– Осенью, – вспоминал Андрей, – отец навсегда разлучил нас с лосёнком. «Это зверь. Таёжный зверь. Не игрушка вам. Его место там, на лесных тропах». И увёз Вальку на дальнее зимовье за Медвежью гору. Быстроногого, упитанного, с явно обозначившимися, набухающими на лбу бугорками.
…Как-то, три года спустя, повстречались они на узкой каменистой лосиной тропе. Отец узнал его издали. Но Валька остановился первым. Задрав голову, долго смотрел на идущего навстречу человека. Чувственными, влажными, волосатыми ноздрями втягивал глубоко в себя летящий от него ветерок. В раздумье переминался с ноги на ногу, хрипло мычал, прижимаясь упитанным крупом к поросшему лишайником скальному выступу. И замер, словно что-то сопоставлял, припоминал…
Отец остановился в десяти шагах от могучего красавца. Однако зверь! Протянув к нему руки, тихо позвал: «Валька! Валька…» И тут же, вздыбив копытами известняковую пыль, молодой лось ринулся к спасителю. Приблизившись, несколько раз обежал его, потом остановился, приосанился. Мотал головой, словно хвастался сильными, ветвистыми рогами. Добродушно хоркал, сопел, хукал, как в лосёвом детстве, осторожно прижимаясь к родному существу торсом. Потом подошёл вплотную. Стал лизать лопастым, розовым языком старенькую фуфайку, лицо и руки отца. В холке Валька вымахал под два метра и весил около полтонны. Растроганный благодарной памятью, отец дрожащими ладонями гладил доверчивую, тянущуюся к нему Валькину морду. Зверь млел от удовольствия, когда добрый человек ласково трепал за длинные уши, теребил свисающую клином густую, шелковистую бороду, одобрительно хлопал ладошками по высоким, стройным ногам.
Так вот они долго и близко общались, оба довольные и счастливые от неожиданной встречи, хорошо понимая друг друга и разговаривая на языке идущих от сердца звуков и телодвижений. Расходились в разные стороны медленно, неохотно, будто, зная наперед, что никогда уже их тропы не пересекутся…
Дмитрий Амосов погиб много лет спустя в тайге не от клыков и копыт диких зверей, с которыми прожил свой век бок о бок. Его убила шальная браконьерская пуля, бездумная рука злого, ненасытного человека. Нет, не человека – нелюдя.
В ту горестную весну, навечно разлучившую сыновей с отцом, старшие близнецы Анатолий с Николаем уже бороздили моря и океаны капитанами дальнего плавания, «младшенький» – Андрей работал в Эвенкийской нефтеразведке бурильщиком.
Сыновья помнили и любили отца по-прежнему нежно, как в далёкие годы своего взросления.
Подари медвежаток
Василий Самгин на стареньком уазике остановился на вершине пихтового яра. Проехать мимо никак не мог. Сказочная, завораживающая картина эвенкийского изумрудного океана пленила воображение. Жена с дочкой тоже онемели от красоты: такое диво видят впервые. Шумное семейство долго восторгалось разноцветными бликами-зайчиками. Они скакали в радужных лучах над весенней тайгой. Тайга пленила и заманивала в благодатные лесные дебри.
– Пап! Это всё… твоё?!
– Наше, Настенька, эвенкийское. Смотри, смотри, загляденье-то какое! Глаз не оторвать. Лес-батюшка жадно вдыхает щедрое солнышко. А глянь-ка, доча, вдоль реки. Тунгуска в быстрых бурунах неудержимо летит стрелой к своему богатырю – Енисею. Ну насмотрелись красот – теперь вперёд! Дела ждут.
Увидев избушку издали, Настя захлопала в ладоши и начала подпрыгивать на заднем сиденье.
– Я знаю, это деды Ванина! Пап, ты мне о ней рассказывал!
Выгрузив запасы продуктов и всякую мелочь для сезонной охоты, Ильины дружно поделили, кому и что делать. Настеньке – набрать подснежников, маме Клаве – обогреть избушку, приготовить обед, папе Васе – всё остальное.
Девочка первой принялась за работу, весело бегала вокруг зимовья и крепко держала в маленьком кулачке пушистый фиолетовый букетик.
– С корнем, дочка, не рви. Цветам больно. Бережно ломай стебельки. Тогда они тут будут расти много лет. И твоих деток дождутся.
– Пап, а я скоро женюсь на Ване Расторгуйковом. Он хороший. Мне конфетки в садик приносит.
– Ай-я-яй, Настя! Тебе же дядя доктор запретил есть сладкое! Вот матери расскажу, пусть отшлёпает. И с женитьбой не торопись. Мала ещё.
– Так у нас весь садик женится!
– Ладно, занимайся делом. Потом поговорим.
Василий сгрёб с крыши избушки остатки заледеневшего наста, старую хвою, наломанные ветром ветки, отбросал от стен не обласканный солнцем снег, укрепил наружную щеколду на двери. Управившись с делами у зимовья и чуть слыша вдалеке быстро-озорное «квевег-квевег», направился поглядеть на многочисленное поселение из сотен гнездовий темно-бурых дроздов северной тайги. Обычно их песня, звонкая и своеобразная, веселит душу таёжника.
– Пап! Смотри, а там медвежатки! – восторженно вскрикнула уже подбегающая к нему Настя. Размахивая подснежниками, она указывала ими на косогор и тянула к медвежьему семейству отца. Он едва удерживал дочь, потом поднял ее на руки, крепко прижал к себе, думая, что надо поскорее укрыться от зорких глаз медведицы в зимовье.
Неподалеку вдоль косогора лежало давно поваленное ураганом сухое дерево. Бывая здесь, Василий часто наблюдал за ним. Сейчас на его стволе играли в догонялки, кувыркались и подпрыгивали мячиками два маленьких медвежонка. С подветренной стороны, греясь в тёплых лучах полуденного солнца, стояла, слегка покачиваясь и томясь в полудрёме, матёрая медведица.
– Настя! Туда нельзя! Их мама не любит, когда к её деткам подходят люди, – и, не привлекая внимания медведицы, Василий спокойно, без резких движений ускорил шаг.
– А ты, папочка, сам рассказывал про девочку Машу, которая жила у медведей. Даже съела у маленького Мишутки похлёбку! – недоверчивый тон дочери предвещал серьёзный разговор. Отцу ничего не оставалось, как наступающе защищаться.
– А вот и нет! Девочка вовсе не жила с ними. Просто заблудилась и набрела на медвежий домик. Дедушка Лев Толстой хотел рассказать Машеньке и всем детишкам о жизни в лесу этих умных, добрых животных.
– Почему же мы убегаем от них, если они добрые?! – она вырвалась из объятий отца и опустилась на густо пробивающийся к свету травяной ковер. Ей так хотелось убежать к хорошеньким медвежатам, которые были совсем близко. Те играли, мутузили друг друга, громко повизгивали и урчали от удовольствия, как Муркины котятки.
– Настя, послушай и постарайся понять. Все сказки начинаются и заканчиваются в детских книжках. Просто они живут там. В сказках люди разговаривают со зверями и птицами. И те отвечают, общаются, как мы с тобой. Люди хотят, чтобы всем лесным обитателям жилось хорошо. Дружат с медведями. Но в настоящей жизни не всегда так получается. В тайге человек и медведь, если они умные и желают друг другу добра, стараются не встречаться. Даже близко друг к другу не подходить. Медведь осторожный и мудрый. Сам не подходит близко к человеку. Помнишь, мы смотрели в цирке? Там мишки – учёные. Дяди учат их общаться с артистами и зрителями.
Настя утвердительно кивнула головой.
– Но в тайге живут и плохие медведи. Мы же с тобой не знаем, каких встретили?
Настя задумалась о чём-то своём. Немного помолчала, покружилась на месте и предложила:
– Пап, а давай сходим к ним и всё про них узнаем. Может, наши – добрые?
– Нет, дочка, пусть медвежата резвятся без нас. Видишь, им весело. Да и в сказке медведи очень рассердились, когда увидели, что в их домике побывал кто-то чужой. Помнишь? Машенька сломала стульчик, смяла постели? Мишутка даже хотел укусить ее за это озорство.
– Вот и неправду написал твой дедушка Лев толстый!
– Настенька, не «толстый», а Толстой. Не мой, а великий русский писатель Лев Николаевич Толстой. Повтори немедленно!
– Дедушка Толстой – наш большого роста писатель. А я скажу дедушке Лёве, что медведи так не живут и на людей не сердятся! – её личико обиженно скривилось, и чёрные бусинки глаз покрылись влажным перламутром.
– Садиковая воспитательница Галина Ивановна говорила, что эвенкийские медведи – самые прехорошие! Живут и спят в берлоге. Похлебку не варят. У них нет печки! А кушают ягоды и мёд, – Настенька из-за возникших противоречий в её маленькой головке недоуменно и всё испуганней смотрела на отца, будто почувствовала его нарастающую тревогу.
– Пойдём-ка, дочь, к маме. Она заждалась. Приготовила чего-нибудь вкусненького, – и оглянулся на медведицу, которая уже насторожилась, обнаружив их. Посадив девочку на плечи, он зашагал к зимовью. Но Настенька всем тельцем извивалась в крепких отцовых руках и махала медвежатам.
– Пап, зачем дяди в книжках пишут неправду?! И твой дедушка Лев тоже. Напиши ему, чтобы он так больше не делал!
Настенька горько расплакалась. Увидев плачущую дочь, Клава встревожилась:
– Что случилось? – Василий приложил палец к губам, чтобы та замолчала. Раздев малышку, вытер с ее щек горючие ручейки и усадил за столик.
– Предлагаю, мама Клава, напоить нас вкусным чаем. Хотим варенья с горкой и сладких пирожков, – он, как ни в чём не бывало, беззаботно высказал их с Настей пожелания и принялся накрыть стол.
Пыхтя, ухая и подпрыгивая на раскаленной буржуйке, чайник источал аромат таёжной смородины. По особому случаю Клава насыпала в берестяную вазочку любимых дочкиных конфет «Мишка на Севере». И сразу ее мир наполнился радостью. После чаепития Настя без умолку болтала с мамой, разбирала пакеты привезённых из дому игрушек и вприпрыжку разносила их по углам и лавкам избушки.
Воспользовавшись подходящей минутой, Самгин заторопился в лес якобы за хворостом. А сам незаметно, чтобы не насторожить Настю, снял с крючка заряженный карабин и вышел. Спрятавшись за пихтой, которая росла у самой двери зимовья, стал наблюдать за медведицей. Та отвела медвежат подальше от сушняка, поближе к косогору и речке. Но уходить не торопилась. Василий продолжительное время четко видел скачущие вокруг неё неугомонные и резвые шоколадные шарики. «Вот и умница. Нечего нам выяснять отношения при детях».
Прячась за деревья, он вслушивался в монотонный гул тайги и осторожно продвигался в сторону медведей, которые уже кубарем, с треском и рёвом скатывались с косогора к реке. Вскоре прибрежный ивняк скрыл шумное семейство от его глаз. «Теперь уж переплывают реку, а за нею – малинники. Прошлогодняя ягода осыпалась, в земле растворилась, а вот набухшие свежие почки пожуют обязательно. Тоже кушанье. Да там и лосиных троп не считано. Славненько, мама-медведица, славненько! Если и вернёшься, то не раньше осени, чтоб понежить в берлоге своих малышей ещё одну спячку».