мотор «Форда» и бросил последний взгляд на дом.
Он приближался к центру Пойнт-Спирита. Мысли же были об одном: какие причины могли подтолкнуть эту достойную во всех отношениях женщину к такому опрометчивому поступку? Алан не видел никаких оправданий, ни единой достаточно веской причины. Среди обитателей города не случалось ни ссор, ни бурных выяснений отношений, ни давних обид, выходивших за рамки обычных бытовых дрязг, типичных для обитателей небольших городков… Нет, ничего подобного не приходило ему в голову. Пойнт-Спирит был спокойным местом: светлые, почти белые деревянные домики с двускатными крышами, рождественские огоньки на верандах, сады вокруг домов, отгороженные белой изгородью, неизбежные компоненты традиционной американской мечты… Две церкви, пять кафешек, четыре скромных ресторана, парочка забегаловок… Мысленно он отмечал каждое из этих заведений, по мере того как они проносились мимо стекол его старенького «Форда». Он свернул на Виллидж-стрит, чтобы сделать небольшой крюк и проехать мимо банка, а заодно заправки, принадлежащей Молоски. В их кафешке пекли лучшие во всем округе блинчики с медом, и он решил перекусить, прежде чем звон в ушах и головная боль, постепенно дававшие о себе знать, испортят остаток дня. Ему надлежало производить хорошее впечатление на пациентов, а для этого необходимо позавтракать, посетить туалет и по крайней мере в течение несколько часов выглядеть человеком дельным, решительным, обладающим нравственной силой в те моменты, когда люди так в ней нуждаются. Он взял картонную папку, лежавшую на заднем сиденье, в ней хранилась вся информация, которую он собрал после первого анализа ситуации, – но тут же положил ее обратно, словно она обожгла ему руку.
Припарковавшись перед кафе, Алан увидел сержанта Томми Нортона: тот заправлял служебный автомобиль. Это был бойкий молодой человек со светлыми каштановыми волосами, оливковой кожей и живыми глазами. Пять лет отслужил в армии: год в Ираке, два года в отряде парашютистов, затем в ВВС. В общем, малый что надо, без страхов и сомнений. Даже в таком деле, как это…
– Добрый день, доктор Фостер. Неужто желудок что-то еще принимает?
Алан застегнул пальто на верхнюю пуговицу, улыбнулся и направился к двери в кафе.
– А что делать, Томми? Нужно подкрепиться. Впереди полно работы, не могу же я грохнуться в обморок перед кроватью пациента.
Томми улыбнулся, повесил шланг на крюк и сел в машину.
– Держитесь, доктор. Сегодня собачий денек.
– Вот и я о том же, Томми.
Алан вошел в кафе, даже не взглянув на двоих посетителей, стоявших у стойки. У него было неприятное ощущение, что, как только люди его узнают, они немедленно вытянут шеи и наперебой примутся задавать вопросы, и придется спасаться бегством. Но все вроде бы было спокойно. Мелиса, хозяйка заведения, приветливо кивнула и молча подала кофе, едва он вернулся из уборной и уселся на табурет. Джонс, старый лесоруб, дружески похлопал его по спине и вернулся к своей чашке кофе и булочкам, а какой-то парень сражался с проигрывателем в глубине кафе, стараясь подобрать диск, который понравился бы его девушке, сидевшей через два столика от входа. Тишина показалась Алану неестественной, даже гнетущей, и легче ему стало только тогда, когда Мелиса своим сладким голосом спросила, что он будет заказывать.
– Блинчики, пожалуйста. Я спешу.
– Секундочку, доктор Фостер, – с готовностью отозвалась она. – Холодный сегодня денек. Патрик, закрой же наконец эту проклятую дверь! – крикнула она парню с проигрывателем. Повернулась спиной к стойке, зачерпнула из стеклянной миски белесого теста и принялась капать на раскаленную сковородку белые растекающиеся кругляшки, которые на глазах зарумянились.
– Мне показалось, в городе пустовато, – продолжала Мелиса, переворачивая блинчики на сковородке. – Наверное, из-за холода…
– Хватит болтать, Мелиса, – перебил ее лесоруб. – Не видишь, доктор пришел перекусить. В это время года всегда холодно, ничего особенного тут нет.
– Да ладно тебе, Джонс. Все в порядке… Продолжай, Мелиса.
Та поправила шапочку, защищавшую ее смоляную шевелюру, и машинально коснулась пальцами воротника форменной розовой курточки. В глазах ее мелькнул страх.
– Все будет хорошо, – пробормотал Алан, пододвигая к себе тарелку с блинчиками.
– Эта Лоррейн была не в себе, – юноша поставил нужный диск, уселся напротив девушки и теперь без стеснения рассматривал Алана. Тот тоже покосился на юношу. – Да, доктор. Лоррейн последнее время вела себя странно. Она живет неподалеку от меня, и было заметно, что она чего-то боится. Что-то здорово ее напугало, понимаете?
Старый лесоруб презрительно фыркнул, затем попросил Мелису подлить кофе.
– Слышь, Патрик…
– Не перебивай его, Джонс. Все мы – жители одного города, соседи. Нас не так много, и мы более-менее знаем друг друга. Продолжай, Патрик.
Просьба доктора удивила Патрика. Он выпрямился и несколько секунд смотрел в окно. Смуглая девица-тинейджер, сидевшая напротив него, невозмутимо жевала блинчики, не глядя по сторонам.
– Мать говорит, что в последние дни миссис Оуэнс вела себя как чокнутая, – продолжал Патрик. – Почти не смыкала глаз. В этом месяце мать работает на складах Форджес в ночную смену и видела ее около двух дней назад. Как-то за обедом она нам рассказала, что ночью та выглядывала на улицу из-за занавесок, будто бы пряталась от кого-то, и вид у нее был безумный. Странно, нет? С какой стати человек в своем уме будет сидеть всю ночь за занавеской? Она что, ждала зомби-апокалипсиса?
– Парень прав, – подытожил лесоруб. – Я тоже встретил ее случайно накануне вечером. Проходил мимо и поднял руку, чтобы ей помахать. Она была бледная, как смерть. И глаза прямо бешеные, чуть на лоб не вылезали. В ответ даже не кивнула. Спряталась за занавеску и исчезла. Не думаю, что эта Оуэнс спятила, никто не сходит с ума за два дня, но вела она себя странно.
Алан хмурился, безуспешно пытаясь осознать то, что говорят Патрик и лесоруб, но не успел он и рта в ответ раскрыть, как девушка, сидевшая напротив, подняла голову и робко произнесла:
– Одного не могу понять: как такая женщина, как Лоррейн, симпатичная, всегда со всеми приветливая, так изменилась за одну ночь. Будто привидение увидела, честное слово. Как в ужастике: жертва прячется за дверью, поджидая, что с ней вот-вот расправятся, а ты не можешь понять, почему она не убегает и не зовет на помощь.
Мелиса, которая, не выпуская из рук кофейника, прислушивалась к разговору, обернулась.
– Да ладно вам, – проворчала она. – Несчастная женщина просто-напросто впала в депрессию, а никто и не догадывался. Одиночество – нехороший звоночек. Скорее всего, она с ним не справлялась. А может, все еще горевала по мужу: тот умер много лет назад, а она, бедняжка, так и не пережила его смерть.
– Никто не меняется за одну ночь, – упрямо бубнил лесоруб.
Алан заплатил за завтрак и поднялся с табурета.
– Мне пора идти. В любом случае сейчас нам пригодятся любые сведения. У Лоррейн, насколько мне известно, семьи не было, а единственный человек, с которым она была в дружеских отношениях, не в том состоянии, чтобы давать показания.
– Лично мне никогда не нравилось ни это ее ремесло, ни магазинчик со странными куклами, – презрительно заявила Мелиса. – Вроде бы продают фигурки святых, а на самом деле впаривают людям под видом амулетов всякую дребедень. Чтобы скрасить их унылое существование. Меня это пугает. Никто не знает точно, как все это действует. Люди сами себя сводят с ума.
Алан покачал головой. Мелиса опустила глаза, но в следующий миг улыбнулась с детской непосредственностью.
– Давайте не будем распространять слухи, – заключила она, – городок у нас маленький. У этой женщины были проблемы, о которых мы не знали, и в итоге она приняла ошибочное решение. К тому же в такой неудачный момент. Сперва девочка, теперь она… Это большое несчастье, но не стоит распускать всякие сплетни, очень вас прошу.
Патрик улыбнулся, но в следующий миг снова сделался серьезным.
– Не беспокойтесь, доктор Фостер, – произнес он. – Удачи вам.
Простившись со всеми, Алан вышел в сентябрьский холод, который в этом году выдался на удивление ранним. Он замотал шею своим пестрым шарфом и направился к машине. Было уже почти пять часов пополудни, когда он подъехал к дому. Поставил машину в гараж и, скрипнув калиткой, перебрался на лужайку соседок, отгороженную от его участка изгородью. В ту осень, несмотря на низкую температуру, сад выглядел превосходно. Ледяной холод будто бы и не коснулся чудесных вьюнков, величественных ив, нежных африканских маргариток.
«Зима в сентябре, – подумал Алан. – Бред какой-то».
Он позвонил. Дверь открыла Амелия Морелли. Лицо Амелии было угрюмым и печальным, однако стоило ей увидеть доктора, как выражение его переменилось. Ее волосы были убраны в пучок, напоминающий гладкий каштан, прикрепленный на затылке и обрамленный парочкой выбившихся локонов. На Амелии было платье оливкового цвета, прикрывающее колени. Короткий вязаный кардиган, наброшенный на сутулые от горя плечи. Алан чмокнул ее в щеку, она едва заметно улыбнулась и пригласила его в дом.
– Рада тебя видеть. Мы провели ужасную ночь, – проговорила она в прихожей. – Снимай пальто и шарф. Мы включили отопление. Просто не верится, что в разгар сентября стоит такой холод. Сейчас принесу чай.
Вспомнив, каким измученным и опустошенным было лицо Мэри Энн в день похорон, как безутешно она рыдала, как покраснели худые щеки, он вновь ощутил тоску и жалость.
– Где девочка? – спросил он, усевшись за стол в гостиной.
– Отдыхает. Можешь навестить ее после чая, – коротко ответила Амелия. – У тебя замерзли руки, и я знаю, что случилось с Оуэнс. Ужасный день. Выпей-ка сперва это.
Алан невесело улыбнулся.
– Ты напоминаешь мне мать, Амелия. Придется тебя послушаться. Как чувствует себя Мэри Энн?
– Не очень, – продолжала Амелия, и звучание ее бесцветного голоса не изменилось. Она уселась за стол перед Аланом и разлила чай по двум фарфоровым чашкам с золотым ободком по краям. – Почти не спала. Карлоте пришлось дать ей успокоительное, которое ты нам оставил, но она все равно рыдала и несла какую-то околесицу. Как бы она не сошла с ума, Алан. Боюсь, второго удара она не вынесет.