Мир несправедлив, жизнь жестока, будущее сомнительно…
Влада натянула капюшон поглубже и закинула маленький рюкзачок за плечи. Зашагала по тротуару среди прогуливавшейся публики. Тратиться на транспорт не было смысла — куда торопиться? И народ кругом — бояться нечего.
Влада пошла долгой дорогой, не срезая. Захотелось пройти мимо центрального парка, чтобы посмотреть, как его украсили, постоять напротив огромных окон ресторана «Азнавур», представляя себя на месте какой-нибудь дамы, приглашенной на ужин.
Она уже не помнила, в какой момент втянулась в эту игру с собственным воображением. Однозначно ещё в детстве. Родителей видела редко из-за их постоянных разъездов. Бабушка тогда ещё работала, так что большую часть времени Влада была предоставлена сама себе. Жили они в другом городе, гораздо меньшем, чем этот, в двухстах километрах отсюда. И даже если бы она сейчас решила туда вернуться, счастливее бы точно не стала.
Полгода в приюте оказались не так уж плохи, если рассматривать их с позиции сегодняшнего дня. Она толком даже не ощутила всего ужаса произошедшего. Осознание пришло гораздо позже. Родители не вернулись, погребённые тоннами снега в горах, бабушку разбил инсульт, и она скончалась в больнице. Владе было тринадцать, за неё всё решили. Дед объявился, озадачив Владу — его она почти не помнила. Бабушка развелась с ним ещё до её рождения. Он, конечно, иногда звонил, даже приезжал как-то, но явно не с желанием пообщаться с внучкой. Хотя, зачем возводить напраслину, не зная истины? Следовало спросить его самой, пока он был жив. Только спрашивать не хотелось. Дед был тот ещё молчун. Еда готова, спать постелено, приберись, постирай — вот и вся беседа. Что ж, бабушку можно было понять.
Теперь, когда Владе уже двадцать один, она понимала, что дед забрал её не только из-за бабушкиной квартиры. Он был единственным ее родственником, поэтому мог стать опекуном.
Она была благодарна деду за то, что он разменял квартиры и купил одну здесь, в этом городе. Обживать новое пространство, не замутнённое грустными воспоминаниями, оказалось своего рода лекарством. Они перевезли обстановку, библиотеку — дед трепетно относился к книгам. Гораздо нежнее, чем к близким. По сути, как оказалось, они были очень похожи — дед и внучка. Места хватало, и каждый сидел в своём углу с книгой, погружаясь в тот мир, который ему был интереснее.
Но время от времени Влада вспоминала время, проведённое в приюте. Там ей стало казаться, что в ней есть нечто другое, непривычное, незнакомое. Некоторые свои поступки и слова она вообще не могла объяснить. Это происходило не с подачи других воспитанников, нет. Она и не сошлась ни с кем другим так близко, как со Стасей Иволгиной.
В старой школе никто не разделял её интересов, а она не понимала увлечений одноклассников. Ну, то есть обращала внимание, конечно, но всё это было так скучно, поверхностно, по-детски…
Себя же Влада считала взрослой. Ещё бы, после стольких-то книг! Никто не объяснял ей, что жадно прочитанное — ещё не значит усвоенное. И всё-таки, даже среди этой словесной каши, Влада находила нужное. Эмоционально окрашенное, отдававшееся внутри горячей волной.
В приюте была одна учительница, Елена Васильевна, с которой можно было обсудить романы или стихи. Но скоро Влада поняла, что о любви и ненависти Елена Васильевна имеет весьма смутное представление, потому что была она старой девой с добродушным характером и с такой скучной жизнью, что Влада очень быстро перестала слепо ей доверять.
А вот Стася Иволгина произвела на Владу сильное впечатление. Не только схожим — мужским — именем, но и своей внешностью. В первую минуту Влада даже подумала, а не было ли у неё потерянной сестры? Вдруг они близнецы, и судьба-злодейка разлучила их в роддоме? После недели в изоляторе, когда она стояла в коридоре перед дверями своей будущей комнаты, эта похожая на нее девочка, вскинув голову, отделилась от группы подруг и подошла прямиком к Владе.
— О-хре-неть! — воскликнула она, уперев руки в бока.
— Иволгина, — воспитатель, которая привела Владу, погрозила пальцем, — опять словечки твои!
— Пардон, мадам, — тут же исправилась Иволгина и сделала дурашливый книксен, который, однако, не был лишен изящества.
Девочки из компании захихикали. Они были разновозрастными и разномастными. Все знали, что рано или поздно расстанутся, разъедутся по другим детским домам. Кому-то повезёт больше — объявятся родственники, но это случалось редко. Лучшим вариантом было оказаться на новом месте с кем-то из своих друзей.
Вот если бы дед подсуетился раньше, поднял бы зад с дивана и отвлёкся от своих талмудов, то Влада могла бы вообще не оказаться в приюте. Но, с другой стороны, дед уже много лет жил своей жизнью. Так был ли смысл рыдать над своей судьбой? Как ни крути, а родные люди. Хоть и не близкие. Именно так Влада научилась мириться с обстоятельствами и держать свои эмоции в узде.
Воспитательница показала Владе кровать и тумбочку, велела устраиваться, а остальным не мешать.
— Чего молчишь? — спросила Иволгина, следя за тем, как Влада раскладывает свои пожитки на полке.
— Боюсь, — просто ответила Влада, подняв голову.
Иволгина была с ней одного роста и смотрела прямо в глаза такими же серыми, правда, с вкраплениями зелёного, глазами. И волосы у неё тоже были русые, только заметно светлее, чем у Влады.
— Ну ладно, не ссы, — усмехнулась Иволгина и протянула руку. — Станислава.
— Вла… Владислава, — немного заикаясь, представилась Влада.
— Охренеть! — Рукопожатие Иволгиной было таким крепким, что Влада потом ещё долго чувствовала его на своей коже.
4
Жить по правилам и расписанию было привычно для Влады, хоть порой и хотелось возразить и показать своё «фи». Но одно дело возражать родной бабушке и совсем другое — воспитателю. Впрочем, она быстро переняла привычку остальных выкраивать для себя необходимое время. Ей оно нужно было для чтения, благо, это поощрялось. Библиотека в приюте была большая и постоянно пополнялась новыми книгами от спонсоров. Пару недель Влада даже уроки делала там, избегая лишних встреч и разговоров. Стася жила в соседней комнате с двумя другими девочками и после знакомства не особо проявляла интерес к Владе. Но сама Влада наблюдала за ней, прислушивалась к разговорам за стенкой, к громкому смеху. Видела, что к Иволгиной постоянно ходят в гости и подолгу засиживаются, пока дежурный воспитатель не разгонял компанию. В коридоре она слышала боевое: «Пока, Стасян!», словно Стася была не девочкой, а дворовым пацаном.
Соседка Влады, одиннадцатилетняя Оля, рассказала, что Стаська — из «своих» — таких же, как она, социальных сирот, чьих родителей лишили родительских прав. У Стаси Иволгиной была только мать-алкоголичка, и Влада поразилась тогда этому открытию. В её понимании, дети алкоголиков выглядели иначе — у них должны были быть маленькие водянистые глазки, низкий лоб и дебильное выражение лица. Так, во всяком случае, говорила бабушка. Но Стася была другая — красивая, яркая, словно только что сошедшая с глянцевой обложки журнала. И это при том, что они были похожи. Просто на фоне Иволгиной Влада чувствовала себя лишь затертой черно-белой копией.
Как-то, проснувшись раньше обычного из-за тяжёлого мутного сна, Влада на цыпочках, чтобы не разбудить соседок, вышла в общий коридор и встала у окна. Утро было хмурым, влажным, осевшим на оконных стёклах в виде мелкой мороси. Но батареи топили хорошо, поэтому Влада не накинула кофту. Она посмотрела вниз и вдруг увидела Иволгину, стоявшую у низкого турника. Во дворе таких турников было несколько, разной степени высоты, и в дневное время они постоянно были кем-то заняты.
Стася была в тонкой курточке и старых леггинсах с вытянутыми коленками. Белокурые локоны выбивались из-под вязаной шапочки и свешивались вдоль её узкого лица. Иволгина стояла лицом к зданию и смотрела прямо перед собой, держась одной рукой за перекладину, а вторую отведя полукругом в сторону. Её голова на длинной шее медленно разворачивалась параллельно плечу и через пару секунд так же медленно возвращалась на место. Рука делала плавное движение сначала вниз перед собой, а затем легко взмывала вверх. И в тот же момент нога легко отрывалась от земли и взлетала вертикально.
Влада замерла в немом восхищении. Она уже не видела этих старых штанов и заношенной курточки. В её фантазии Иволгина предстала перед ней в балетной пачке и в удивительном головном уборе из коротких белых перьев.
— Она уже час занимается, — рядом с Владой остановилась ночная воспитательница. — И так каждый день. А ты чего не спишь? Ещё полчаса.
Влада не ответила.
— Иди, иди, не стой здесь, — произнесла воспитатель и, зевнув, пошла по коридору, прислушиваясь к тому, что происходит за дверями комнат.
За завтраком Влада всё время посматривала в сторону Стаси. Та, не глядя в тарелку, загребала кашу ложкой, отправляла ее в рот и, чуть склонившись над столом, умудрялась при этом что-то негромко рассказывать подругам. Те таращили глаза, переглядывались, совсем забыв про еду, и Влада ощутила непреодолимое желание узнать, о чём же они говорят.
Первым был урок русского и литературы. Программа явно пробуксовывала в сравнении со школой, в которой училась Влада до этого. Обучение проходило во втором крыле здания, потому что остальные, обычные, школы находились в нескольких кварталах от приюта. И это было удобно, хоть и превращало каждый день в «день сурка». Влада планировала вернуться в свой класс, когда ситуация с приютом как-то разрешится. Ей почему-то казалось, что пребывание в детском доме временное, пока не оформятся все документы, и люди не поймут, что она вполне себе может жить одна.
Стася отвечала у доски, но Влада почти не слушала её. Следила за движением рук, наклоном головы, взмахом длинных ресниц…
— А вы как считаете, Белогурова?
Влада, мотнув головой, уставилась на Елену Васильевну. Стася с лёгкой усмешкой мазнула по ней взглядом, а затем стала рассматривать потолок.