– Я тоже ненавижу черную одежду, – сказала Мэри.
Процесс одевания кое-чему научил их обеих. Марте приходилось «упаковывать» своих младших сестер и братьев, но она никогда не видела, чтобы ребенок стоял так неподвижно и ждал, когда кто-то другой сделает все за него, словно у него самого нет ни рук, ни ног.
– А чего ты сама-то туфли не наденешь? – спросила она, когда Мэри протянула ей ногу.
– Это всегда делала моя айя, – ответила Мэри, ощетинившись. – Так принято.
Она очень часто повторяла: «Так принято». Научилась этому у слуг-туземцев. Если кто-то велел им сделать то, чего их предки не делали на протяжении тысячи лет, они спокойно смотрели на этого человека и отвечали: «Так не принято», и человек знал, что настаивать бессмысленно.
Не было принято, чтобы госпожа Мэри делала что-то помимо того, как стоять и позволять одевать себя, как куклу, но теперь, еще до того, как оказаться готовой к завтраку, Мэри стала подозревать, что жизнь в Мисслтуэйт-Мэноре в конце концов научит ее многому совершенно для нее новому – например, самой надевать чулки и туфли и поднимать вещи, которые уронила. Будь Марта хорошо вышколенной горничной для молодой леди, услужливой и почтительной, она знала бы, что это ее обязанность – расчесывать хозяйке волосы, застегивать ботинки, подбирать и класть на место оброненные ею вещи. Но она была всего лишь необученной деревенской девушкой, выросшей в домике посреди йоркширских вересковых пустошей вместе с ватагой маленьких братьев и сестер, которые и помыслить не могли о том, чтобы кто-то их обслуживал, они всё делали сами – для себя и для младших, поскольку те были либо еще младенцами, которых требовалось носить на руках, либо малышами, только начинающими ходить и обо все спотыкающимися.
Если бы Мэри Леннокс росла жизнерадостным ребенком, она бы, возможно, только посмеялась над болтливостью Марты, но Мэри слушала горничную холодно и удивлялась свободе ее поведения. Поначалу ей вовсе не было интересно, но постепенно, по мере того как девушка все тарахтела и тарахтела в своей добродушной безыскусной манере, Мэри начала прислушиваться к тому, что та говорит.
– Эх, видела бы ты их всех! – рассказывала Марта. – Нас двенадцать душ, а мой папаша зарабатывает всего шестнадцать шиллингов в неделю. Матенька наизнанку выворачивается, чтобы хоть каши на всех наварить. Младшие целый день играют на пустошах, и матенька говорит, что свежий воздух их кормит. Она думает, что они там едят траву, как дикие пони. У Дикона нашего, ему двенадцать, даже есть там жеребенок, которого он считает своим.
– Где же он его взял? – спросила Мэри.
– Да там же, на пустоши и нашел. Жеребенок бродил там со своей мамой, когда был еще совсем маленький, и они с Диконом подружились, Дикон ему приносил кусочки хлеба и рвал для него молоденькую травку, и жеребенок к нему так привязался, что ходит за ним по пятам и разрешает на себе ездить. Дикон добрый, его все животные любят.
У Мэри никогда не было никакого домашнего животного, а ей хотелось кого-нибудь иметь. Поэтому рассказ о Диконе ее немного заинтересовал, а поскольку ее раньше никогда никто не интересовал, кроме нее самой, становилось ясно, что в ней начало пробуждаться какое-то новое, хорошее чувство.
Войдя в комнату, переделанную для нее в детскую, Мэри обнаружила, что она мало чем отличается от первой. В ней, собственно, и не было ничего детского, обычная взрослая комната с унылыми старыми картинами на стенах и тяжелыми старинными стульями. В центре комнаты на столе стоял обильный завтрак. Но Мэри всегда отличалась плохим аппетитом и на первое блюдо, поставленное перед ней Мартой, посмотрела с полным безразличием.
– Я этого не хочу, – сказала она.
– Не хочешь каши?! – не веря своим ушам, воскликнула Марта.
– Не хочу.
– Да ты просто не знаешь, какая она вкусная. Полей ее немного патокой или присыпь сахарком.
– Я ее есть не буду, – повторила Мэри.
– Эге! – сказала Марта. – Мне даже смотреть невмоготу, как добрая еда пропадает. Посади моих братьев-сестер за этот стол, они бы за пять минут все смели.
– Почему? – холодно осведомилась Мэри.
– Почему? – эхом отозвалась Марта. – Да потому, что им почти никогда в жизни не доводилось наесться досыта. Они всегда голодные, как ястребы да лисы.
– Я не знаю, что значит быть голодной, – сказала Мэри с безразличием невежества.
Марта посмотрела на нее с возмущением.
– А не мешало бы узнать. Я-то очень хорошо это себе представляю, – откровенно высказалась она. – Терпеть не могу людей, которые сидят, крошат хлеб и лениво ковыряют кусок мяса на тарелке. Господи! Вот бы все, что тут понаставлено, оказалось в желудках у моих Дикона, Фила, Джейн и остальных.
– Ну так и отнеси им, – предложила Мэри.
– Это не мое, – с достоинством ответила Марта. – И сегодня у меня не выходной. Выходной у меня бывает раз в месяц, как и у всей здешней прислуги. Тогда я иду домой и делаю там уборку, чтобы и маме дать хоть денек отдохнуть.
Мэри выпила немного чаю и съела кусочек тоста с джемом.
– А теперь оденься потеплей и беги поиграй на воздухе, – сказала Марта. – Это пойдет тебе на пользу – аппетит к обеду нагуляешь.
Мэри подошла к окну. За ним расстилался сад с дорожками и большими деревьями, но выглядело все по-зимнему уныло.
– На воздухе? Почему я должна выходить из дома в такую погоду?
– Ну, если ты не пойдешь гулять, тебе придется сидеть тут, а что ты тут будешь делать?
Мэри огляделась вокруг. Делать было действительно нечего. Когда миссис Медлок обустраивала эту комнату, о развлечениях она не подумала. Может, и впрямь лучше пойти посмотреть, что представляет собой этот сад?
– А кто пойдет со мной? – спросила она.
Марта удивленно уставилась на нее.
– Сама пойдешь, – ответила она. – Тебе надо учиться играть, как играют другие дети, у которых нет братьев и сестер. Наш Дикон уходит в пустоши один и играет там часами. Так-то он и подружился с пони. У него там, в пустошах, и овцы знакомые имеются, и птицы, которые едят у него с рук. Как бы мало у нас ни было еды, он всегда приберегает хлебные крошки для своих любимцев.
Именно упоминание Дикона заставило Мэри решиться выйти из дома, хотя сама она этого и не осознавала. Там, в саду, наверное, есть птицы, хотя пони и овец, конечно, нет. Это совсем не такие птицы, как в Индии, может, будет любопытно на них посмотреть.
Марта подала ей пальто, шляпу, пару крепких маленьких башмаков и проводила вниз по лестнице.
– Если обойдешь кругом, вон там попадешь в сад, – сказала она, указывая на ворота в плотной стене кустарника. – Летом там полно цветов, но сейчас ничего не цветет. – Поколебавшись с минуту, она добавила: – Только одна часть сада заперта. Там уже десять лет никто не бывал.
– Почему? – невольно вырвалось у Мэри. Еще одна запертая дверь вдобавок к сотне внутри дома.
– Мистер Крейвен велел запереть ее сразу, как умерла его жена. Он никому не позволяет туда ходить. Это был ее сад. Он запер вход, вырыл ямку и похоронил в ней ключ. Ой, миссис Медлок звонит в колокольчик, мне надо бежать.
После ухода Марты Мэри направилась по дорожке, которая привела ее к воротам, встроенным в живую изгородь. Она никак не могла выкинуть из головы мысль о саде, в котором никто не бывал уже десять лет. Интересно, как он выглядит, думала она, сохранились ли в нем какие-нибудь цветы? Пройдя через ворота в кустах, она очутилась в большом саду с широкими лужайками и извилистыми дорожками, окаймленными подстриженными кустами. В саду обнаружились деревья, клумбы, вечнозеленые растения, причудливо подстриженные, и большой пруд со старым серым фонтаном посередине. Но клумбы стояли по-зимнему голые, а фонтан не работал. Это был не тот, не запертый сад. Да и как сад может быть запертым? Ведь в сад всегда можно войти со всех сторон.
Мэри размышляла об этом, когда увидела в конце тропинки, по которой шла, длинную стену, сплошь увитую плющом. Девочка слишком мало знала Англию, чтобы понимать, что за такими стенами обычно располагаются огороды, где выращивают овощи и фрукты. Подойдя к стене, она обнаружила в ней зеленую дверцу, прятавшуюся под плющом. Дверца была открыта. Этот сад явно не является запретным, и, стало быть, в него можно войти.
Пройдя через дверь, Мэри увидела, что это огород, окруженный стеной, и что это лишь один из нескольких разделенных стенами огородов: в противоположном конце ждала еще одна зеленая дверь, тоже открытая, и за ней виднелись кусты и грядки, на которых росли зимние овощи. Фруктовые деревья выстроились в ряд вдоль стены, а некоторые участки грядок были накрыты застекленными каркасами. Место выглядело голым и уродливым, как показалось Мэри. Летом, когда все зазеленеет, тут, должно быть, станет приятней, но пока ничего красивого в этом нет.
Через дверь, ведущую во второй огород, вышел старик с лопатой, закинутой на плечо. Увидев Мэри, он испугался от неожиданности, но потом вежливо приложил руку к шапке. У него было неприветливое старческое лицо, и, судя по всему, увидев Мэри, он вовсе не обрадовался, но ведь и ей не понравился его огород, и обычное для нее выражение лица «всё наперекор» свидетельствовало о том, что ей эта встреча отнюдь не доставляет удовольствия.
– Это что тут? – спросила она.
– Один из огородов, – ответил старик.
– А там? – Мэри указала на другую зеленую дверь.
– Еще один. – Сухо и коротко. – Есть еще один, по ту сторону стены, а с другой стороны – фруктовый сад.
– Я могу туда пройти? – спросила Мэри.
– Если хочешь. Но там нечего смотреть.
Мэри не удостоила его ответом. Прошагав вперед по дорожке, она вышла в другую дверь и там снова нашла стены, зимние овощи, стеклянные теплицы, но в дальней стене имелась еще одна дверь, и вот она-то была закрыта. Может, это она ведет в сад, где уже десять лет никто не бывал? Будучи девочкой отнюдь не робкой и имея привычку делать все, что хочется, Мэри подошла к двери и повернула ручку. Она надеялась, что дверь не откроется, так как хотела убедиться, что нашла тайный сад, но дверь легко открылась, Мэри прошла через нее и очутилась во фруктовом саду. Он тоже был окружен стеной, голые фруктовые деревья росли и вдоль нее, и вообще повсюду, поднимаясь из коричневой, побитой зимни