнаты деревянный армейский ящик и начал что-то мастерить. Я наблюдала и, надо сказать, подобного еще не видела.
— Что это?
— Дистанционно взрываемые слезоточивые гранаты. Мы их разместим в доме. Чтобы задержать их здесь.
Это было умно. Вояки не любят противогазы, наверняка с собой не возьмут — на это и расчет. Хафиз аккуратно все состыковал и разместил соединенные через детонаторы со слезоточивыми гранатами «ДВУ» по всему дому и двору.
— Оружие я возьму? — спросил он разрешения.
— Что хотите взять?
— Снайперскую винтовку.
— И все?
— Если все пойдет как надо, одной винтовки хватит.
— А если нет?
— Тогда и пулемет не поможет.
— Берите, — разрешила я. — Только патроны — отдельно.
— Разумеется…
Через два часа подготовка закончилась и мы, оттащив все необходимое в окопчик, залегли. Теперь оставалось только ждать.
— Я хочу спросить, — как-то виновато обратился он.
— Спрашивайте.
— «Яблочки» были?
— Вы ведь живы… Зачем спрашиваете?
Хафиз прикоснулся к своему опухшему, заплывшему глазу.
— Не все ведь прошло гладко — так?
— Не все… — призналась я. — Было одно.
— Я ведь долго нормально работал. Очень долго. А потом меня вызвали в Москву, и все изменилось…
— Что изменилось?
— Этого не должно быть, но я чувствую, как оно во мне сидит.
— «Яблочко»?
— Да. Мне трудно говорить о том вызове. Они что-то со мной сделали. Смотрю на свой костюм, в котором в Москву ездил, и понимаю, что слишком многого не помню. Откуда пятно — не помню, где был целые сутки — не помню…
— Значит, плохо «вставили».
— Это меня и тревожит. Извините за аналогию, но у меня такое ощущение, как если бы они подпольные аборты делали… Нечисто.
Хафиз немного помолчал.
— Знаете, Юлия Сергеевна, я потерял уверенность в том, что работаю на тех, кому можно доверять. И у меня постоянно такое чувство, что вся информация, которую я даю, проходит впустую…
«Интересно, — подумала я. — Как меняют человека обстоятельства. Всего полсуток назад он готов был сунуть меня в яму и при случае не постеснялся бы отдать своим „нукерам“, а теперь — жалуется мне на судьбу. Неужели миром действительно правят интересы, а никакие не идеи? И если это так, то что я здесь делаю? Почему не ращу детей, не глажу трусы мужу? Какой такой мой интерес рисковать всем за полторы тысячи в месяц? Нет такого интереса, кроме одного: героин не должен убивать подростков, а такие вот „хафизы“ не должны, прикрываясь служебными обстоятельствами, помаленьку копить баксы на только им известных счетах». Я была уверена, что он потому сейчас такой «добренький», что увидел, как я расправилась с его охраной, и теперь просто боится.
— Вы удобно устроились, — поделилась я с ним вслух своими мыслями. — Работаете на спецслужбу страны, в которую поставляете героин, и помаленьку сколачиваете состояние — так, по ходу жизни…
— Я не один это делаю… — попытался оправдаться Хафиз.
— Это я понимаю, — презрительно отозвалась я.
— «Оттуда» не выскочишь. Вы еще слишком молоды, чтобы судить.
— Я вижу одно: под прикрытием борьбы с героином происходит банальная борьба за героиновый рынок. И вы — один из «борцов».
Хафиз смолк. Становилось все холоднее… Холод проникал в тело снаружи, вместе с ночным воздухом, через каменные стены окопчика, отовсюду… Через некоторое время Хафиз вздохнул и согласился: