– И первая, и вторая, и третья книги были посвящены экономическим и политическим исследованиям перемен, происходящих в то время в нашей стране. Насколько я понимаю, публикация таких исследований довольно обычное дело для дипломатов. Но роман о русской жизни… Как к этому отнеслись ваши коллеги? – Да, некоторые мои коллеги знали, что я пишу такую книгу, но я не старался это афишировать. В 1998 году, когда роман был закончен, я отправил его в русский отдел МИДа, хотя мог бы и не делать этого. Правила нашего министерства не предусматривают обязательное получение санкции на художественное произведение. Я сделал это на всякий случай, так как в моей книге звучат оценки реформы вашей страны, хотя и выраженные устами действующих лиц. Поэтому, будучи генеральным консулом Японии в Бостоне, я всё же послал рукопись в МИД и получил «добро» на публикацию.
– Вам известно мнение о книге чиновников из МИДа? – Да: им всё равно. Думаю, им было досадно, что пришлось читать такую длинную рукопись. Что касается других японцев – русоведов, русистов, то они в восторге. Впервые в истории японец создал якобы русскую литературу. Профессора Нумано и Хакамада даже назвали это историческим событием. Япония всегда импортировала русскую литературу, хотя и Россия импортировала литературу японскую.
– Вам помогали в создании «Повести об Илье» русские писатели? – Нет, при написании книги я не обращался к ним. Я читал довольно много художественных произведений, но только для того, чтобы познакомиться со стилем повествования и методом. Подвергаться влиянию других писателей глубже – очень вредное дело.
– «За даль земли» – очень не бесспорная вещь. Восприятие её русскими людьми тоже может быть сложным. Когда вы писали её, то надеялись на то, что русский народ прислушается к вашему мнению о стране, может быть, захочет стать лучше? Что вы хотели сказать нам этим романом?
– Дело в том, что моя книга рассчитана на создание симфонии настроений, как у Чехова. Я думаю, что если идея романа слишком ясна, то это не очень хорошая литература. Это скорее пропаганда. Автор не должен навязывать читателю свою мысль, идею. Читатели должны сами осознать и выбрать из произведения то, что хотят. Конечно же, это не значит, что у меня не было каких-то своих целей и задач в этой книге. Например, мне с самого начала хотелось покритиковать ультранационализм россиян, бывший очень сильным в 1993-94 годах. Но, по мере того, как я писал роман, этот период прошёл. Мне очень хотелось завершить роман в положительном ключе, и я долго искал что-то положительное в современной русской жизни. Наверно, два момента я могу назвать.
Первое – это человеческий образ жизни, своеобразная антитеза капитализма. Современный облик капитализма приобретает слишком жёсткий характер и в Америке и в Японии. Да и в России сейчас. Но, там, на Западе и на Востоке, темп жизни такой жёсткий, что просто задыхаешься. В российском же обществе из-за утраты темпов экономического развития и темп жизни не столь жёсткий. Парадокс, но русская жизнь полна парадоксов. Русские на первый взгляд бедствуют, но когда я попадаю к кому-нибудь на дачу, то я могу только удивляться! Когда летом плывёшь по Москве-реке, видишь множество людей, загорающих на солнце очень долго, часами. Здесь, в России, работа всё ещё существует для жизни, а не жизнь для работы, как в Америке или Японии. Но, с другой стороны, если такой образ жизни будет продолжаться, то российская экономика никогда не встанет на ноги.
Второе – поэтический дух. Сейчас кажется, что он исчезает, но воображение у россиян традиционно очень богатое. В политике это мешает, но это большое достояние для искусства. Сейчас этот дух возвращается и так просто он уже не исчезнет. Ничто так просто не исчезает. Даже то, о чём мы, казалось бы, забываем. В моём романе, например, местами чувствуется идея язычества. Я сам испытываю к нему смешанные чувства, в том числе и к японскому язычеству. Но это всё же выглядит чем-то естественным и очень человечным. Оттуда, из язычества, возможно извлечение определённой национальной энергии, если только не использовать его в политических целях.– Вы прожили в России немало лет и хорошо знакомы с внешней и внутренней стороной нашего бытия. Что нравится и что не нравится вам в русских, в России? – Во всех странах есть что-то, что нравится и что не нравится. Что касается России… Иногда так называемые «новые русские» кажутся мне очень агрессивными, суровыми, силовыми. Но, попадая в провинцию, даже в города – в провинциальные города, – замечаешь, что это уже почти прошло и положение даже там, где ещё недавно стреляли, изменилось. Например, Екатеринбург раньше был очень опасным городом, но и там всё меняется к лучшему. Кажется, только Москва и Петербург ещё остаются агрессивными, остаются очагами напряжённости в России. Что ещё? Мне не нравится тяга русских к меркантилизму, которая выражается в отсутствии желания производить что-то самим, лишь делить существующие запасы, что подкрепляется отсутствием условий для производства. Это связано с тем, что Россия богата ресурсами. У нас, в Японии почти нечего было делить, и поэтому мы вынуждены были производить.
– Не раз приходилось слышать от японцев, что жизнь в России привлекает их возможностью недостижимой в Японии свободы. Они говорят, что здесь не надо постоянно придерживаться каких-то установленных раз и навсегда правил, ритуалов, можно чувствовать себя естественно и свободно. Особенно эта точка зрения характерна для японских женщин. Вы согласны с таким мнением? – Это лишь обманчивая иллюзия. У меня такое же чувство было в Америке, когда я приехал туда на стажировку. Едешь в большой машине по широкой равнине и чувствуешь себя свободным. У всякого народа возникает такое чувство за границей. Там нет родственников, знакомых, компании, и ты на время свободен от них. Да, в японском обществе довольно много неписаных правил, законов, рекомендаций. Конечно, это «давит на психику». Но таких «молчаливых правил» в поведении даже в США существует довольно много. Поэтому утверждать, что здесь, в России, свободнее – это иллюзия. Если вы начинаете заниматься бизнесом в этой стране, можете ли вы чувствовать себя свободным? Даже в небольшом частном бизнесе вы всё время ждёте каких-то проверок, неприятных сюрпризов, общения с властью и так далее. Что касается японских женщин, то их у нас, в Японии, гораздо больше и в бизнесе, и в правительстве, и в парламенте, чем в России. Японские женщины не всё видят в вашей стране. Могу пожелать им всего хорошего, если они хотят начать работу в России!
– Может быть, ваша точка зрения не совсем японская? Ведь большую часть своей жизни вы провели за пределами родины. Да и жена ваша – европейка. Многие ваши знакомые говорят, что вы не совсем японец… – Да, в аэропорту в Японии ко мне иногда обращаются на английском. Это правда, я – «лишний человек». Нет, у меня есть стремление иметь свою позицию, то есть американскую свободу, европейский индивидуализм и по-японски тонкое восприятие красоты, но это возможно только до тех пор, пока есть экономическая возможность существования. Если я потеряю работу, то какой тут может быть особый характер, какое стремление к индивидуализму? Я лишь стараюсь стать как можно более объективным, и я по опыту своей жизни лучше многих других японцев представляю себе, что такое японский характер, и могу стараться понять русский характер. Да и американский характер тоже.
– Написав «За даль земли», вы, как мне кажется, круто изменили свою жизнь. Кем вам больше нравиться себя ощущать: дипломатом или писателем? – Настроение постоянно меняется, но писать для меня менее интересно, чем заниматься дипломатией. Да, заниматься государственным делом интереснее. Сегодня, например, я больше чиновник, чем литератор. Но сейчас я отдыхаю и стараюсь найти следующую цель. Возможно, я напишу со временем лёгкую книгу – сборник эссе о Москве.
– Почему не о Берлине или о Бостоне? – Я думаю, это должна быть очень ассоциативная книга. Если начинаешь писать о каком-то здании в Москве, то ассоциативным путём это может быть связано и с Америкой, и с Европой, и с Японией. Свободный полёт мысли. После длинного романа я хочу размяться. Кроме того, я сейчас собираю материалы о жизни послевоенной Японии. Это было очень бурное и романтическое время. Мне это нравится. Сейчас японское общество слишком обеспеченное и спокойное. А вот после войны Япония была полна романтики.
– Вы сказали, что сегодня вы больше государственный человек, чем писатель. В таком случае вопрос вам, как чиновнику. Деятельность Японии в России по пропаганде собственной культуры, осуществляемая с помощью МИДа, Японского фонда и других, в том числе частных, организаций довольно активна. Но как быть с обратной стороной – популяризацией России в Японии? Или японцев вообще не интересует ни современная, ни традиционная культура нашей страны? Считаете ли вы, что Японии необходимо пристальней присмотреться к нам? – Да, я думаю, японцы должны интересоваться Россией больше. Негативный имидж России должен быть рассеян. Некоторые японцы ещё думают, что в российских магазинах длинные очереди, а в Москве люди постоянно убивают друг друга. У меня есть, кстати, определённые опасения, связанные в этом смысле с моей книгой, так как она касается определённого периода – это 1993-94 года. Это подробное описание трудностей, которые уже уходят в прошлое. Что касается пропаганды российской культуры, то это зависит от усилий российского правительства.
– В большей степени? – В меньшей! В меньшей степени. В большей степени это зависит от частных и коммерческих инициатив. Что бы правительство ни делало, это будет лишь каплей в безбрежном море. Средства бюджетные ограничены, чиновники порой «невообразительны» – так обстоит дело во всех странах. Более важны спонтанные или коммерческие обмены. Большой театр часто бывает в Японии, и это очень важно! Иногда русская поп-группа или какая-то отдельная певица, Алсу, например, вдруг становится необыкновенно популярна в Японии. Это гораздо более важно. Очень большую роль играют визиты глав государств. После Красноярска г-н Хасимото, г-н Обути, г-н Мори и г-н Коидзуми часто выступали по телевидению и в вашей стране, и в нашей, они показывали какие-то свои человеческие черты, например, любовь к фехтованию, и это оч