И еще:
Ты ведь не знаешь, отец, мне обломали нос. Теперь я, как все. В смысле носа.
Пауза.
Чтобы стать человеком, почему-то обязательно надо, чтобы тебя поломали.
Пауза.
Я тебя не буду ломать. А вырубать – буду. Ничего, ничего, ты будешь, как я.
Пауза.
У тебя, папа, тоже с носом проблема. Надеюсь, ты понимаешь, о чем говорю. Жизненный опыт подсказывает: дерево лишь тогда одушевляется, когда у него вырастает нос. Этого недостаточно, чтобы стать человеком, но есть определенный порядок вещей, последовательность превращений. Нос – это первый этап. Я говорю о законе природы, ты это знаешь лучше меня. В общем, папа, я надеялся, что он вырастет сам. Почему-то этого не происходит. (Смотрит на кукол.) Ни у кого. Вот что составляет предмет моего беспокойства.
Достает из корзины длинный (и, пожалуй, не столько острый, сколько толстый, похожий на баклажан) деревянный нос на резинке.
Вот, папа. Не бойся. Это не мой. Но я сам его приготовил, честное слово. Он сделан из того же материала, что и ты. (Надевает нос на бревно.) Извини. Я уверен: он прирастет.
Отходит. Смотрит со стороны. Облегченно вздыхает.
Спасибо, папа. Я знал, что ты поймешь меня правильно. (Ободряется.) Теперь – можно о главном.
Пауза.
Это – мои. Познакомься, папа, – мои. И твои тоже. Ты уже догадался, что я сделал их сам. Видишь, я совсем, как ты. А ты будешь, как я. Когда ты одушевишься в полной мере, ты оценишь мой творческий акт. Потому что этот акт – творческий, согласись. (Куклам.) Ну что, познакомились с дедушкой? Ну-ка, скажите дедушке: «Дедушка, это мы».
Молчание.
Какие же вы молчуны!
Пауза. Ждет.
Давайте, давайте, не подводите меня. (Подсказывает.) «Здравствуй, дедушка, поздравляем тебя с Днем леса». (Ждет.) «Здрав-ствуй, де-душ-ка, по-здрав-ля-ем с Днем ле-са».
Ждет.
А?.. Ааааа! (Радостно.) Пошевелилась! (Ликуя.) Ты видел, ты видел, отец? Вот эта – пошевелилась!.. Не видел?.. Смотри, смотри – сейчас… (Уставился на куклу.) Ну, повтори, повтори… как ты умеешь… (Восторг.) Наконец!.. Я ждал, я знал, что они зашевелятся!.. Такой день!.. Такой час!.. Ну-ка, еще разок?.. Ну, пожалуйста… Давай, давай, смелее, ну?.. ну?.. А!!!.. Вот оно!.. Ножка! Ножка ожила!.. (Смотрит на другую.) Ручка! Ручка! Все видели? Ручка!.. Папа! Они оживают! (Отцу – с изумлением.) Ты не веришь? Ну как же, смотри сам!.. Вот! Вот!.. Ну посмотри же, посмотри, неужели не видишь?
Пауза. Восторг проходит.
А по-моему, шевелились… Разве нет? Не могло же мне показаться. (Хватает трубку.) Аллё!
Пауза. Вешает трубку.
Заколебали! Проверяют, что ли?! Хулиганье! (Успокаивается.) Ты, папа, не думай… Есть у меня одна… Ни на кого не похожая… Но она не с нами сейчас, она там, не здесь… (Показывает на ящик стола.) У нее очень хорошо получается. Только не совсем то. Видишь ли, папа, она все время отворачивается. Дурная манера. Я бы мог тебе представить ее… но, знаешь, не хочу… я не хочу тебя с ней знакомить, потому что она обязательно отвернется!
Пауза.
Отец! Не знаю, приятно ли тебе будет вспомнить о том господине, имя которого я произнести, пожалуй, не осмелюсь, хотя оно сегодня у всех на слуху… Я и сам не знаю, как к нему сейчас относиться. Когда мы жили в Прекрасной стране, это имя было под запретом. Нет, мы помнили о том человеке, мог ли я забыть? Помнили – но не вспоминали! И не в запрете дело. Просто никто сам не хотел вспоминать о нем. Забыть, забыть!.. И что теперь? Переоценка ценностей, вот что теперь. О нем издаются труды. Его творчеству посвящаются конференции. Режиссер-реформатор, вот так. Великий антрепренер. Организатор театрального дела. Между прочим, его именем назван наш кукольный театр. Огромный портрет его висит в фойе. Знаешь, его всегда изображают в полный рост. Это, наверное, для того, чтобы не обрезать бороду. Такую бороду надо отращивать с самого детства. Мне кажется, она продолжает расти у него на портретах. Правую руку, согласно канону, он всегда держит за спиной, и я не могу освободиться от мысли, что за спиной у него спрятана плетка. Представь, отец: мне – мне! – предложили написать воспоминания! Зачем же мне писать воспоминания, когда уже и без меня все написано? Да и не умею я писать воспоминаний. Пробовал – не получилось. Хотя, с другой стороны, это верно, хочется иногда самому все осмыслить. Где мы были не правы, а где правы. Где-то ведь что-то было не так… чтобы так?.. Может быть, он действительно знал больше нас, был зорче нас, переживал острее. Почему в Прекрасной стране ему не нашлось места? Почему топор и стамеска меня не слушаются? Господин Не Скажу Кто, давайте считать, что время нас примирило. У вашего портрета всегда лежат цветы. Я и сам иногда положу гвоздичку. Я бы сделал вам деревянный памятник! Вы бы ожили у меня!.. Если б я так умел, как отец… как отец… из полена!.. (Сам напуган величием замысла.) Из полена – я бы вырубил исполина. Исполина – из полена! Нет, из бревна. Конечно же, из бревна. А может, все дело в бревне? Может быть, перевелись настоящие бревна? (Открытие!) А ведь правда – перевелись. Я не знаю, в чем дело, но сейчас ведь бревна другие. Не такие, как раньше. Да, да, это так!
Пауза.
Из чего сделана табуретка? (Смотрит на нее.) Из чего б ни была сделана табуретка и кто б ни был мастером табуретки, табуретка – всегда табуретка!.. Можно душу вложить, можно сердце отдать – все-равно: табуретка!.. (Куклам.) Не хочу обижать табуретку, но ведь вы, вы ж – другое совсем!.. Отчего же молчите?.. даже пальцем не шевельнете?.. Думаете, я вас не люблю? Или прав он – плетка нужна?.. Знаю, знаю, не прав. Но при всей аляповатости вашей вы бы все же могли обнаружить признаки жизни. Хотя бы из уважения к вашему автору. Ко мне то есть. Или я мало с вами разговариваю? В этом меня никто не упрекнет! (Одумавшись.) Что же я говорю такое? Что я несу? Как бы я ответил деревянным уродцам, когда бы, ожив, спросили меня: почему мы такие?! Сказал бы: вы мои ученические работы. Так? А нам от этого легче? – спросили б меня. Нет, не легче, не легче. Потом еще есть такое странное слово – «ответственность». Хотя, с другой стороны, – был ли я сам совершенен, когда пришел в этот мир? (Морщится.) Какое дурацкое выражение – «пришел в этот мир»! Ну да ладно… Так был ли я совершенен? Думаю, нет. (Табуретке.) Ты тоже.
Пауза.
Мой идеал табуретки – у меня в голове. Боюсь, в натуре он недостижим. Что означает имя твое? Та-бу-рет-ка… Откуда такое название? Нужели от слова «табу»? Да, конечно, от слова «табу». Как странно… табу… «Табу» и «ретка» еще. Но что же «ретка» тогда означает? Нет ведь слова «ретка» в природе. Или все-таки есть? «Ретка», «ретка»… Не «редька», а «ретка»… Откуда же это «ретка» взялось?.. Что-то прячется в этом «ретка»… что-то скрывается… Ой!.. (Поражен.) Не может быть!.. Актер! «Рет-ка» – «ак-тер»… Если справа налево прочесть. «Ретка» – «актер»!.. Вот это открытие! (С ужасом глядит на табуретку.) Это как же? Это как же тогда понимать?
(Шепотом – табуретке.) Табу, актер.
(Куклам.) Вы что-нибудь понимаете?
Обходит табуретку кругом, с опаской разглядывает ее.
Такое не может получиться случайно. Не может! Выходит, я отгадал тайное имя. Может, я единственный на Земле… Нет? Или да?.. Для других ты останешься табуреткой… но как же мне теперь жить, когда услышал такое… Что же, выходит, я ножовкой ее… я тут, отец, тебя топором… а она мне, папа, ты слышал?.. Табу, актер!
Пауза.
Может, мне замолчать? (Закрывает рот ладонью.)
Молчит. Убирает ладонь ото рта.
Но я не актер.
Пауза.
Или актер?
Пауза.
Я знал очень много актеров. У меня самого были способности. Большие – актерские. В принципе вся моя жизнь связана с театром. Правда, больше, чем актером, я хотел стать мастером сцены. Из меня бы получился отличный мастер. Я бы, пожалуй, сумел настлать большую площадь полов на сцене… во фриз с оструж-кой, прифуговкой и склеиванием в щиты досок на шпонках и простружкой провесов… Не довелось. Я стал пожарным. Это хорошо. Я никогда не жаловался на жизнь. Меня все любили.
Если б вы знали, как меня все любили! Я был самым любимым! Самым-самым любимым! Все, кто меня не любил, известны по именам, и, надо заметить, все они очень неважно кончили. (Шепотом.) Даже он, с бородой. Папа, ты знаешь, о ком я говорю. Но мне казалось, что даже они, те, кто очень неважно кончили, те, о которых я никогда потом и не вспоминал даже, они тоже меня все любили. Не могли не любить. (Громко.) Да что о них вспоминать, меня и без них все любили! И я себя тоже очень любил. А что мне еще оставалось? Как же можно себя не любить, когда тебя любят все? Чем же ты хуже всех? Я не был похож на других, но в этом отношении – я поступал как все, а все – любили меня. Я так себя сильно любил, что даже не мог представить себе, как можно меня не любить… Меня не любить – это надо быть дураком или злодеем. А в нашей Прекрасной стране всех злодеев пересажали. А дураков в нашей Прекрасной стране вообще не было!.. По определению. Ты меня, папа, очень любил, я знаю. Когда я засыпал ночью в своей кроватке, мне казалось, что деревянная мебель, и та любит меня… А я любил деревянную мебель!.. А как меня полюбили во Дворце дарований, когда увидели мою коллекцию колобашек!.. Обо мне написали в газете! Помнишь, папа, мою коллекцию возили по городам и везде показывали, и в каждом городе мне вручали диплом! И ты гордился мною, папа!
А как меня любила жена! (Куклам.) Вы не представляете, как меня сильно любила жена! Вы думаете, у меня нет жены? И никогда не было? Плохо вы меня знаете! У меня такая жена!.. Она и сейчас меня любит. Наверняка. Она недавно прислала мне колобашку. Из американского клена. Я уже не собираю колобашки. Где мои колобашки? А она вдруг прислала. Я уже не знаю, кто меня любит.