На фоне этого разгула я тихо-мирно встретила Новый год – в компании кислого шампанского и ободранных стен. Жилище мне определили в Митине – в однокомнатной квартире на последнем, десятом, этаже, где постоянно с потолка что-то капало и сразу замерзало. Или наоборот – замерзало, а потом отваливалось. До прихода «патриотов» в этих стенах проживал программист с неблагозвучной фамилией Давидович, после него какой-то приблатненный «передовой рабочий» по фамилии Симашкин. Но, видно, оказался не столько передовым, сколько фуфлыжником – с приходом новой власти скоропалительно исчез, а квартиру прибрал «Бастион» – в качестве жилищного резерва для таких, как я.
На работу меня увозил «конторский» автобус, обратно доставлял он же, забитый усталыми коллегами. Деликатные мужчины провожали меня до квартиры, иногда я предлагала им выпить чаю, но при этом не забывала предупреждать, что в таком случае им придется добираться до дому своим ходом. Если это можно назвать личной жизнью, то подобие таковой у меня имелось. Лучше, чем никакой.
Контора располагалась недалеко от станции метро «Проспект Мира». Серое здание эпохи сталинского классицизма – некогда институт стандартизации, в наши дни – квазивоенное заведение под вывеской филиала департамента военного бюджета и финансирования МО, а на деле – контрразведка со всеми вытекающими. Меня определили в «китайский» отдел. Кроме того, существовали «западный», «ориентальный» и самый внушительный – «внутренний». А также множество подотчетных отдельчиков и конторок. Вряд ли есть смысл расписывать мою деятельность, да и длилась она ничтожно мало – до середины февраля. В связи с частичной «декомпьютеризацией», кою придумали и осуществили прежние власти, пришлось разгребать тонны бумаг. Слежка за официальными деятелями КНР, доклады сексотов, истлевшие акты, рапорты, отчеты, бумаги по отслеживанию китаизации родной территории. Все это систематизировалось, по возможности проверялось и загонялось в базу данных. Аллергию на пыль я заработала. Но в целом – не скулила, повода не было. Ни к практической работе, ни к командировкам в «горячие точки» меня не привлекали. Видимо, о «способностях» новой сотрудницы московские товарищи пока не ведали.
Второго февраля я отметила тридцать восьмую годовщину своего существования. Были скромные букетики, уверения в том, что я выгляжу на тридцать два, ну, максимум на тридцать семь… А вечер я провела в одиночестве – перед казенным трюмо с инвентарным номером «АД-568904», в окружении ободранных стен, тараканов и кислого шампанского. Короткостриженая сотоварка по несчастьям, смотрящая из зеркала, была печальна как никогда. У нее был курносый нос, костлявые пальцы и смешная фигура астенического типа (это когда продольные размеры доминируют над поперечными). Чем-то она меня тронула. То ли тоской во взоре, то ли дырявыми трико из гардероба «передового рабочего». В итоге я навела ей маникюр, сделала макияж, а потом благополучно наклюкалась, завершив зимний вечер в Митине проливными рыданиями…
Наутро с больной головой нанесла визит начальнику секретной части – лысому и печальному Сурикову.
– Вы приходите в восьмой раз, Любовь Александровна, – нервно выпалил начсек. – Сколько можно повторять – я не знаю, где ваш Туманов и жив ли он. В Энске его нет, и в Красноярске его нет. А также нет его в Москве, Петербурге, Улан-Удэ, Диксоне и Петропавловске-Камчатском, не говоря уж о таких городах Российской Федерации, как Воронеж, Салехард, Воркута, Самара и многие, многие другие. Не приходите ко мне больше, Любовь Александровна.
– Ну а вдруг он объявится? – с тоской промямлила я.
– О, это будет праздник для всех нас. Вы узнаете об этом в первую очередь. Всё, идите, работайте, – начсек вытер рукавом взопревший лоб.
«Зачем я сюда приехала? – Впервые эта мысль показалась мне настолько убедительной, что я поразилась. – Почему?»
Вечером я дозвонилась до колледжа в Шватлоу.
– С днем варенья, маман, – поприветствовал меня сынок. – Ты как там?
– У меня всё хорошо, – завела я, – квартира у меня большая, работа интересная, люди здесь приветливые, добрые, проверенные…
– И круглый год цветут сливы, – нетерпеливо перебил Антошка. – Завидую я тебе, мать. А у меня, знаешь, проблемы.
– Что такое? – встревожилась я.
– Ну, как тебе сказать… – Антошка как-то по-стариковски закряхтел. – Во-первых, я расстался с любимой девушкой, и поэтому учиться решительно не хочу. А, во-вторых, ловлю себя на мысли, маман, что начинаю забывать русские слова. «Нудлова полевка» помню, а вот «лапша» – не помню…
«Бредит», – решила я.
– Это я к тому веду, мать, чтобы ты не вешала мне ее на уши. Про работу там, про квартиру…
– Да нет, правда… – возмутилась я.
– Да ну тебя, – он пренебрежительно фыркнул. – Ты бы это, маман… – сынуля опять в несвойственной ему манере закряхтел, – ты бы приезжала сюда, что ли… А то я это… – он пыжился, пыжился, а потом через силу выдавил слово, ну совсем не из своего лексикона, – скучаю…
Я опять ревела весь вечер напролет. Пила водку с тараканом (помните старинный обычай? – привязываешь его за ниточку, то отпускаешь, то натягиваешь – за встречу, за отъезд). Через полмесяца не выдержала. Серые стены и мрачные люди действовали разъедающе – как канцероген.
– Хочу обратно в Чехию! – заявила я Бережнову открытым текстом. – Там от меня будет больше пользы.
– Вот как? – нахмурился шеф. – На Родине хорошо, а дома лучше? Сомневаюсь, Любовь Александровна, сомневаюсь. Главная наша работа – в России. Предстоит ударными темпами наладить нормальную жизнь в крупных городах. А это предполагает неустанный поиск врагов… Просто не верится! – шеф сменил тон. – Что такая сознательная и привлекательная женщина норовит нас покинуть. Вы – украшение этажа, коллега!
Ох, натерпелась я этих комплиментов…
– Итак, мне отказано, – пробормотала я.
– Работайте, работайте, – начальник небрежным жестом дал понять, что разговор окончен.
Но в день Советской Армии и Военно-Морского флота он вызвал меня к себе.
– Хотите поздравить? – буркнула я.
– Если вас не устраивает работа в Москве, – игнорируя мои остроты, начал Бережнов, – есть возможность поехать в Сибирь. Либо Энск, либо…
– Только не Энск, – ахнула я.
Шеф уставился на меня с некоторым интересом. Хотя и не без раздражения.
– Он стоит на радоновом плато, – нашлась я, – говорят, фонит.
– Понимаю, – кивнул Герман Игоревич. – Судя по вашему настрою, вы собрались жить вечно. Тогда остается Иркутск.
– А вот это надо продумать, – облегченно вздохнула я.
– Ну ты даешь, маман, – присвистнул Антошка. – Обалденный промоушн. С каждым разом ты забираешься все дальше и дальше. Не удивлюсь, если весной тебя вознесет к Находке, а летом ты всплывешь где-нибудь в Мексиканском заливе.
– Как остроумно, – огрызнулась я. – А осенью войду с запада в Шватлоу и дам тебе затрещину.
– А я к тому времени уже состарюсь, – грустно заметил Антошка и повесил трубку.
Всю ночь мне снился зеленый крокодил…
А в принципе Иркутск мне понравился. Динозавры уже вымерли, но небоскребы еще в проекте. Я прибыла – этакая голь перекатная с двумя чемоданами, без еды, без денег. Но уже в аэропорту меня подхватили, не дали ослабеть с голодухи, помогли найти и кров, и пропитание. Квартирка, не в пример столичной, была опрятненькая, с видом на тихий дворик и заснеженные крыши ИВАТУ. Посреди двора стояла голубятня, и каждый день стаи птиц веселились у самого окна – я смотрела на них часами, не замечая, как летит время. Зимой воробьи, весной голуби…
– Сработаемся, – выслушав мои приветствия, заключил новый босс Серафим Яковлевич Пургин – человек на редкость гражданский, раза в полтора старше Бережнова и такой же фанат своего дела.
И сразу определил меня (куда бы вы подумали?)… в китайский отдел.
«Интересно, озадачилась я, – а как они получают информацию обо мне? По факсу? Голубиной почтой? Или у всех бонз «Бастиона» налажена телепатическая связь?»
Но мы и вправду сработались. Мягкий в обращении, но настойчивый в делах, Пургин впечатлял своей образованностью и фундаментальными знаниями о том, что в действительности происходит в стране. В конторе под названием «МО РФ. Социологическая лаборатория» он слыл одним из наиболее грамотных и подготовленных работников. До первого переворота Серафим Яковлевич служил аналитиком при штабе ДВО, после восхождения на престол НПФ отсиживался в лесах под Верхоянском, иногда совершал дерзкие налеты в составе диверсионных групп, по ходу которых, правда, спусковой крючок не нажимал, а мотал на ус. Другими словами, отслеживал ситуацию, старательно ее усваивая и обрабатывая. Благодаря чему оброс просто энциклопедическими познаниями о положении дел в Восточной Сибири.
– Ваша задача, Любовь Александровна, – поучал он меня, беспрестанно потягивая свои любимые папироски «Север», – системный анализ информации от полевых агентов о действиях официальных китайских лиц. Их множество, уверяю вас. Консулы, проконсулы, главы торговых и культурных миссий, представительств, делегаций, их замы, шестерки, переводчики. В Иркутске, Чите, Красноярске… Где угодно. Это какой-то тихий ужас, коллега. К сожалению, никто не отменял Договор о дружбе и сотрудничестве между Россией и КНР, заключенный еще «патриотами». Впрочем, юридическая отмена ничего не даст. Заявляю вам с полной ответственностью: если и существует угроза национальной безопасности России, то исходит она не от недобитков НПФ, а от Китайской Народной Республики. Если раньше это была неконтролируемая миграция, своего рода мягкая экспансия, то сейчас – натуральное стихийное бедствие. Специалисты подсчитали: если не будут приняты жесткие меры, через два-три года китайцев в Сибири станет больше, чем русских.
– Ну уж, – усомнилась я.
– Если не хуже, – Серафим Яковлевич явно оседлал любимого конька. – Это не леденящий душу анекдот, поверьте. Раньше они въезжали по рабочим визам и использовались в качестве дешевых коней на стройках да на лесоповалах. А сейчас прут все подряд! Теперь мы для них кони! Если год назад пакет документов для въезда в Россию стоил две тысячи долларов, то сейчас он стоит тысячу! Через полгода он будет стоить копейки. А сколько фальшивок! Буквально на днях в Чите раскрыли мастерскую, где штамповали паспорта для китайцев. Научились же делать – печати консульской службы, пограничной службы – да не тяп-ляп, а по форме, качественно. Двести паспортов конфисковали! А какие суммы проходят через китайцев! Думаете, платят налоги? Из одной Москвы в год выкачивают до трехсот миллионов долларов! Из всей России – порядка двух-трех миллиардов! В Москве их около двух миллионов… Я имею в виду, выходцев из Китая. По всей Руси – миллионов сорок! А сколько ждут своего часа, чтобы въехать, захватить лучшие земли, инфраструктуру, загнать россиян в леса и осуществить наконец свою вековую мечту! Вы знаете, что Иркутск давно назван Линь-Чжоу, Благовещенск – Квайбэем? Разве это не угроза национальной безопасности? А наркотики, которые они сбывают нашим наркоманам? Традиционно позорное качество, но «подсадка» гарантирована и сгорание организма обеспечено. Загляните в больницы – они до отказа забиты наркоманами, больными с гепатитом и сифилисом. «Спидоносцев» просто не берут… Зачем?