Так или иначе, той ночью они погрузились и двинулись в путь. Ни немцы в колонне, ни тем более советские военнопленные не знали, что происходило в те минуты впереди. Они не знали и не могли видеть, как были построены германские пехотинцы в первой линии прорыва. Как им было приказано разрядить винтовки, чтобы не выдать свое скрытное продвижение к передовым советским позициям раньше времени случайным выстрелом. Как ходили по рядам офицеры и унтер-офицеры, заставляя открывать затворы «маузеров» и проверяя точное выполнение своих распоряжений. Как лязгали негромко примкнутые по команде штык-ножи. Начало атаки должно было быть исполнено беззвучно ударом именно в штыки. Дерзко, стремительно и отчаянно – можно сказать, в исконном русском стиле…
Пролог рывка был бесшумным. Точнее, со стороны советских блокирующих позиций раздавалась дежурная беспокоящая стрельба из стрелкового оружия. Иногда ночь прочерчивали яркие вспышки пулеметных трассеров. К этому фону давно привыкли по обе стороны линии противостояния. Немцы молчали, ничем не выдавая себя. Передовые полки колонн прорыва, числом своим не более нескольких сотен человек в каждом, продвигались в полной тишине. Иногда случайные слепые пули выбивали пробиравшихся по зарослям кустарника к речной пойме гренадеров. Снопами валились в рыхлый ноздреватый снег убитые. Стиснув зубы, оставались лежать раненые, окрашивая снег своей кровью. А цепи в грязно-белых парках с пристегнутыми опознавательными ленточками на рукавах все шли и шли, пригибаясь в невысоком кустарнике. Из темноты вынырнули у самых наспех выдолбленных в насте и земле неглубоких окопов. Обрушивая за собой брустверы из подтаявших днем и снова схваченных морозом ночью кусков льда, хлынули вниз на головы красноармейцам германские пехотинцы. Отчаянно заработали ножи, заточенные саперные лопаты, топоры и приклады. В короткой и яростной схватке передовые части окруженной группировки за считаные минуты захватили линию советских окопов.
Захлебывающуюся скороговорку стрелкового боя и вспышки гранатных разрывов в ночи услышали уже спустя почти час после начала движения. До этого грузовик с пленными двигался с потушенными фарами. Скорость была не быстрее, чем у пешехода. С двух сторон от бортов, спереди и сзади практически вплотную волнообразной массой двигались немецкие гренадеры, увешанные оружием, с заткнутыми за пояса гранатами на длинных деревянных рукоятках. Бой впереди разгорался. Откуда-то сбоку ударили минометы. С грохотом колонну грузовиков и пехоты обогнали танки и самоходки, расшвыривая за собой гусеницами во все стороны мерзлые комья земли. Коротко рявкнула артиллерия. Ей в ответ защелкали с характерным пристуком танковые орудия. Временами от всполохов разрывов становилось светло, как днем.
Грузовик притормозил. Пленные, вжимая головы в воротники, сгорбившись сидели вдоль бортов. Терцев осторожно огляделся по сторонам. Насколько хватало глаз, со всех сторон на них наплывали грязно-белые и серо-зеленые массы, ощетинившиеся винтовками с примкнутыми штыками, автоматами, взятыми на плечи пулеметами, взваленными на спины легкими минометами. Они накатывались на грузовик, обтекали его грозной и длинной шевелящейся змеей и продолжали свое движение вперед. Колонна, в которой они двигались, в бой пока не вступала. В отсвете очередного всполоха Терцев перехватил устремленный на него снизу взгляд майора-артиллериста, которого перед выездом они затащили с собой в кузов и уложили на деревянные доски настила. Сделал отрицательный знак глазами. Тот понимающе кивнул. Пока предпринять что-либо не было возможности…
Колонна между тем свернула на полевую проселочную дорогу. По сторонам за просевшими сугробами темнели вдалеке голые ветви деревьев перелеска. А вдоль бортов их грузовика, то и дело цепляясь и опираясь о них руками, все продолжали и продолжали шагать солдаты противника. Впереди и за ними ползли еще какие-то машины. Капитан прислушался. Вроде бы бой смещался влево. Несколько раз их фельдфебель в цветастом платке вылезал на подножку кабины, тревожно всматриваясь в контрастирующую с темным небом, даже ночью белеющую снежную даль. Проходивший мимо лейтенант в шинели и фуражке с высокой тульей, на которую прямо сверху был натянут шерстяной подшлемник, что-то проговорил фельдфебелю и махнул рукой вперед. По рядам пехоты прокатилась негромкая команда. Солдаты впереди медленно расступались в стороны. Их грузовик, следуя за трехосным «Мерседесом» с затянутой тентом кабиной, начал прибавлять ход. Сзади подтянулись остальные автомашины. Некоторые из них, заскользившие и утыкавшиеся в высокие снежные отвалы, облепляя со всех сторон, возвращала на накатанную колею дружно набегавшая пехота. Терцев снова переглянулся с майором. Прошло уже, наверное, больше четырех часов с момента начала движения. Кругом было чистое светлеющее поле и забитая вооруженным до зубов неприятелем дорога. Бежать пока некуда…
Они, разумеется, не могли знать обстановки, складывавшейся на всех участках прорыва. Неведомо им было, как дошедшие до реки гренадеры, прижатые продольным огнем советской артиллерии и минометов со стороны стенок пробитых ими коридоров, метались в поисках переправ. Как напиравшие следом колонны, не имея возможности переправиться через неширокую, но предательски разлившуюся речку, бросали машины, орудия, обозы, технику. Как начавшие нести огромные потери немцы кидались в ледяную воду, переправляясь на другой берег вплавь, оставляя на этой стороне груды оружия и снятого обмундирования. Как несла река, прибивая к обледеневшей береговой корке, трупы убитых и умерших от переохлаждения. Как стонали, кричали, плакали и стрелялись брошенные на земле и в повозках раненые. Как где-то огрызались огнем и наводили переправы из подручных средств, бочек из-под горючего, досок и срубленных второпях прибрежных деревьев. И как на каких-то участках, сумев все-таки пробиться именно к подготовленным заранее и удерживавшимся переправам, выходили из котла под градом посылаемого со всех сторон свинца танки и бронетранспортеры с гренадерами на броне.
Их колонну принялись трепать уже перед самым рассветом. С темнеющего холмистого перелеска ярко блеснули огоньки сразу нескольких артиллерийских выстрелов.
«Сушки», наши!» – безошибочно определил работу советских самоходчиков Терцев, и внутри у него все радостно забилось.
Рядом вцепился капитану в ватник Ветлугин, возбужденно потряхивая за рукав. Он тоже моментально понял, что происходит и кто по ним стреляет. Остальные пленные в испуге пригнулись и распластались на дне кузова грузовика. Выскочил на ступеньку кабины фельдфебель, заозирался по сторонам. Быстро обернувшись, зыркнул на пленных позади себя и, не садясь обратно в кабину, забарабанил сверху по ее крыше, что-то отчаянно крича водителю. Их «Опель» дернулся и стал стремительно набирать ход, то и дело норовя сорваться в занос задними, отчаянно вращавшимися колесами. Повиснувший на дверце фельдфебель продолжал кричать, указывая в строну изгиба, за которым дорога ныряла под холм. Головной «Мерседес» уже значительно вырвался вперед в том же направлении. По полю, проваливаясь по колено в снежный наст, перемещались от дороги пехотинцы, пытавшиеся выстроиться в цепь под отчаянные свистки и хриплые крики командиров отделений.
Разрывы выпущенных по ним снарядов перелетами легли за дорогой, оставив на снегу большие пятна темной вывороченной земли. Края свежих воронок дымились. Сзади ревели моторы. Кто-то в хвосте колонны зачем-то нажал и долго давил автомобильный клаксон, оглашавший поле протяжным, тоскливым воем. Терцев глянул на майора. Тот лежал с абсолютно спокойным видом, будто все происходящее его совершенно не касалось. И лишь только утвердительно прикрыл глаза на кивок Терцева, означавший, что вот теперь пришла пора действовать.
«Опель» на скорости залетел в низину. Ушедший вперед «Мерседес» весело разгорался синим пламенем – снаряд с советской самоходки догнал его уже за самым изгибом дороги. Терцев успел увидеть безжизненно повисшую фигуру немца, наполовину вывалившуюся из заднего борта. Голова убитого была перевязана грязным бинтом, выбившиеся из-под повязки длинные светлые волосы трепал ветер. Еще несколько фигурок разметало вокруг грузовика. Кто-то медленно уходил от разбитой машины прямо в поле, ни на что не обращая внимания – видимо, совершенно оглушенный и ошарашенный. Все это мелькнуло за пару секунд – их водитель резко ударил по тормозам так, что пленные кубарем покатились в кузове к задней стенке кабины. «Опель» развернуло поперек дороги. С размаху он протаранил снежный отвал на краю дороги и с гулким стуком наскочил на пень. Брызнули стекла разбитых фар, из-под капота повалили клубы густого пара – пробило радиатор. Поездка была закончена однозначно. Из распахнувшейся правой дверцы вывалился фельдфебель. Быстро оглянувшись по сторонам, заорал что-то в кабину приткнувшемуся грудью к баранке и судорожно сжимавшему ее обеими руками перепуганному водителю, так и замершему в этом положении. Раскиданные по кузову пленные медленно закопошились на своих местах. Терцев оценил обстановку: почти совсем рассвело. Сзади по полю в их сторону бежали немецкие пехотинцы. Но до них было еще метров сто. К тому же накатанную дорогу перекрывал остановившийся по непонятной причине третий грузовик, следовавший за ними, вполне себе с виду целый. Те из гренадеров, кто пытался обойти его по полю, сразу замедляли движения, по колено проваливаясь в снег. А на взгорке прямо над ними раздавались такие родные звуки дизельных моторов – не видимые пока за плотным кустарником, вне всякого сомнения, там маневрировали наши самоходки.
«Пора! – мелькнуло в голове у капитана. – Другого случая может и не быть. Иначе сейчас перестреляют всех на хрен. Не немцы, так свои».
С размаху он хлопнул открытой ладонью в плечо Ветлугина. Тот моментально ответил таким же жестом разведчику в маскхалате. Условный сигнал с быстротой молнии пошел гулять среди пленных по цепочке.
В кошачьем прыжке вылетел из кузова разведчик. Никто не успел и глазом моргнуть, как он уже оказался под ступенькой кабины над поваленным в снег фельдфебелем.