— Запомни, брат Сергий! Всему, у чего начало, есть и конец! Это сказал…Не помню, если честно, кто это сказал, но человек то был хороший и точно говорил дело! — Ерафим с сожалением вынужден был признать, что уже давно не уделял время изучению богословия и чтению философов, чьи труды были одобрены церковью. Всё как-то в руках у него чаще оказывались то сводки происшествий, то досье на того или иного грешника, то протоколы дознаний, то вообще справочники по демонологии, которые хоть и книги суть мерзостные, но в деле точного опознания зла и точечечного же оного зла искоренения зачастую весьма полезные. — И вообще, затыкать эту дыру кроме тебя некому! Разве не видишь⁈ Я — занят! И остальные братья — тоже!
Толпа скелетов, которых было и вправду как-то многовато, лезла из поросшего кустами оврага, расположенного глубоко в лесной чаще и вряд ли возникшего естественным образом. Во всяком случае, Ерафим вполне отчетливо ощущал эманации крови, боли и смерти, пропитавшие собою это место много лет назад, но не выветрившиеся до конца даже сейчас, и образовавшие пусть не магический источник, но некое его подобие. Лужицу застоявшейся на одном месте энергии, энергии по самой сути своей весьма темной и злой, на краю которой, а заодно и на краю оврага, примостилась довольно просторная, но весьма кривобокая хижина, сооруженная из переплетенных друг с другом лиан, кривых веток разной длинны, глины и даже пожухлых пальмовых листьев. Конструкция эта казалась хрупкой и ненадежной. Если бы в этой чаще вдруг мог подуть по-настоящему сильный ветер, как-то прорвавшийся сюда сквозь километры весьма плотно стоящих деревеьв, то он должен был бы шутя развалить подобный шалаш-переросток…Только вот десяток слуг церкви, слаженная боевая группа между прочим, бился об её стены уже минуты три, и никак не мог попасть внутрь крохотной жалкой хижины. Объятый святым пламенем таран, на скорую руку сделанный из толстого бревна, раз за разом бился в трещащую от натуги дверь… И не мог её ни пробить, ни прожечь, ни снести с петель, которых между прочим и не было. Но преграда, сплетенная из успевших покрыться плесенью и трещинами лоз, тем не менее, демонстрировала большую устойчивость, чем ворота какой-нибудь маленькой захудалой крепости. Стены ей, увы, не уступали, будучи зачарованны на редкость качественно. А еще из темноты, находящейся внутри хижины, регулярно стреляли тонкими изумрудными иглами некроэнергии, которые Ерафим каждый раз был вынужден с ювелирной точностью перехватывать двойными световыми барьерами, прежде чем чары боевой некромантии сократят количество его братьев по вере и оружию, которых с недавних пор стало даже меньше, чем раньше. Попытка пролезть в расположенное под потолком очень узкое оконце закончилась экстренным выдергиванием из сработавшей рунной ловушки главного и единственного интенданта их группы, что теперь лежал в сторонке, слегка дымился, зажимал светящимися ладонями свои обугленные глазницы и тихонько богохульствовал, очень переживая из-за непоправимых повреждений, полученных его любимой бронированной рясой. Глаза себе силой искренней молитвы и толикой целительной магии он уже восстанавливал потихоньку, а вот получить замену испорченного снаряжения в их текущих условиях было…Проблематично.
— Поднажмем, братья! — Пропыхтел один из тех служителей церкви, кто держался за объятый священным огнем таран, что раз за разом колотил в преграду, не дававшую отряду православных инквизиторов ворваться внутрь хижины. Слегка заостренное бревно, на скорую руку покрытое несколькими строчками святого писания, которые вырезал на нем Ерафим, воткнулось в сплетенную из тонких лоз дверь…Вернее в сотканные из мрака цепи, что на миг заменили собою стебли обычных растений и не пропустили дальше осадное орудие, которое бы слой из нескольких кирпичей не разбило, так проплавило. Впрочем, определенное эффект этот удар все же оказал. В момент удара цепи треснули и местами выкрошились, а когда их вновь заменили стебли растений, то те выглядели почерневшими и раскрошившимися…Секунды полторы. А потом восстановились в изначальное свое состояние. — У этой нечестивой твари заканчиваются запасы энергии! Ожоги и трещины точно стали зарастать медленнее!
— Хотел бы я знать, кто ей вообще показал, как создать ритуальный контур подобной силы. — Пробормотал один из его братьев по вере и оружию, вливая свои силы в окутывающее таран святое пламя, что после каждого удара слегка угасало, расходуя себя на то, чтобы попытаться уничтожить насыщенную тьмой преграду. — Это же вам не могильник поднять да на ближайшую деревню натравить, тут думать надо, а расчетов ну просто завались…
— Не отвлекаемся! Продолжаем долбить! — Прикрикнул на них Ерафим, перехватывая очередную иглу, вылетевшую из темноты хижины. Первый из поставленных им световых барьеров магический снаряд, созданный из концентрированной силы смерти, пробил легко, на втором замедлился и несколько потерял свою форму, ну а третий его все-таки смог перенаправить в землю, изрытую и ногами служителей церкви, и множеством предыдущих аналогичных чар. — И не расслабляемся! Сами же видите — эта тварь не только силу имеет, но ещё и с мозгами!
Мысленно Ерафим классифицировал их врага как истинного мага. Довольно сильного, между прочим. Да, противостоять слаженно действующей группе воинов церкви он мог лишь потому, что они застали его в своем доме, на заранее подготовленной позиции…Но ведь противостоять им всем сразу он мог! И неважно было, что наседающая на их самого нового послушника нежить точно была поднята или скорее подчинена не вчера, и не сегодня, а стены хижины могли укрепляться годами проводимых внутри данной постройки ритуалов. Одни те иглы, которые отвести в сторону мог лишь он один, причем с полной концентрацией внимания и большим трудом, уже позволяли бы претендовать этому противнику на звание одаренного четвертого ранга, продемонстрируй он подобные таланты на каком-нибудь квалификационном экзамене. Уж больно хорошей бронепробиваеомстью обладали сотканные из смеси тьмы и смерти снаряды, которые вдобавок и двигались быстро, причем отнюдь не всегда по прямой. Выйти через крышу или пролезть сквозь щель в стене, дабы помчаться в атаку с неожиданной стороны и попытаться дотянуться до одного из слуг церкви эта магия тоже вполне могла. Ерафим бы поместил данные чары примерно в ту же категорию, что и огненные шары. Да, любимый боевыми магами практически всех стран и народов файербол намного зрелищней, способен поражать цели по площадям и даже поджигает их…Но эти чары выводили из строя группы относительно слабых врагов или большие и вместе с тем уязвимые цели, вроде деревянных сараев и крупных животных, а вот маленькие скоростные снаряды, от которых не спрячешься за зачарованным щитом и благословленными доспехами, и которые проигнорировать вряд ли бы смогла даже мантикора какая со всей её живучестью, предназначались для уничтожения единичных целей. И с начала схватки таких заклинаний враг уже успел выпустить почти четыре дюжины!
На очередном ударе объятый святым пламенем таран не встретил преграды и резко провалился внутрь заполненной мраком хижины. Вместе с теми, кто его несли. Засевший в нелепом с виду сооружении противник понял, что отсидеться в безопасности и завалить нападающих ожившими костями да магическими атаками не получится, у него просто силы кончатся раньше, а потому рискнул пойти на эскалацию конфликта. Тьма, поселившаяся внутри кривобокой постройки, была абсолютно непроницаема для человеческих глаз, обычного света и даже тот огонь, который пылал на грубо ошкуренном бревне, не обжигая слуг церкви, мог лишь слегка рассеять её вблизи себя, обнажая струи куда более плотного мрака, что словно щупальца гигантского спрута набросились на людей. Набросились и вспыхнули сами, ибо рясы подчиненных Ерафима были освящены, а их доспехи и оружие отнюдь не просто так украшали собою строчки святых писаний. Но, тем не менее, они успели сковать по рукам и ногам трех человек, и отбросить на несколько метров сильнейшими ударами еще пятерых. Подобные путы не могли надолго обездвижить пленников, что активно пытались вырваться и призывали силу, что сжигала тьму кто молитвами, кто просто усилием воли…Но пары-тройки секунд их почти абсолютной неподвижности должно было хватить невысокой сгорбленной фигурке, что с едва уловимой глазом скоростью скользнула к своим врагам с загнутым зазубренным ножом из черного обсидиана, который на своем веку явно успел вкусить крови не одного десятка жертв…И хватило бы. Если бы не Ерафим.
— Нечестивым нет места на этой земле! — Провозгласил православный инквизитор, что единственный из всей группы смог избежать удара сотканных из мрака щупалец. Ерафим не отбивал их в сторону грубой силой или мощью своей магии, а извернувшись так, как не каждый кот сумеет, проскользнул меж способных переломать кости с одного удара потоков темной злой силы. И в одной руке у него был сжат старинного вида кремниевый двуствольный пистолет, чьей ствол был сделан из чистого серебра, а другая цепко сжимала небольшой стилет, сотканный из концентрированного света. Полностью отказавшийся от своей защиты ради большей эффективности атаки боец со злом одновременно и выпустил сразу две благословенных зачарованных пули в голову невысокой смуглой и седовласой старушке с расстояния в пару метров, и без промаха одним движением кисти метнул свое оружие точно в сердце ведьмы, жившей в этой хижине. — Да упокоишься ты с миром!
Выпущенные из серебряного оружия серебряные же пули, которые вдобавок слуги церкви и благословляли лишь пару часов назад, от всей души и всем наличным составом, пробили пытавшуюся встать у них на пути пленку магического барьера и разнесли на части голову пожилой женщины, буквально оторвать всё то, что у той выше бровей находилось. И концентрированный свет, столь же стремительно и неумолимо преодолевший сначала волшебный барьер, а потом и какую-то темную тусклую кольчугу, дабы вонзиться в сердце своей цели, был не менее смертелен, поскольку маленькое узкое лезвие стилета вспухло сияющей сферой белого огня, которая даже не прожгла грудь старой ведьмы, а фактически испарила её, оставив после себя сквозную дыру диаметров в три кулака. Шея и руки убитой волшебницы от изувеченного торса не отвалились, но если бы они вдруг это сделали, то подобному бы ну вот никто ни капли не удивился бы.