Нам с Тульчиным нетрудно было догадаться, в чем тут дело. Плавунчики — превосходнейшие пловцы. Этой особенностью они отличаются от прочих — своих собратьев-куликов. Плавунчиков можно встретить не только на тихой глади рек и озер, но и на бушующем море, за много километров от суши. Вышедшее к ручью семейство, по всей вероятности, гнездилось где-то неподалеку, и сейчас папаша намеревался преподать своему потомству первый урок плавания.
Между тем куличок, перестав напрасно звать к себе детей, выбрался на берег. Теперь вид у него был довольно сердитый. Потоптавшись, нахохлясь, возле притихших птенцов, он вдруг толкнул одного из них в ручей. Бедняга птенец пискнул, неумело побарахтался в воде и поспешно выкарабкался на илистую отмель.
Я едва не расхохотался. «Урок плавания» проходил явно безуспешно! По всей вероятности, это понял и плавунчик-папаша. Призывно свистнув, он повел семейство вверх по берегу.
Решив, что кулички направились обратно, я снова склонился над тетрадью. Тульчин начал помешивать ложкой в кастрюле.
Прошло несколько минут. Переворачивая дописанную страницу, я глянул в сторону ручья и от удивления даже привстал. Все три птенца плыли вдоль берега на приличном расстоянии друг от друга, а отец, носясь по воде взад и вперед, казалось, подбадривал каждого из них.
Только теперь я понял, почему плавунчик повел птенцов вверх по ручью. Выше берег был совершенно отвесный — вскарабкаться на него из воды кулички не могли. Столкнутые настойчивым папашей в ручей, они невольно должны были проделать вплавь довольно длинный путь до более удобного места.
У илистой отмели семейство вылезло на сушу и как ни в чем не бывало в том же порядке побрело в тундру.
Плавунчик все-таки преподал своим птенцам не совсем приятный, но необходимый урок.
Бескрылый
Сентябрьским днем у реки работала бригада плотовщиков. Бревно за бревном сталкивали они в воду, чтобы связать новый плот.
Берег реки был загроможден штабелями соснового леса. Они тянулись высокими, длинными рядами, и между ними были оставлены лишь узкие проходы для спуска к реке.
По одному из таких проходов на берег вышел гусак. Он приковылял из села, что раскинулось почти у самого края обрыва. Беспокойно топчась у воды, гусак то и дело поглядывал на небо и время от времени тревожно гоготал.
— А ведь это мой, — узнал гусака один из рабочих. — Ишь, беспутный! Опять отбился от гусей.
— Он у тебя какой-то интересной породы; похож на дикого, — заметил его товарищ.
— Так он и есть дикий, — объяснил хозяин. — Весной принесли ребятишки с болота гусиное яйцо. Жена в это время гусыню на яйца садила. Ну и подложила под нее находку…
Рабочие снова занялись своим делом. А гусак все топтался беспокойно на берегу, то подходя к самой воде, то поднимаясь на обрыв.
Это были дни, когда дикие гуси, чуя приближение зимы, улетали на юг.
В голубом небе то и дело проплывали длинные цепочки их стай, и в неподвижном осеннем воздухе далеко разносился приглушенный расстоянием деловитый гогот. Всякий раз, когда над рекой появлялась новая стая, гусак вытягивал шею и кричал громко, призывно.
Но вот из-за леса показалась еще одна стая. Она летела совсем низко. Казалось, что можно было пересчитать маховые перья в крыльях каждой птицы.
И тут гусак, неуклюже разбежавшись по гальке, поднялся в воздух. Он сделал полукруг, набирая высоту, потом направился наперерез стае.
Плотовщики прекратили работу. Все с интересом ждали, что будет дальше.
А гусак, часто взмахивая крыльями, уже сближался со стаей. И только теперь всем стало видно, как тяжело и неуклюже он летит, как некрасив он в воздухе по сравнению со своими дикими собратьями.
— Э-эх, толстозадый! — с явной ноткой презрения проговорил рабочий, спрашивавший о породе гусака. — Обрубила твои вольные крылья сытая жизнь, не летать тебе под небесами! Правильно говорится: гусь свинье не товарищ…
— Рано точку поставил, — возразил другой плотовщик. — Видишь: он уже стаю догнал. Теперь улетит!
Но гусак не улетел. Уже совсем было пристроясь в хвост цепочке, он начал отставать и, видимо израсходовав все свои силы, стал снижаться. Некоторое время он все еще летел вслед за стаей, но когда разрыв стал слишком большим, гусак свернул в сторону реки и упал на воду.
Течением его вынесло снова к плотбищу. Здесь он выбрался на берег, отряхнулся. Затем, тяжело переваливаясь с боку на бок, заковылял в село.
В вышине по-прежнему плыли стаи перелетных птиц. Но гусак уже не смотрел в небо…
АЗБУКА СЛЕДОПЫТА
Приметы
Рысь завела нас в незнакомый лес. Раненная, двое суток шла она по лесным трущобам, оставляя на снегу кровавый след. Мы с лесником Максимычем неотступно преследовали ее, несколько раз видели совсем близко, но стрелять не удалось. Наконец она выбилась из сил, и мы ее настигли. Максимыч стал на колено и выстрелил. Рысь медленно вытянулась, ткнулась мордой в снег.
Когда цель была достигнута и больше некуда было спешить, мы почувствовали, что страшно устали. Хотелось упасть на снег и лежать бесконечно долго, ни о чем не думая, ни о чем не заботясь…
Не торопясь сняли мы с рыси шкуру и осмотрелись по сторонам. Кругом угрюмо щетинился хвойный лес, царила мертвая тишина. Низко висело пасмурное небо, с севера дул ледяной ветер.
— В какую сторону идти? — спросил я с тревогой у Максимыча.
Охотник растерянно пожал плечами.
— Пойдем назад по своим следам, — предложил я.
Максимыч посмотрел на небо, покачал головой:
— Ночью будет пурга. Следы заметет.
Мы тронулись наугад.
— Тут где-то должна быть деревня. К вечеру выйдем, — успокаивал меня охотник.
Но по тону его я чувствовал, что он не очень-то в это верит…
К вечеру мы никуда не вышли. Бесконечно тянулся мрачный лес, нигде не было видно ни малейшего просвета. Качаясь, глухо шумели верхушки деревьев; сквозь ветки просеивался мелкий, колючий снег.
Темнело.
Максимыч остановился, снял с плеча ружье.
— Придется располагаться на ночевку, — решил он.
— Видимо, так… — уныло согласился я.
Мы сошли с лыж, начали притаптывать хрустящий снег.
В это время над лесом промчался тетерев. Мелькнув на сером небе, он исчез за верхушками.
Максимыч быстро выпрямился:
— Откуда он летел?
— Не заметил, — равнодушно ответил я.
— Эх, ты!.. — укоризненно сказал охотник.
— Не все ли равно — откуда! — обиделся я.
Максимыч окинул меня уничтожающим взглядом и с видом человека, не желающего тратить слова на доказательство очевидной истины, отвернулся.
Тут над нами снова пронеслась стайка косачей.
Охотник весело хлопнул рукавицами:
— Становись на лыжи! Идем!
Я с неохотой повиновался, и мы тронулись в ту сторону, откуда летели тетерева.
Прошло около часа. Наступила ночь, а лесной глухомани все не было конца.
— Вот так приметы!.. — проворчал я.
Максимыч молчал.
Начиналась пурга. Кругом стояли гул, треск, рокот…
Вдруг между деревьями неясно забелело широкое пространство.
Мы ускорили шаг и вышли в поле. Впереди, сквозь завесу метели, мелькнули огоньки деревни.
Максимыч хлопнул меня по плечу:
— Что теперь скажешь?!
Я промолчал.
У деревни, поправляя на спине рысью шкуру, охотник как бы случайно заметил:
— В поле скирды стоят, эвон! На день тетерева на них вылетают. Наедятся — ночевать опять в лес подаются. Зря они не летают…
Максимыч вскинул на плечо ружье и, уже не скрывая своего торжества, продолжал:
— Косач не дурак, чтоб зря летать. Не-ет, он умней иного охотника! Да что там! Настоящий охотник — он всякий пустяк примечает, понимает что к чему. А другому разжуй, в рот положи, и то он проглотить не сумеет. А туда же, в тайгу еще суется… На печке сидеть такому ротозею!
Птичий язык
Я еще спал, когда Максимыч, красный от мороза, вошел в избу и начал меня тормошить:
— Вставай! Вот соня… Посмотри в окно, погода-то какая! Я уже всю тайгу обошел. Ночью в деревне волки были. На дневку в Пойменском логу залегли…
После завтрака, взвалив на плечи катушки с флажками, мы тронулись к Пойменскому логу.
Погода действительно стояла хорошая. С вечера выпал легкий снежок, к утру подморозило — была чудная пороша. Дым из труб тянулся вверх ровными колоннами, растворяясь в безоблачном бледно-синем небе. По снежному покрову поля вдаль убегала синяя лента дороги; у самого горизонта по ней двигались черными точками подводы.
Мы вошли в лес. Голые березы, опушенные инеем, казались призрачными; гнулись к сугробам еловые ветки, покрытые шапками снега. Между стволами мелькнул пестрый дятел, из-под снега с шумом вспорхнули рябчики.
— Смотри! — дернул меня за рукав Максимыч.
Дорогу пересекал волчий след.
— Один? — спросил я.
Охотник покачал головой:
— Три. Гуськом шли.
У Пойменского лога мы остановились, сняли с плеч катушки.
— Тяни полукругом до ручья, там жди меня, — шепнул Максимыч.
Цепляя бечевку за сучья и кустарник так, что красные флажки свешивались над самым снегом, он двинулся в сторону.
Красные флажки вызывают безотчетный страх у волков и лисиц. Только в самых редких случаях выходят они из круга, обтянутого флажками. Вот почему охотник торопился «обложить» волчью дневку.
Скоро я размотал свои катушки и остановился у засыпанного снегом ручья.
Было тихо. С елки упал ком снега, в воздухе засверкали разноцветные блестки. На высокую березу опустились несколько тетеревов. Вытянув длинные шеи, птицы закачались на гибких ветвях. Где-то беспокойно застрекотала сорока.
Я сел на пень, стал обдумывать, как будет удобнее «взять» волков.
Вдруг из леса донесся сердитый голос Максимыча:
— Иди сюда!
«Что он кричит так громко?» — подумал я с удивлением и, став на лыжи, торопливо заскользил вперед.