– Было море одно – давно это было, много времени прошло, стало морю одному скучно. Выплюнуло море сушу, стало с ней разговаривать. Немножко веселее. Долго так было – опять стало скучно морю. Выплюнуло море рыб, а суша родила зверей и деревья. А потом суша и море подумали и превратили двух рыб в людей. Стали слушать, о чем люди разговаривают… Жили эти люди на очень большом острове, где много разных зверей и деревьев, и звали первых людей Корилентио-лек и Матадиса-лар. И были у них дети…
Тронхэйм слушал бормотание мальчика, думая при этом, что, кажется, система мифов о происхождении жизни и людей здесь общая для всех известных планет, населенных гуманоидами, и само представление о возникновении человечества от одной-единственной первопары (вышедшей к тому же из воды) сохраняется везде с удивительным постоянством. Рамо-лой говорил гладко, без запинок, – видно было, что рассказ он давно заучил наизусть и произносит его бездумно, нанизывая слова на нить примитивного сюжета совершенно машинально.
– …Сургоров было много; и таритов, тех, что родились от второго сына Корилентио-лека, тоже было много, и тех, что родились от третьего сына, тоже было много – они звались лоросами…
«Так, – соображал Тронхэйм, – сейчас рядом, на островах, существует четыре племени, и в рассказе учтены только они, как происшедшие от четырех сыновей первого человека… сургоры – от старшего сына… Но это значит, что племена живут на островах достаточно давно, легенды отстоялись, практически исключив то, что было прежде… а прежде был один «очень большой остров». Видимо, не случайно у сургоров такие лодки, – способные выдержать серьезное морское путешествие. Но почему они ушли с материка?»
– …А еще были розовокожие, – услышал вдруг Тронхэйм, и сосредоточился на рассказе мальчика.
– …розовокожие, которые родились от младшей дочери Корилентио-лека и дикого анаталта. Их считали младшими братьями, и когда…
Тронхэйм уловил едва ощутимую заминку в рассказе, словно Рамо-лой забыл какое-то слово, мгновенно подобрал другое, вполне подходящее, но – не то… Ипполит Германович взглянул на колдуна. Карпацико-тин сидел неподвижно, полузакрыв глаза, и, казалось, не обратил внимания на крохотную паузу в повествовании.
– …И когда четыре племени решили уйти с большого острова, розовокожих взяли с собой…
«Почему – решили уйти с большого острова?» – Ипполит Германович понял, что пауза в рассказе вызвана тем, что мальчик пропустил часть легенды, и стало ясно, что имел в виду колдун, говоря: «Расскажи ГОСТЮ». Причины ухода с материка посторонних явно не касались. Но если сургоры приняли землян за тех самых розовокожих, которые отбыли когда-то с атоллов на материк, то какой смысл скрывать причину переселения на острова? Ведь прежние соплеменники знают ее. Значит, есть что-то еще. Возможно, наоборот, – сургоры сразу поняли, что земляне – совсем другие розовокожие?
– …были упрямы и непослушны, кровь дикого анаталта, буйная, темная, говорила в них своим языком. И розовым стало тесно, они захотели вернуться на большой-большой остров. И они взяли лодки, много еды, воду – и уплыли. Но у них не было… – ученик вновь запнулся. На этот раз заминка продолжалась с полминуты. Мальчик сосредоточенно смотрел прямо перед собой, обдумывая дальнейшие слова. Тронхэйм насторожился. Тут уже пахло не пропуском части сюжета, а – заменой.
– У них не было… орехов, сок которых возвращает бодрость уставшим, и они погибли среди большой соленой воды, – Рамо-лой посмотрел прямо в глаза Тронхэйму и пояснил: – Их сожгли лучи Ди-талилы. – И продолжал, теперь уже спокойно, вернувшись в привычное русло повествования. – В те времена вождем сургоров был Каси-гор, и он мудро правил…
Тронхэйм подумал, что сургорам, похоже, неизвестно, что их соплеменники все же добрались до большого острова.
Закончив рассказ, Рамо-лой, встал, слегка поклонился и ушел. Карпацико-тин взглянул на Тронхэйма, ожидая вопросов. Но Тронхэйм, поблагодарив, начал прощаться. Колдун вышел вместе с социологом. Ипполит Германович вновь обратил внимание на стену, примыкающую к дому, и спросил:
– А зачем эта стена?
– Не знаю, – отрезал Карпацико-тин. – Не я строил. И вернулся в дом.
II
Скрибнер посадил «летучку» неподалеку от развалин поселения. Ланской вышел первым. Развалины находились недалеко от границы джунглей. Полузасыпанные песком стены деревянных и каменных домиков, стоявших здесь когда-то, напоминали неудачно построенный лабиринт. Сообщив Винклеру о прибытии на место, Скрибнер тоже выбрался из машины, и они с Ланским пошли по бывшим улицам, – поселение оказалось довольно большим. Автомат-разведчик, шустро обрыскав все вокруг, сообщил, что насчитал сто двенадцать разрушенных домов. Поскольку разведка обнаружила не одно поселение, а шесть, и, скорее всего, на материке были и другие, – получалось, что население Талассы в относительно недавнее время сократилось почти вдвое; жители планеты сконцентрировались на островах в океане, а материк пуст.
Джунгли начинались в полукилометре от развалин – вставали сразу: плотной стеной возвышались деревья, перевитые лианами. А возле остатков домов возвышалась пустошь, лишь кое-где виднелись редкие кустики и пучки травы. Ланской и Скрибнер не спеша шли вдоль разрушенных стен; иногда, шурша длинным хвостом по песку, пробегала ящерица, потом вспорхнула из-за стены некрупная птица – и ничего и никого больше, тишина; лишь вдали слышался гул океана.
Начать раскопки решили в одном из самых больших по размерам строений в центре поселения. Автомат врылся в песок и вскоре извлек несколько треснувших глиняных горшков, потом – деревянную миску, потом еще груду вещей домашнего обихода. Предметы имели явное сходство с теми, что до сих пор использовались в домах сургоров.
– Похоже, они действительно прежде жили вместе, – сказал Ланской, осматривая миски, стоящие на песке. Я говорю об островитянах и розовокожих.
– Это я понял, – довольно язвительно отозвался Скрибнер. – Посмотрим в других домах?
Они перешли на соседний квадрат – здесь от дома остался лишь фундамент, стены разрушились почти полностью, и только небольшой кусок каменной кладки торчал на южной стороне основания. Автомат сначала выкопал такую же кучу горшков, как и в первом доме, а потом глазам людей предстала несколько неожиданная вещь, – во всяком случае, они не имели сведений о наличии подобных предметов у сургоров. Это была обожженная глиняная дощечка, на которой черной и белой красками изображался стоящий на одной ноге человек. Скрибнер взял табличку и поцарапал рисунок маленьким камушком. Краска не соскабливалась.
– Любопытная штука, – сказал Ланской и, показав табличку автомату, приказал: – Ищи такое же.
Автомат занялся поисками, а врач и Скрибнер стали внимательно рассматривать дощечку. Размер – 15х29, изображение расположено по горизонтали. Фигура человека – в центре. Человек стоит на одной ноге, поджав под себя вторую, руками обхватил голову, смотрит вниз, на лице – выражение ужаса. Вокруг фигуры несколькими штрихами намечены деревья. Краски напоминают эмаль.
– Амулет? – полувопросительно сказал Скрибнер.
– Петроглиф? – в тон ему сказал Ланской.
– Или что-то третье? – глубокомысленно произнес Скрибнер, и оба рассмеялись.
Подошел автомат, вывалил на песок груду точно таких же табличек и доложил, что найдены они в разных домах, по одной штуке в доме. Спросил, нужно ли продолжать поиски.
– Продолжай, продолжай, – отмахнулся от него Ланской, и автомат убежал.
На всех табличках почти с машинной точностью повторялось одно и то же изображение, в тех же черно-белых красках.
– Все-таки похоже на амулеты, – сказал Ланской, перебрав еще раз таблички. – Но от чего они должны охранять?
– От чего-то в джунглях, – предположил Скрибнер. – Иначе не стали бы рисовать деревья.
– Пройдемся над джунглями? – предложил Ланской. – Посмотрим, а может быть, и спустимся?
– Над джунглями – отчего же нет, – сказал Скрибнер. – А вниз соваться – ни боже мой. Слишком мы с тобой налегке. – И Скрибнер свистнул, подзывая автомат. Автомат не замедлил явиться, таща на этот раз стопку табличек совсем другой формы – круглых, диаметром около двенадцати сантиметров.
– Найдены в доме семьдесят три, – отрапортовал он, сваливая стопку на песок.
– Пронумеровал уже, – буркнул Скрибнер, наклоняясь над табличками. – Ого! – вскрикнул он и протянул один кружок Ланскому. – Смотри, другой рисунок!
Ланской взял кружок. На нем – тоже черным и белым – нарисовано было нечто вроде арбуза на четырех тонких угловатых ножках. Черно-белые полосы шли по арбузу поперек, отчего он казался слегка приплюснутым.
– Ты говоришь, это все было в одном доме? – спросил Скрибнер у автомата.
– В одном, – подтвердил автомат. – Найдено в западном углу помещения, на глубине ноль семьдесят метра под слоем песка.
– Мерси, – поблагодарил Скрибнер. – Тащи это в машину.
Автомат охватил таблички и поскакал к «летучке». Ланской и Скрибнер пошли следом за ним.
Вызвав Винклера и рассказав ему о находке, Скрибнер спросил, возвращаться им сейчас в лагерь или они могут осмотреть джунгли.
– Осмотрите, – сказал Винклер, – но только из машины. Наружу выходить не вздумайте.
– Ладно, – проворчал Скрибнер, – не маленькие. Вернемся к, обеду, годится?
– Годится, – сказал Винклер.
Выбрав песчаную поляну побольше, Скрибнер осторожно посадил «летучку» в ее центре. Первым из машины выскочил автомат, пробежался кругом по поляне, нырнул в заросли, вернулся через десять минут и доложил:
– Опасности нет.
Ланской и Скрибнер вышли наружу. Песок под ногами был слежавшимся, плотным, как асфальт, – и в то же время мягким, и Ланской топнул по нему с удовольствием:
– Хорошее покрытие! Хоть футбольное поле устраивай!
– Ты не очень-то, – заворчал моментально Скрибнер, – растопался… Давай лучше пойдем, посмотрим, что там, – и Скрибнер направился к зарослям.