Однажды бригадир сказал Яше:
— Придется тебе сходить в деревню. Надо отнести в правление десятидневную сводку.
И хотя до деревни было несколько десятков километров, Яша спокойно ответил:
— Ладно.
Утром он поднялся раньше всех, когда было еще совсем темно. Позавтракав, Яша стал собираться в дорогу. Он положил в рюкзак сухари, соль, котелок, спички. Подпоясавшись патронташем, засунул сзади за ремень легкий топорик, вскинул на плечо ружье и, став на лыжи, двинулся в путь.
День занимался ясный, морозный. Солнце еще не взошло, но заря уже охватила восточную половину неба, и тайга сверкала красноватыми блестками, словно кто-то рассыпал вокруг мерцающие искры.
Проторенную охотниками тропу завалило снегом, но Яша хорошо знал дорогу и уверенно шел вперед. Там же, где у него возникало сомнение, он находил на деревьях сделанные еще летом затески и по ним, как по вехам, двигался дальше.
К вечеру Яша взобрался на перевал и тут остановился. Он снял беличью шапку-ушанку и, щурясь от ослепительно яркого снега, осмотрелся вокруг.
У ног его мягкой медвежьей шкурой лежала тайга. Похоже было, что какой-то великан бросил шкуру как попало и она то горбилась складками, то расстилалась ровными, убегающими вдаль полосками. И кругом, насколько хватал глаз, была все тайга и тайга, теряющаяся у горизонта в бело-синей дымке пространства.
Вдали от перевала белело большое поле. Это была «гарь» — след давнишнего лесного пожара. На гари находилась колхозная пасека, и там круглый год жил старый пчеловод Лукич. У него Яша и решил переночевать.
Пригладив ладонью заиндевелые волосы и надев шапку, Яша, усиленно тормозя палкой, скатился в падь[1]. Тут, в густом ельнике, почти из-под самых лыж с шумом взлетела стайка рябчиков, уже расположившихся было в снежных ямках на ночлег.
«Вот и мясо к ужину», — подумал Яша и, спокойно прицелясь с колена, выстрелил. Птица мягко плюхнулась в сугроб, а с елки посыпалась снежная пыль.
Рябчики перелетели дальше. Яша стал их преследовать: Обойдя островок густого подлеска, он заметил впереди, среди веток, хохлатого самца. Рябчик беспокойно топтался на суку, вытягивая короткую шейку. Это было верным признаком того, что птица вот-вот улетит. Яша стал поднимать ружье.
И в тот момент, когда ложе дробовика коснулось плеча, охотник вдруг увидел перед собой свежий след соболя. Это было так неожиданно, что мальчик не сразу поверил своему охотничьему счастью.
В местах, где теперь находился Яша, соболя почти не встречалось. Многолетнее упорное истребление этого драгоценного зверька привело чуть ли не к полному его уничтожению. Уцелел он лишь в самых глухих, труднодоступных уголках тайги. Но и там теперь охота на него была запрещена.
Впрочем, лучшие охотники из колхоза каждую осень уходили соболевать. Только соболя они не били, а ловили. И всякий раз, когда промысловики возвращались из тайги с железными клетками, в которых тревожно метались проворные зверьки, председатель колхоза Андрей Кузьмич посылал в город телеграмму-молнию. На другой день возле деревни опускался серебристый самолет. Он забирал клетки с соболями и улетал в далекий звероводческий совхоз. Там зверьков выпускали в большие металлические клетки — вольеры, и соболи жили и размножались, как на воле.
Соболеводство приносило очень большой доход, и делом этим занимались многие государственные организации и колхозы. А после Великой Отечественной войны, когда Советская страна стала строить свое хозяйство по новому пятилетнему плану, во многих местах начали открываться питомники и фермы. Спрос на живых зверьков непрерывно возрастал. Поэтому число охотников, занятых ловлей соболей, все увеличивалось.
Отец Яши был когда-то лучшим соболятником в колхозе. Но мальчика охотники с собой не брали, потому что он был еще мал и к тому же учился в школе.
— Тоже промысловик! — усмехался, бывало, отец в ответ на просьбы Яши. — Двенадцати лет не стукнуло… Годика три придется потерпеть. Сейчас у тебя есть поважнее дело: учиться.
И Яша терпеливо ждал, когда после окончания школы его возьмут в тайгу как полноправного члена звена соболятников.
Но дождаться этого дня ему так и не пришлось. Отец ушел на войну против немецких фашистов и погиб, защищая родную землю. Яша, оставшийся в семье «старшим мужчиной», должен был думать о постоянной, верной промысловой добыче. Такую добычу давала только охота на белку. За ней не нужно было забираться в глухую тайгу и затрачивать много времени на поиски. Охотиться на белку Яша умел с десяти лет, и теперь он почти не отставал от других промысловиков.
Яша жил без отца уже три года. И каждую осень он с завистью глядел вслед уходящим в тайгу соболятникам. Они были такими уважаемыми в колхозе людьми! Ведь не было еще случая, чтобы старые охотники пришли из тайги с пустыми руками. А он… Сможет ли он поймать хоть одного зверька? Чего доброго, можно так осрамиться, что стыдно будет и в деревню вернуться…
Но теперь, когда выпал такой удобный случай, Яша не мог его упустить. Этого соболя он должен выследить и поймать! Обмет[2] у него есть — хороший отцовский обмет. Дело только за разрешением: лишь бы отпустил его Андрей Кузьмич дней на десять из бригады…
Яша с волнением наклонился над снегом, легонько ткнул пальцем в след. Пухлый, еще не затвердевший снег легко раздался в стороны: это говорило о том, что соболь прошел здесь не больше часа назад.
Повернув лыжи к пасеке, охотник быстро заскользил под уклон. Почти рядом опять взлетели рябчики, но Яша не обратил на них внимания. Теперь ему было не до рябчиков.
И вот кончался восьмой день безуспешных поисков. Солнце, склонясь к горизонту, скрылось за вершинами деревьев. На мглистом небе обозначился бледный, будто припудренный инеем, кружок луны. С севера потянул обжигающий тридцатиградусным морозом ветер.
Яша устало прислонился плечом к лиственнице, поднял воротник полушубка. Похлопав меховыми рукавицами, подумал, что время, пожалуй, шагать на ночлег. Сегодня он забрался в такую непроходимую глухомань, откуда до пасеки не меньше трех часов пути.
А в теплой избушке Лукича уже, наверно, кипит самовар, и в миске тают большие куски мерзлого меда, вырубленного из бочки топором. Старик жарит сейчас картошку и, поворачивая ее длинным гибким ножом, прислушивается, не раздастся ли за дверью скрип лыж.
Яша представил себе, как он, еле волоча ноги, в облаке пара ввалится в избушку. Пасечник повернет к нему морщинистое лицо с висящими вниз седыми усами и, улыбаясь, скажет: «А я думал, что ты заночевал в тайге». Он украдкой взглянет на котомку, в которой лежит неразвязанная снасть для ловли соболя, и молча, торопливо захлопочет у стола…
Вчера вечером Яша не выдержал. Запустив пальцы в свалявшиеся под шапкой волосы, он почти простонал:
— Не за что, дедушка, меня кормить… Целую неделю хожу, а все без толку!
Лукич пристально посмотрел на него и сурово ответил:
— Удача людей настойчивых любит. Эко дело — семь дней. Месяц проходи, а своего добейся! Соболь случайному прохожему в руки не дается.
— А вдруг он ушел из этих мест? — неуверенно предположил Яша.
— Не может быть, — покачал головой старик. — Соболь кочевать не любит. Уж если он сюда переселился, тут его и надо искать.
Слова эти ободрили Яшу. Он и в самом деле готов был разыскивать зверька хоть месяц, лишь бы не вернуться домой с пустыми руками.
Еще один день, восьмой, прошел впустую… Что ж, будет когда-нибудь и на его улице праздник… Главное, как говорит Лукич, надо верить в свои силы.
Яша поправил на плече ружье, сжал в кулаки закоченевшие пальцы и, став на лыжи, тронулся в сторону пасеки.
Чтобы сократить путь, он свернул от русла безыменной речушки и углубился в дремучий хвойный лес. Здесь могучие, в несколько обхватов, кедры, пихты и ели закрывали небо. На каждом шагу громоздились многоярусные завалы бурелома. Ветер сюда почти не проникал, и в полутемной чаще стояла глубокая морозная тишина.
Яша скатился на лыжах с пригорка и оказался у толстой, старой лиственницы. Когда-то стоявшую здесь стройную высокую елку сломало бурей, и дерево, падая, вершиной своей уперлось в лиственницу. С тех пор прошло много лет, мелкие ветки на елке давно сгнили, но ствол ее все еще был крепок и напоминал лестницу, полого приставленную к дереву-великану.
Охотник стал обходить это возникшее на его пути препятствие и внезапно остановился. На снегу, покрывавшем ствол елки, отчетливо выделялись следы соболя. Их было много — и полузасыпанных снегом, и совершенно свежих. Тут пролегала торная соболиная тропа!
Все еще не веря своим глазам, Яша пошел вдоль тропы. За деревом тропа вильнула в сторону, в густой подлесок. Дальше следы разделялись, но все они вели в одном направлении — в глубину леса. Там где-нибудь находилось дупло, в которое наведывался зверек.
Пронырливый зверек находил где-нибудь в дуплистом дереве пчелиный рой, а так как мед — самое любимое лакомство соболя, то он начинал посещать дупло до тех пор, пока не съедал все соты.
Яша слышал от старых промысловиков о соболиных тропах, об этой мечте каждого охотника. Рассказывал ему о них и отец. Найти такую тропу считалось редкой удачей. И соболятник, нашедший тропу, но не сумевший взять на ней добычу, надолго становился посмешищем всей деревни.
Не прошло и получаса, как Яша уже стоял перед кряжистой сухой елью, возле которой кончалась тропа. Отблески вечерней зари до половины освещали корявый, покрытый мохом ствол дерева, в котором высоко над землей виднелось продолбленное дятлом отверстие. Через него, по всей вероятности, зверек и пробирался к меду.
Яша опустился на колени и стал внимательно изучать мусор, лежавший на чистом снегу у подножия дерева. И скоро между кусочками коры и чешуйками шишек он обнаружил маленький обломок вощины. Больше охотнику ничего не требовалось: было ясно, что пчелы жили именно в этой ели.