Санька раздумывал недолго. Отбросив горсть земли, которую прижимал к щеке, он побежал за ребятами.
— Не забудьте топор и гвозди! — крикнул вслед старик.
— Не забудем! — ответил Мишук.
Когда мальчишки вернулись с досками, веревками, уздечкой и топором, дед Евсей заканчивал рыть канаву. Она, прорезав край ямы, круто спускалась к самой воде.
Санька выполнял все приказания Мишука. Это получилось как-то незаметно, само собой. Мальчишки безоговорочно слушались своего вожака. Подчинился ему и Санька, не успев подумать, на каком основании Мишук вдруг стал им командовать. Было не до раздумий. Ребята соединили доски поперечными перекладинами — получилось что-то вроде узкого трапа. Старик спустил его в канаву и стал толкать в воду, пока один конец не уперся в дно ямы.
Соколик нащупал копытом шаткую опору.
— Тпру! Рано! — одернул нетерпеливого коня пасечник.
Соколика взнуздали, продернули под брюхо веревку.
— Давай! — сказал дед Евсей и взялся за уздечку.
Мальчишки потянули с двух сторон за веревки, чтобы лошадь, ступив на доски не потеряла равновесия. Пасечник причмокнул губами Соколик взгромоздился на трап и под громкие крики ребят сделал отчаянный рывок. Обдав всех водой, конь выскочил наверх.
Дед Евсей повел Соколика к лесу, а ребята сполоснули испачканные глиной руки и лица и присели на траву. Санька почувствовал, что все восемь пар любопытных глаз уставились на него. «Сейчас начнут расспрашивать! — подумал он. — Кто, да откуда, да зачем явился в Усачи!»
Но мальчишки не торопились расспрашивать Саньку. Они дружелюбно пересмеивались, поглядывая на его опухшее лицо.
— В городе-то небось пчел нету, — ни к кому не обращаясь, сказал Вовка.
— Откуда же им там быть! — подтвердил Санька.
— Теперь будешь их знать! — добавил Мишук. — Ты еще терпеливый… Другой бы завыл на всю деревню. Городские они все такие: чуть что — в слезы. Был у нас тут один дачник, к тетке приезжал…
— Да какой я дачник! — вспылил Санька.
— Эй! Усачи! — крикнул кто-то от дороги.
Мальчишки разом повернули головы. По траве к яме шли трое ребят из соседней деревни Обречье, которую в шутку называли колхозной столицей, — там размещалось правление сельхозартели.
— Говорят, к вам новый агроном приехал с сыном? — спросил один из обреченцев. — Этот, что ли? — Не слишком чистый указательный палец нацелился в Саньку. — Ну и чучело!
Все трое, увидев оплывшее Санькино лицо, захохотали.
— Так ты насовсем приехал? — удивленно спросил Мишук. — И зимой жить с нами будешь?
— А куда ему деваться! — продолжал мальчишка из Обречья. — Отец-то все цветы в городе потравил! Выгнали!
— Что-о-о?
Саньку подбросило, точно пружиной. А через секунду босые ноги обреченца, получившего увесистый удар, мелькнули в воздухе, и он шлепнулся в траву. Но тут же упал и Санька — двое другие ребят свалили его и придавили к земле.
Замелькали кулаки. Все произошло так быстро, что усачи растерялись и несколько мгновений молча смотрели на потасовку.
Первым очнулся Мишук. Он выкрикнул только одно слово:
— Сема!
Сема Лапочкин, медлительный и грузный, не торопясь пошел к дерущимся. Он был местной знаменитостью. В школьном медпункте в Обречье имелся силомер. И не только мальчишкам, но и не всякому взрослому удавалось довести стрелку силомера до той цифры, до которой плавно доходила она под пальцами Семы.
Когда Сема подошел к мальчишкам, потасовка приостановилась. Обреченцы, не выпуская из рук яростно сопротивлявшегося Саньку, выжидательно посмотрели на Лапочкина. Они не знали, на чью сторону он встанет. Сема сам еще колебался и вопросительно взглянул на Мишука.
— Чего смотришь! — крикнул тот. — Он теперь наш — усач! Гони обреченских!
Сема выставил вперед свои сильные руки, но работы для них не нашлось. Мальчишки оставили Саньку и отбежали к дороге. Оттуда посыпались насмешливые, оскорбительные слова. Досталось всем. Вовку обозвали ржавым самоваром. Мишука — черным попугаем, Сему — безголовым бульдозером. Но самое обидное выкрикнул напоследок тот обреченский парень, из-за которого произошла драка.
— Усачи-трепачи! Бить своих ловкачи! — гнусаво пропел он и добавил: — Вроде Димки-гармониста!..
Санька не понял намека. А обреченцы вдруг припустились наутек. Они знали, что за такие слова их могут поколотить по-настоящему…
Домой Санька вернулся неузнаваемым. Рубашка была разорвана. Брюки измазаны в глине. Болела шея, ныла спина. По перекошенному одутловатому лицу разошлись красные и фиолетовые круги.
— Ого-о!
Этим восклицанием встретил сына отец.
— Кто же тебя так обработал?
— Пчелы! — буркнул Санька.
— А-а! Это еще терпимо… Даша! Поди сюда.
Мать ахнула, но, узнав, что сына ужалили пчелы, успокоилась.
— Ничего! — сказала она. — Это даже хорошо! Теперь пчелиным ядом лечатся — к врачам специально ходят. А тут, пожалуйста, без всяких хлопот… Хоть каждый день.
— Спасибо! — проворчал Санька. — Я не больной…
После обеда родители принялись развязывать тюки, мешки и узлы. Дом стал постепенно принимать жилой вид. Санька попытался было играть прежнюю роль обиженного, разочарованного человека. Но актер он был неважный и потому не смог скрыть своей заинтересованности. А когда отец сказал, что Санькина спальня летом будет на чердаке, он даже захлопал от радости в ладоши. Иметь отдельную, пусть даже чердачную комнату — об этом в двенадцать лет и не мечтают!
Санька быстро перебрал в уме все преимущества будущей спальни. Чердак — это уже что-то необычное. Туда можно попасть только снаружи — по приставной стремянке. Когда он уйдет из дома, когда вернется назад, — никто и знать не будет!
Оживившись, Санька стал помогать родителям распаковывать вещи.
Отец приметил, что настроение сына изменилось к лучшему.
— Обнюхался уже? — шутливо спросил он. — И дружков, наверно, завел? А дулся!..
— Все равно, как вырасту, в тот же день уеду! — упрямо ответил Санька.
Он еще твердо верил в это.
Знакомство продолжается
Из маленькой баньки, которая стояла в огороде Ивана Прокофьевича — секретаря колхозной парторганизации, вышла ватага ребят. Миновав грядки, они направились на деревенскую улицу.
Они шли как всегда — двумя четверками: впереди старшие мальчишки, сзади — младшие. Всеми усачами командовал Мишук Клевцов, а у младшей четверки имелся еще и свой, командир — Геня Соков. Ребята учились в одной школе, но в разных классах. Все были пионерами. На лето они объединялись в одно звено, а звеньевым вот уже третий год подряд выбирали Мишука. Его любили и уважали, хотя многим мальчишкам он казался излишне рассудительным и серьезным. На сборах и собраниях Клевцов вдруг начинал говорить чужим, казенным языком. За это Мишука иногда называли попугаем. Но зато никто лучше Клевцова не мог организовать любое дело. Он хорошо знал мальчишек, умел подойти к каждому, и если давал поручение, то был уверен, что оно придется по душе исполнителю.
Летом звено работало в колхозе. Мишук вместе с бригадирами получал в правлении задание и каждое утро приходил с ребятами на работу.
Сегодня усачи должны были окопать яблони в саду. По дороге они завернули во двор нового агронома.
Санька встретил их радостным возгласом:
— Здоро́во! Залезайте ко мне!
Он сидел на верхней перекладине высокой лестницы, приставленной к стене дома. В руке был карандаш. На уровне Санькиной головы чернело квадратное отверстие — вход в его спальню.
— Залезайте! — повторил он и весело юркнул на чердак.
Ребята по очереди забрались наверх и разместились кто на кровати, кто на бревенчатом полу.
— Ну, как дела? — по-взрослому спросил Мишук. Санька скорчил пренебрежительную гримасу.
— Какие здесь дела? Вот в городе я бы с утра…
Санька так и не сказал, что бы он сделал с утра в городе. Он только присвистнул, дав понять, что словами это выразить невозможно.
— После пчел-то болит? — заботливо поинтересовался Вовка.
— А-а! Чепуха! — отозвался Санька. — Пройдет!
— А что это у тебя за план? — спросил Гриша Лещук, указав на большой лист бумаги, лежавший на столе.
— Карта окрестностей! — важно ответил Санька.
Ребята окружили стол и стали рассматривать чертеж. Они узнали свою деревню — пятнадцать домов-квадратиков, раскиданных вдоль дороги и окруженных изгородью. За околицей виднелось голубое пятнышко — силосная яма с водой. Санька охотно давал пояснения.
— Я считаю, — веско сказал он, — уж раз где живешь — эту местность надо знать как свои пять пальцев: где что растет, где родник бьет, а где озеро или река. Я в городе знал все, даже что под землей находится!
В голубых глазах Гриши Лещука загорелась искорка.
— Под землей? — переспросил он. — И что там?
— Как что? — удивился Санька. — Где труба с газом, а где электрический кабель или телефонный. У вас тут этого ничего нет!
— Ну-у! — разочарованно протянул Гриша. — Я-то думал!.. — И добавил: — А карта — это все-таки здорово! С картой искать хорошо! Может, у нас за деревней…
— Золото? — съехидничал Санька.
— А что ж такого? В Якутии алмазы нашли? Нашли!
— Хватит спорить! — вмешался Мишук. — Карта картой, а дело делом!.. Мы в сад идем. Зашли за тобой…
— В сад? — воскликнул Санька и потянулся за брошенными под кровать ботинками. — Я мигом!
— Яблони будем окапывать, — добавил Мишук.
Санька сердито швырнул ботинки и свистнул. У него в запасе было штук сто разных присвистываний — на все случаи жизни. Сейчас его свист выражал полное разочарование.
А Мишук продолжал:
— В нашем звене — восемь человек. Я звеньевой. Ты будешь девятый. Мы тебя уже включили. А задание на сегодня такое: окапывать яблони.
— Ты эти штучки брось! — Санька даже задохнулся от негодования. — Я тебе что — рабочая сила какая-нибудь?.. С яблонями вы и без меня справитесь! Вот если что сложное попадется, — тогда приходите, консультация вам обеспечена!