«Так вот ты где! – прошептала я. – Где ты пряталась все это время?»
Мое лицо словно раскрылось. Спрятаться было негде, но и необходимости прятаться тоже не было, и впечатление было очень сильное. Волосы стали лишними. Во время мытья в душе мне уже не понадобились шампунь и кондиционер, потому что больше не было никакого деления ни между лицом и головой, ни между головой и остальным телом. Я стала единой, целой, испытала некое глубокое освобождение. Я вытерлась полотенцем, оделась, вышла и постояла на улице. Я чувствовала себя сильной и стройной и почему-то казалась себе выше ростом. Прохладный легкий ветерок щекотал кожу на голове, а солнце ее согревало. Это было такое приятное чувство. Такое облегчение.
Тайм-код02:00:07
02:00:07 Ф-фух! Уже два часа прошло. Сделаем глубокий вдох. И продолжим. Так. Нос. Ничего не имею против своего носа. Это нос моей мамы, а ей он достался от дедушки, очень изящный и симметричный носик, и повернув голову, я вижу, что и в профиль он имеет вполне приятные очертания. Кожа на нем немножко покраснела, потому что я простужена, но зато я умею великолепно раздувать ноздри.
Носы – они такие прикольные! Торчит такой кусок плоти посреди лица. С возрастом носы становятся больше, поэтому у старых ведьм они такие здоровенные. Если очень расчувствоваться, в носу может защипать или даже потечь из него. «Заложенный нос» – забавное выражение. Куда он заложен, под какую сумму?
02:05:39 Как называется эта очаровательная бороздка между носом и верхней губой? Та, что между двумя параллельными столбиками, идущими от ноздрей к вершинам губ? Кажется, она называется филтрен, или фильтрум[31], или что-то в этом роде… совершенно несексуальное название. Я когда-то специально смотрела это слово, но теперь уже не помню. Это такая симпатичная деталька, особенно у кошек, но зачем она? В чем ее функция? Зачем-то же она нужна. Это какой-то канал или направляющий желобок? Может, эта бороздка помогает запаху попасть в ноздри? А если у нее нет никакой функции, то как же она образовалась?
А, стоп, кажется, вспомнила. Она как-то связана с отводом влаги изо ротовой полости, чтобы смачивать нос, это улучшает обоняние. Не знаю, у людей, это, наверное, рудимент – зачем нам мокрые носы. Но без этих бороздок наши лица были бы не такими очаровательными.
02:14:14 Рот. Теперь займемся ртом. Здесь уже упоминались «вершины губ», но правильное анатомическое название для этой части верхней губы – «лук Купидона». Это слово я тоже как-то посмотрела. Мой лук Купидона все еще держится и доблестно пытается удержать на месте остальные части рта, но нижняя губа, похоже, решила уйти из этого мира, и должна сказать, что мне это кажется возмутительным. Нет, правда, в последнее время у меня появилось стойкое отвращение к собственной нижней губе. Мне не нравится то, какой она стала тонкой и скудной. Мне не нравится, как она норовит втянуться между зубами и спрятаться, оттянув уголки рта вниз. Из-за этого лицо у меня становится кислым и брюзгливым, даже когда я на самом деле вполне всем довольна. Так что я очень недовольна своей нижней губой. Почему она так упорно выставляет меня в ложном свете? О чем она только думает?
02:22:49 У мамы рот был слегка перекошен. У нее была кривая улыбка, и я ее унаследовала. Мне ее улыбка всегда нравилась, и теперь я с улыбкой узнаю ее улыбку в своей.
Юмор
Мама моя была с юмором, но острила так она сухо и иронично, что часто трудно было понять, шутит она или нет. Особенно к концу жизни, когда у нее стало меньше поводов для юмора. У нее была болезнь Альцгеймера, но, несмотря на это, мама умудрялась шутить.
Когда мы выходили на прогулку или по делам, она иногда вдруг останавливалась у зеркала в магазине, в ресторане или в кабинете врача, долго смотрела в него, а потом спрашивала у меня: «Что это за старуха?»
Когда она в первый раз так сделала, я решила, что у нее приступ болезни Альцгеймера, поэтому сделала глубокий вздох, подавила собственный приступ паники и объяснила, как могла, нежно и утешительно:
– Это ты, мама.
– Нет! – сказала она, покачав головой. – Никогда раньше не видела эту женщину.
Она прищурилась, вглядываясь в свое отражение, потом наши глаза встретились в зеркале, и я поняла, что в ней говорит не слабоумие. Мама прекрасно понимала, что смотрит в зеркало на себя – но сама себя не узнавала. И то, и другое было правдой. Теперь я понимаю, каково это, и с годами это становится все понятней.
Однажды она спросила у меня:
– Сколько мне лет?
– Тебе девяносто, мам, – ответила я.
Она вытаращила глаза.
– Так много! Не может быть! Разве мне девяносто? Я не чувствую себя девяностолетней!
– А на сколько лет ты себя чувствуешь?
– На сорок.
Она произнесла это невозмутимо и совершенно серьезно.
– Тебе не может быть сорок лет, мама, – засмеялась я. – Даже мне уже за сорок.
На самом деле мне тогда было уже под пятьдесят.
– Тебе за сорок? – воскликнула она. – Кошмар!
– Ну, спасибо.
Она покачала головой.
– Знаешь, я, наверное, старею. Вообще уже ничего не помню. – Она посмотрела на меня и подмигнула. – Слушай, а сколько мне лет?
– Что ты при этом чувствуешь? – спросила я у нее позже.
– Когда?
– Когда ничего не можешь вспомнить. Страшно становится? Расстраиваешься?
– Вообще-то, не очень. У меня же это, знаешь… Как оно называется… остео… ост…
– Ты имеешь в виду болезнь Альцгеймера? – подсказала я.
– Да! Как ты только догадалась? – У мамы был очень удивленный вид.
– Просто угадала.
– Никак не могу запомнить это название, – пожаловалась она.
– Понятное дело.
– При этой болезни теряют память…
– Поэтому ты и не можешь запомнить.
Мама нахмурилась, потрясла головой.
– Что запомнить?
– Я же ничего не могу с этим поделать, – объяснила она, когда я напомнила, о чем мы говорили. – Если бы я хоть что-нибудь могла сделать, но не делала, тогда я бы, наверное, расстраивалась… А так… – Она пожала плечами.
– Значит, ты спокойно к этому относишься?
– Особого выбора-то у меня нет, – терпеливо отвечала она. – Приходится радоваться тому, что есть.
Тайм-код02:25:17
02:25:17 Похоже, у меня появилось новое странное обыкновение – не полностью закрывать рот. Это из-за простуды: просто мне трудно дышать носом, так что, наверное, все дело в этом. Надеюсь, что так. Я надеюсь, что это потом пройдет, потому что отвисшая челюсть выглядит непривлекательно. Это признак слабоумия. А еще я сразу вспоминаю о смерти. Когда мои отец и мать умирали, у них открывался рот и отвисала нижняя челюсть. Подтянутая нижняя челюсть – это жизненно важный признак. Такая челюсть говорит о воле к жизни. А отвисшая челюсть – о чем-то совершенно другом.
На смертном одре
Я была рядом и с папой, и с мамой, когда они умирали. Я слушала, как они дышат, видела, как у них изменяется лицо, изо дня в день, час за часом, по мере того, как из них уходила жизнь. С лица уходила краска, щеки вваливались. Жевательные мышцы расслаблялись, и рот открывался. Кожа становилась бледной и жесткой, словно кости были покрыты уже не кожей, а воском.
В жизни они были такими разными – отец высокий, светловолосый, голубоглазый европеец, а мама маленькая, кареглазая, черноволосая азиатка – но старость и смерть стерли так много различий, что под конец они стали удивительно похожи.
Я была поздним ребенком: родителям было уже за сорок, когда я появилась на свет, а когда мне исполнилось восемнадцать, им было уже шестьдесят. С молодыми лицами я их так и не видела. Для меня они всегда были пожилыми и старящимися, так что в молодости у меня не было возможности узнать в них себя, увидеть их молодые лица в своем. Мама всегда уверяла, чтобы я похожа на отца. «Как две горошины в стручке», – говаривала она, и я верила ей на слово. В детстве я этим ужасно гордилась.
Сейчас, в свои пятьдесят девять, я наконец-то начинаю их догонять. Я теперь нахожусь в том возрасте, в каком родители мне лучше всего запомнились, и хотя они оба уже умерли, они будут со мной до конца моей жизни – в моих стареющих глазах, в моем стареющем носе, в моем стареющем рте, в моих стареющих скулах, под поверхностью моей стареющей кожи. Они будут со мной, и когда я умру, и эта мысль меня успокаивает. Помню, сидя рядом с умирающей мамой, я держала ее за руку, глядела на нее и думала: «Когда-нибудь это случится и со мной. Вот как выглядит умирание. Так выглядел папа, когда он умирал, и я тоже буду так выглядеть. Как мама и папа». Мне было приятно знать, как я буду выглядеть. При этом смерть становилась не такой страшной, чуточку более близкой, какой-то более родной, что ли.
Тайм-код02:31:11
02:31:11 Осталось меньше получаса. Чего я собиралась добиться за эти три часа? Надеялась проникнуть в свой внутренний мир? Думала достичь большего понимания и принятия себя самой? Отрабатывала дзен-буддистскую отстраненность?
Лицом к лицу
Когда Догэну Дзендзи было двадцать три года, в поисках просветления он сел на корабль, шедший из Японии в Китай. В Китае он много путешествовал, посетил множество монастырей, пока наконец в 225 году не встретил своего истинного учителя, Ру-цзина. Он написал об этой их первой встрече в эссе под названием «Передача лицом к лицу», по-японски «Мендзю»:
Впервые я поднес благовония и официально поклонился Ру-цзину в комнате настоятеля, Чудесной Светлой Террасе, в первый день пятого месяца первого года эпохи Баоцин. Он также впервые меня видел. В тот раз он передал мне дхарму, от пальца к пальцу, лицом к лицу, произнеся: «Врата дхармы для передачи лицом к лицу от будды к будде, от прародителя к прародителю, теперь открыты»