Ломов матерился с того момента, как позавчера прочитал это Постановление. При этом отметил с горечью: «Ну все, теперь все шавки начнут пинать мертвого льва».
Сказать, что этот документ явился шоком для народа, – это не сказать ничего. Каково было простому человеку узнать, что ими столько времени управляли грубиян Сталин и банда Берии – так там дословно было сказано. Но все это цветочки по сравнению с секретным докладом Хрущева на ХХ съезде партии. Его в Советском Союзе мало кто читал, но наслышаны были все. Но и того, что просочилось в народ, хватило, чтобы в Тбилиси в марте этого года прокатились массовые беспорядки, в которых участвовало большое количество трудового народа, в том числе и партийного. Разгонять их пришлось с помощью армии, погибли более десяти человек.
Васин пододвинул к себе раскрытую папку. Чихнул так, что голова закружилась. От обилия бумаг на него всегда нападал чих и слезились глаза. А этих самых бумаг, которые постоянно несли в кабинет, были горы. Порфирий на своей шкуре прочувствовал, каково это быть настоящей канцелярской крысой.
Командировка грозила затянуться не на одну неделю. Для начала требовалось углубиться в дела Шуваловской потребкооперации. Притом аккуратно, чтобы не привлекать внимания. Для этого нужна была легенда.
Эту проблему решил Апухтин. По его звонку и настоятельному требованию председатель облисполкома назначил внеплановую проверку местной организации Роспотребкооперации по линии народного контроля и охраны труда. В группу из пяти человек были включены два ревизора, которых доселе никто не видел. Якобы прибыли по обмену опытом из соседней области.
Этим двоим выделили небольшой кабинет рядом с канцелярией и бухгалтерией. И псевдоревизоры Ломов и Васин погрузились в изучение бумаг.
Ломов критически окинул взором очередную гору папок.
– Учись, студент, пока профессор жив, – с этими словами он подтянул к себе «личное дело» очередного работника организации.
Уже который день майор натаскивал Васина на предмет выявления «вражеского агента в учреждении». Четко и ясно разъяснял, по каким критериям сужать круг лиц.
Папки с кадровой документацией – это главный источник информации. Из нескольких сот работников особое внимание – судимым, закоренелым правонарушителям. Это агент абвера или ЦРУ обязан вести безупречную жизнь и верноподданно ораторствовать на профсоюзных собраниях. Бандиты же ищут подручных среди социально и психологически близких. То есть среди всякого уголовного сброда и маргиналов.
Отдельная категория – те, кто имел отношение к перевозкам и документации. А еще – те, кто был допущен к печатям. И кто по долгу службы ошивается рядом с людьми, имеющими этот доступ.
– Можем, конечно, кого-то просмотреть, – говорил Ломов. – Человек улицу метет метлой, а краля его печати ставит в приемной директора. Но это уже следующий этап. Более глубокий. Принцип такой – от простого к сложному. Сперва проверяем то, что лежит на поверхности.
Заодно Ломов показал уровень владения важнейшим инструментом оперативника – искусством общения с людьми. Пара дней – и он уже здесь свой человек. Знает каждую бухгалтершу, каждую машинистку и делопроизводителя, а заодно и их начальников. Со всеми перекинется добрым словечком, сделает комплимент, похвалит, вызовет на откровенность. И ненавязчиво повернет разговор так, что ему расскажут все сплетни конторы, а заодно дадут характеристики сотрудников, их явных и тайных делишек и пристрастий. Среди этого словесного мусора обязательно найдется зерно истины. Васин прямо любовался, как органично это получается у шефа, споро и эффективно.
И так «ревизоры» обаяли всех, что сердобольные сотрудницы бухгалтерии стали заваривать им чай и приносить булочки из буфета. За что Ломов исправно откупался конфетами.
Вечерами командированные в разных условленных местах встречались с Пашей Тимофеевым, местным оперуполномоченным городского розыска. Передавали ему поручения о проверке отдельных лиц по архивам УВД и запросы в Москву. Взамен он информировал их о результатах по предыдущим запросам и сообщал новости по делу.
Дни шли за днями. Вот уже неделя пронеслась, июль начинается.
Однажды вечером Ломов и Васин совещались у себя в гостинице «Юбилейная». Номер был двухместный, со всеми удобствами. Кроме кроватей там имелся еще круглый стол со стульями. На столе стояли казенный графин и граненые стаканы. А еще в комнате были тумбочки, письменный стол с настольной лампой с ярко-оранжевым матерчатым абажуром. Вся мебель и паркет были на редкость скрипучими, так что невозможно было шевельнуться, чтобы не вызвать симфонию скрипа.
Ломов, подводя итоги рабочей недели, объявил:
– Итак, результат наших псевдонаучных изысканий – семь кандидатов в активе.
– Ну да, – хмыкнул Васин. – «Семеро смелых» – фильм такой был. Эти семеро имели доступ к документам и возможность их достать.
– Ну, смелый, положим, там один. А вот кто именно? – Ломов вытащил из портфеля папку с тесемочками, извлек из нее список с этими семерыми. Положил перед собой на круглый стол. Вооружился красным карандашом и стал вычеркивать лишних.
– Фадеев Игорь Валентинович, завканцелярией. Не тот человек. Психологически неспособен на подобные фокусы… Валентинова и Проклова. Это канцелярские иезуиты, для них бумажка – святое. Громов и Серегина – запуганные, дисциплинированные, законопослушные до потери пульса. Тоже не годятся.
– Если только они не нацепили маски.
– Ой, юнкер. Ну не умничай. Какие маски? Мы ищем обычного человека. Возможно, хитрого, но вполне заурядного, а не народного артиста РСФСР. Пора уже людей научиться чувствовать. Чай, не совсем салага.
– Как бы они нас не почуяли, – вставил шпильку Васин. – И теперь притворяются.
– Не усложняй… Так, и что остается?
– Два человека.
– Это кто-то из этих двоих и есть, – напротив нужных фамилий Ломов поставил восклицательные знаки. – Готов поклясться на Коране.
– Почему на Коране, шеф? – изумился Васин.
– Потому что за язык зацепилось, – хмыкнул Ломов.
Итак, двое. Губанов Артем Иванович из отдела закупок. Мутный тип, ранее приговоренный за мелкие хищения к исправительно-трудовым работам и вернувшийся в лоно родного коллектива. Двадцать девять лет. Недавно ловили его за руку на мелких нарушениях, корысть не доказали, выгонять не стали. Злоупотребляет спиртным. Одевается в дорогие костюмы. Он будет кандидатом номер один. Очень уж подходит для роли «крысы» по психологическому портрету.
Жиганов Игнатий Аполлинарьевич. Экспедитор. Не судим. Хитер и изворотлив. Возраст немаленький – тридцать пять лет. Хвастался, что в нем течет цыганская кровь. Но сам вроде не цыган. Ходили слухи, что причастен к мелким финансовым фокусам, но за руку не ловили. Три года назад подозревался в скупке краденого, но соскочил, не доказали. Имеет некоторые связи с местным криминалитетом и порой шастает по всяким притонам, где гордо именуется Жиганом. Авторитетная кличка для мелкого шныря. Интересно, есть для нее причины?
– И как колоть их будем? – спросил Васин. – Повестку в УВД выписывать?
– Что, на испуг хочешь взять? – усмехнулся Ломов. – Мол, нам все известно, колись, бандитский выродок.
– Хотя бы.
– А не поколется? – прищурился Ломов. – Тем более мы не знаем, кто из них двоих.
– Тогда наружку за ними выписать.
– Сколько ты их таскать будешь? Больше десяти дней Николай Николаич не топает, только при совсем уж исключительных обстоятельствах. А мы можем и месяц прождать, и два. Пока Копач не нарисуется. А если у них связь через какой-нибудь почтовый ящик?
– И что вы предлагаете? – приуныл было Васин.
– Сашу Циркача надо звать.
– И что он сделает? Какой план?
– Самый тупой и прямолинейный, – засмеялся Ломов…
Глава 31
Васин аж залюбовался картиной, когда в гостинице «Центральная» увидел вольготно устроившегося Циркача. И номер у него был одноместный, где мебель не скрипела, а потолки – высокие и с лепниной, и сам агент выглядел настоящим франтом. Одет в дорогой пиджак, «колесики со скрипом» – то есть такие лакированные ботинки. Шляпа фетровая на вешалке висит. Держится как граф. Видно, что человек денежный и деловой. Ну, собственно, так и было задумано.
– Хорошо окопался, – оценил Ломов, присаживаясь в кресло. – У нас хоромы попроще. И выглядишь ничего. Богато.
– Так это вы в командировке. А я на гастролях, – хмыкнул Циркач. – И это реквизит.
– Цирк зажигает огни, – кивнул Ломов.
– Михаил Семенович, слышится мне в ваших словах упрек. Не томите мою и так истомленную душу. От этого не будет легче ни вам, ни мне, ни душе. Говорите напрямую.
– Потрясающий словоблуд. Даже у меня так не получится, – хмыкнул Ломов.
– У нас в цирке все такие. Мастера арены и любимцы публики… Но это все лирика, уважаемые начальники. Кого трясти будем? – деловито осведомился Циркач, глядя на своих кураторов.
Ломов изложил диспозицию, а также стратегические и тактические планы.
– Сделаем, – подумав, заверил Циркач. – Непременно предоставлю злыдню возможность пожалеть, что он встретил меня в роковой час.
– Только аккуратнее, – произнес Ломов. – Фигурант на банду работает. Значит, не так прост.
– Ах, нет нужды учить тех, кто и так научен суровой жизнью.
– Тогда работай. – Ломов положил на стол папку с фотографиями фигурантов.
Первым отрабатывали Губанова. Был он не женат. Проживал в общежитии ткацкой фабрики, где отличился общительным характером и склонностью к употреблению спиртного в компании соседей. Одним из его постоянных собутыльников был рабочий ткацкой фабрики Анатолий Иванов, ранее неоднократно судимый. В местном уголовном розыске он был известен как агент Беспалый.
Однажды вечером Беспалый вооружился бутылкой «беленькой» и в сопровождении своего знакомца отправился к Губанову. Тот только что вернулся с работы и откровенно скучал в своей комнате, где остался один после того, как давний добрый его сосед отправился осваивать по комсомольскому призыву Дальний Восток.