Неужели… неужели у девчонок, которые хвастаются, всегда — вот так? Теперь ей было понятно, как можно хотеть смотреть, и трогать, и гладить, и… и восхищаться. Она не могла и предположить, что Макс окажется таким восхитительным. События вечера и ночи помнились с трудом — только отрывочно. Вот она засунула руки под Максову футболку, а вот он расстёгивает её платье. А потом он ведёт по её позвоночнику кончиком пальца… а она запустила пальцы в его волосы. И целоваться, оказывается, можно бесконечно. А когда их занесло в душ, он облил её аккуратный насмерть залитый лаком бублик, один из двух, тот, что справа, и потом ей пришлось разбирать всю причёску и мыть голову — иначе лак не убрать никак. Зато потом он сушил ей голову потоками тёплого воздуха, так и вихрившимися меж его ладоней.
Если честно, утром ей не хотелось ни домой, ни на пары. А хотелось повторить. И сначала они даже повторили. Чуть-чуть. А потом поехали сначала к ней домой, потому что… потому что переодеться надо, вот. То-то Надин обсуждала как-то с Ариной, что у неё в сумочке всегда есть сменный комплект белья — потому что мало ли, где ночь застанет. Тая отстранённо подумала, что совершенно не готова менять кавалеров с той же скоростью, как Надин, а вот положить в сумку кое-что лишним совсем не будет. Опять же, нужно показаться бабушке — с ней всё в порядке, беспокоиться не нужно.
Она очень порадовалась, когда Макс поехал с ней. И настояла, чтобы он зашёл. И он молодец, не испугался бабушки, а она сурова. Но сегодня Тая не увидела в ней обычной суровости, ей даже показалось, что бабушка смотрит на них с Максом с некоторым одобрением. Впрочем, когда Тая встречалась с Сергеем, бабушка тоже смотрела с одобрением. Тая опасалась, что ей начнут задавать вопросы о том, кто его родители и чем занимаются, но — их разве что накормили. И они побежали дальше.
Заходить в аудиторию посреди лекции было очень неловко, но тут Макс взял всё на себя. Вошёл, поздоровался, принял ехидство профессора и нашёл им место. С краю первого ряда, ну и ладно. Зато они оказались рядом… переглянулись и улыбнулись. И ей стало вдруг от его улыбки так хорошо, что снова захотелось, как вчера — подпрыгнуть и приземлиться на четыре лапы. Такое ощущение оказалось, прямо скажем, непривычным, а сейчас Тая внезапно подумала, что если бы не пара, то она бы так и сделала, и ей нет никакого дела до того, что о ней подумают. Но посреди лекции — это уже слишком. Поэтому можно просто придвинуться к Максу поближе, а он взял её за руку под столом, и переплёл их пальцы. И просто сидеть и слушать голос профессора Маслова, и поглядывать на Макса украдкой. И ловить его такие же взгляды. А его ресницы золотятся в солнечном свете. И вообще, как хорошо, что его не разглядела до сих пор никакая Надин! Или Вира, та тоже чемпион в этом виде спорта.
Следующей парой был англицийский язык, и Тая ходила туда всегда с удовольствием — потому что никакой нагрузки, просто поболтать. Преподавательница, госпожа Дженет Доллс, всегда с удовольствием обсуждала с Таей на родном языке всё подряд — от погоды до мировых новостей. Она была готова поставить Тае зачёт прямо с первого занятия, но поскольку пара стояла между двумя другими, Тая всё равно на неё ходила. Но сегодня пара означала расставание с Максом, у него в это время франкийский язык. И госпожа Доллс даже заметила, что Таей что-то не так, и спросила, но Тая тут же улыбнулась и ответила, что с ней всё отлично.
— Вы что, с Плетнёвым сошлись, что ли? — спросила шёпотом Надин, пока Арина сдавала домашнее чтение. — Никогда бы не подумала на него посмотреть! И как он?
— Даже и не думай, — прошипела Тая первое, что пришло на язык.
— Да ладно, что я, слепая, что ли, кто будет разлучать парочку в остром периоде, — ухмыльнулась Надин. — Ты совсем сегодня без головы, или подскажешь? Я в упор не понимаю, как вот это перевести. Или по языкам ты в любом состоянии соображаешь?
По языкам Тая соображала именно что в любом состоянии, и вообще сегодня была благостна и довольна. Поэтому подсказала Надин всё, что та хотела знать, а потом ещё Андрею и Маше. И взяла со стола госпожи Доллс свежий журнал и села читать — просто так. Своё домашнее чтение она просто показала в книге — это был толстенный роман о временах королевы Елизаветы, политика и интриги, и знакомые фамилии — потомки тех, кто упоминался в романе, жили и сегодня, и некоторых Тая видела в реале или в новостях. И до конца пары смотрела в журнал и вспоминала отдельные моменты прошлого вечера.
Последней парой стояла практика по специальности, и следовало подойти к профессору Сафьянникову и повиниться.
— Простите, Сергей Владимирович. Если вы скажете, что подготовить, я сделаю. И Макс тоже, — она строго глянула на Макса.
— Да, обязательно, — кивнул тот.
— Извольте, — профессор сказал, где посмотреть домашнее задание. — Я вижу, Таисия, что вы следуете рекомендациям. Продолжайте. Пары отработаете потом, не вижу ничего страшного.
И после на паре они снова сели вместе с Максом, и всё делали тоже вместе, и выходило у них отлично, профессор их похваливал, а Надин язвила о том, что влюблённость, оказывается, способствует успехам на практике. Раньше Тая со стыда бы под стол упала прямо там, а сегодня повернулась, показала Надин язык и сказала: не завидуй. Надин, впрочем, только посмеялась, она вообще не обидчивая.
После пары они с Максом переглянулись, посмеялись, и Макс сказал:
— Ну как, ко мне?
— Да, — улыбнулась Тая. — Если мы придём ко мне, бабушка пожелает общаться с тобой всё время, пока ты у нас будешь. А я хочу без неё. Я предупредила, чтобы меня сегодня не теряли.
— А я предупредил в библиотеке, что приду на следующей неделе, — сказал Макс. — Они сказали, не страшно.
Они спускались вниз по лестнице, держась за руки, и совершенно не смотрели по сторонам. Пока не услышали:
— А вот и они. Смотри, идут, за ручки держатся.
— Это они напоследок.
Снизу навстречу поднимался Петров, а сверху спускался Захаров.
16. Кисточки на ушах
Макс сначала даже и не поверил, что его застали врасплох — как и Тайку. Но вообще застать врасплох можно кого угодно, будь ты хоть трижды маг. Так что не страшно. И вообще…
— Бессмертные, что ли? — он оглядел обоих.
Вид наглый, в мыслях полное спокойствие и уверенность.
— А чего нам бояться? Никто не узнает, — сообщил поднявшийся почти до них Петров.
— Да как же. Не поверю, что вы не в курсе о том, кто Тайкин отец. И что он сделает с тем, что от вас после меня останется.
— Ничего не сделает, — сказал сзади Захаров. — Никто ему не расскажет.
Макс начал поворачиваться… но ему не хватило доли секунды, потому что на затылок что-то обрушилось, и его накрыла тьма.
Впрочем, он очнулся. В первую минуту не сообразил, что происходит. Почему он лежит на жёстком и почему болит затылок.
— Руки убрали немедленно, — это ж Тайка!
И Макс никогда не слышал в её голосе таких интонаций. Даже и не подозревал, что она так умеет.
— Молчи, дура, — кажется, это Захаров. — Только пикнешь — я сейчас ему так добавлю, что никогда не очухается.
— А ты потом скажешь, что он сам упал, — добавил Петров.
— Вы идиоты, да? Вы не понимаете, что вас допросят и узнают правду?
— Никто не станет нас допрашивать. Твой вшивый Плетнёв никому не сдался, вот увидишь. И даже если ты побежишь и нажалуешься папочке, он не будет его защищать, потому что твой Плетнёв — никто. Кто слышал про Плетнёвых? Только соседи по даче, наверное. Поэтому успокойся и делай, что сказано! — снова Петров.
— Зря ты так думаешь, — ледяное спокойствие и железобетонная уверенность. — В нашей академии невозможно скрыть ничего, ты не слышал об этом? И позабыл, что вас отчислят, если вы позволите себе хоть что-нибудь? Так считай, что уже отчислили!
Макс попытался оценить живость. Хреновасто, но — ничего, он должен справиться. Должен встать и вломить этим вот.
— Рот ей закрой, нечего эту дуру слушать, — голос Петрова. — И держи хорошенько.
Дальше Максу удалось расслышать только невнятные звуки — кажется, кто-то кого-то толкал, или что-то ещё делал, потом взвыл кто-то из этих тварей.
— Я же сказал — держи её хорошенько, и приготовься снимать, понял?
— Сам держи и снимай разом, у меня не сто рук! Поставь телефон и включи на запись, потом отрежем лишнее!
Макс попытался пошевелиться. Выходило плохо, кружилась голова.
— Да поставь же её уже, чтоб не дёргалась, дождёшься, что нас тут найдёт кто-нибудь!
Шипение, звук удара, сдавленный писк Тайки.
Что? Кто-то из них рискнул ударить Тайку? Реально бессмертные. То есть возомнившие себя таковыми.
Раздавшийся вопль одного из уродов подтолкнул открыть глаза.
— Убери ногу, дура, ты мне ботинок порвёшь, и больно же! — орал Петров.
Больно ему, значит. Сейчас будет ещё больнее, да. Иначе зачем.
Макс разлепил глаза — зрение никак не фокусировалось, и рывком подбросил себя с пола. Получилось. А дальше он очень хотел подняться на ноги, но ноги не слушались. Тайка боролась с двумя уродами площадкой ниже, и ей нужно было помочь, помочь немедленно, и размазать их по ступеням, и может быть, не только по ступеням и не только размазать, но…
Он не понял, что случилось. Но в ответ на очередной несчастный Тайкин писк снизу у него внутри что-то как будто лопнуло. С треском. Он даже забеспокоился, не услышал ли кто этот треск. А потом глаза наконец-то открылись.
Почему-то он увидел лестницу совершенно иначе. Она казалась больше, потолки выше. Зрение как будто не просто вернулось в норму, а ещё и улучшилось. Он внезапно услышал не только драку внизу, но и какие-то разговоры едва не этажом выше, и стук чьих-то каблуков неподалёку по коридору. И запахи, миллион запахов. Знакомый Тайкин — и ещё запах неуверенности, страха и отчаяния от уродов снизу. Голова перестала болеть, и вообще он внезапно ощутил себя полным жизни и силы. Человеческой и магической.