Мамин голос за стеной давно затих, а я все повторяла это страшное слово. Логово.
Тьфу ты, из-за маминой дурацкой телефонной болтовни весь сон прошел!
Ну разве не дурацкая: «Жалею, что он всего-навсего брат…». Тьфу!
Лежа на матраце я смотрела в балконную дверь. От уличных фонарей в комнату лился тусклый свет, разделяя ее на две части – светлую и темную. С матраца в доме напротив были видны окна только на десятом этаже, и всего лишь в двух из них горел свет. И одно из них было самое большое – в мастерской художника Кирюшкина.
Наконец свет погас, видимо, Леонид К. ушел, а я все смотрела в окно до тех пор, пока не поняла, что там происходит нечто странное. Я вышла на балкон. Что это?
Казалось, будто бы в студии кто-то зажигает сразу несколько спичек, только огоньки от них не гаснут, а, пролетев сквозь стекло, поднимаются вверх и теряются высоко в небе.
Я стояла, а огоньки все вылетали и вылетали – сколько же их? Десятки? Сотни? Тысячи?
В конце концов я поняла, что странная иллюминация может длиться очень долго, и улеглась на свое место.
Но не успела я закрыть глаза, как подул ледяной ветер. Муська страшно зашипела и выгнула спину. По комнате пронесся протяжный вздох. Под потолком заклубилось нечто похожее на белый туман. Муська подняла хвост. Я вжалась в угол и натянула одеяло до самых глаз. Туман приобретал очертания человеческой фигуры. Это была фигура всадника. Он медленно опустился на пол и не подошел – подплыл ко мне, обдавая холодом.
Я хотела закричать, позвать маму, но в горле появился тугой комок.
Муська прижалась ко мне.
Теперь, несмотря на то, что всадник был почти прозрачным, можно было без труда разглядеть шрам на правой щеке и даже некое подобие улыбки.
Возможно, он не сделает нам с Муськой ничего плохого, подумала я, но все равно было не по себе.
Вдруг непрошенный гость застыл передо мной в поклоне и я поняла, что он о чем-то меня просит. О чем?
Прозрачная рука потянулась к моему лбу, я почувствовала холод, какой бывает при прикосновении льдинки.
Мгновенье – и всадник исчез. Просто растворился в воздухе. Страх прошел.
Стало тепло.
Муська успокоилась и улеглась у моих ног.
Я снова попыталась заснуть. Но заснуть не получалось. Весь сегодняшний, такой странный, день пронесся перед глазами.
Потом вдруг появились всадники – много всадников, которые превращались в маленькие звездочки и устремлялись в небо.
Я открыла глаза и поняла, что это был сон. Часы на телефоне показывали пятнадцать минут пятого. Значит, впереди еще два с половиной часа.
Я повернулась на бок, еще плотнее укуталась в одеяло и услышала шепот, похожий на шелест листвы:
– Будь осторожна… Будь осторожна… Будь осторожна… Он близко… Он совсем близко…
Шепот становился все тише и тише, пока не исчез совсем…
Проснулась я в холодном поту. В голове звучали слова: будь осторожна… Он близко… Он совсем близко…
Он. Мысли вслух
Деньги текут рекой, а вот сон совсем пропал, что ни ночь – так этот… ну, на белом коне, который ехал за мной тогда ночью, на месте древнего захоронения, стоит рядом и смотрит, и смотрит… Да еще руку тянет – отдай, мол, мой амулет. А холод от него прямо кладбищенский! Жуть! Но амулетик-то я не отдам! Разбежался! Ему-то в могиле, в которой он лежит вот уже почти восемь веков, зачем он нужен? А вот я использую его по полной программе…
Глава 7
Утром я проснулась в холодном поту. В голове звучали слова: будь осторожна… Он близко… Он совсем близко…
Кто – он?
Кто – совсем близко?
Будь осторожна…
От кого исходит опасность? От всадника? Разумеется, нет. Ведь какой вред может нанести человек, сотканный из тумана?
Да, он, то есть, всадник, кажется о чем-то меня просил. О чем? Чем я могу ему помочь?
Будь осторожна… Он близко…
Похоже, кроме как на дядю Ираклия, и подумать-то не на кого.
Будь осторожна… Осторожна только я? Или еще и мама?
Дядя Ираклий… Неужели он на самом деле совсем не тот, за кого себя выдает? А ведь он показался мне таким симпатичным, таким благородным! Впрочем, я где-то читала, что как раз самые отъявленные преступники часто бывают очень даже обаятельными. Неужели это как раз тот случай?
В общем, дорогой дневник, на душе было гадко, непонятно и тревожно. Через силу я попила чай, надела новую форму, новые туфли и рюкзак (а ведь я о них чуть не забыла!) и пошла в школу.
И вот странно – по небу, вместе с обычными, беленькими, похожими на барашков облаками, плыли непонятные, совершенно омерзительные облака кроваво-красного цвета.
Возможно, я бы не придала этому особого значения, если бы не прохожие, которые останавливались, показывали друг другу на небо и фотографировали этих уродцев на телефон. Кто-то даже сказал, что это, видимо, какое-то аномальное атмосферное явление.
Наконец, я добралась до школы.
Если б ты видел, дорогой дневник, какое недоумение было на Леркином лице, когда я вошла в класс! Обычно на мое появление никто не обращает внимания, и уж тем более Лерка, а тут… Она вскочила со стула и подбежала ко мне.
– А ну-ка… – она уставилась на меня, как на инопланетянку. – Что это? Ничего не понимаю… Люди! – крикнула Лерка, и меня тут же обступила ее свита. – Смотрите! Нищебродка прибарахлилась! – Она вцепилась в рукав моей формы и, склонившись чуть ли не под уголом девяносто градусов, стала его рассматривать. – Ха! Надо же! – Лерка выпрямилась. – Ткань что надо. Н-да, такой формы даже у меня нет. А туфли! Я даже знаю, где ты их покупала…
– Это не я, это мама… – промямлила я, пытаясь вырваться из кольца окруживших меня девчонок и сесть за парту.
– Стоять! – приказала Кузнецова. – Кому сказала? Смотрите, люди, ведь все это куплено в самых дорогих магазинах! Вау, люди, а рюкзак-то, смотрите… Да, про маму поподробнее. Она что, клад нашла?
– Нет, она нашла своего брата, – ответила я голосом, похожим на тихое блеянье овцы.
– Ну и братец! – воскликнула Лерка, выхватывая у меня рюкзак. – Он что, банкир?
– Нет…
Она бросила рюкзак на первую попавшуюся парту и стала вытряхивать из него все содержимое.
– З-зачем? – осторожно спросила Крокодильцева.
Лерка зыркнула на нее так, что та тут же исчезла за спинами Рогаткиной и Трусовой.
– Ох ты, отсеков больше, чем у меня! – не переставала восхищаться Лерка. – А швы! Мамочки мои! Какие швы!
Я впервые видела Кузнецову такой воодушевленной. Ее лицо раскраснелось, а глаза блестели так, как, наверное, блестели бы у знатока живописи, попадись в его руки картина, скажем, из Эрмитажа или из Третьяковской галереи.
Все пришибленно молчали. Я поняла, что до кузнецовской свиты не доходит, причем тут швы, но каждая боится об этом спросить.
– Рассказываю, неучи, – немного успокоившись и глядя на всех с превосходством, продолжала Лерка. – Швы – это показатель того, настоящая фирма или нет. Впрочем, вам этого не понять. – Она оттолкнула меня в сторону. – Иди на свое место. И передай маме привет.
Я облегченно вздохнула и сделала шаг к парте. Находиться под прицелом взглядов Кузнецовой и ее «людей», скажу тебе, дорогой дневник, не очень-то приятно.
Но второй шаг сделать не удалось. Лерка схватила меня за локоть и дернула к себе с такой силой, что я чуть не упала.
– Вау, вау, вау! – воскликнула она и вдруг так быстро протянула к моей шее руку, что в голове мелькнула дурацкая мысль, что она хочет меня задушить. Но душить меня Лерка не стала, а всего-навсего вытянула из-под воротника золотую цепочку с кулоном, которую подарил мне вчера дядя Ираклий. – Золото! – провозгласила она. – Нищебродка носит золото! Тоже дядя подарил?
Я кивнула и подняла руку, чтобы поправить упавшую на глаза челку.
Теперь Лерка схватила меня за руку.
– Ничего себе! Еще и часики! И тоже не дешевые. Это чтобы ты приходила домой вовремя?
Она громко рассмеялась, снова зыркнула на свиту, и все тоже стали смеяться. Вернее, выдавливать из себя смех.
Я надеялась, что сейчас наконец-то все закончится, и я сяду на свое место (мне же еще нужно было сложить в рюкзак все, что из него вытряхнула Лерка), но та и не думала отпускать меня от себя. Теперь ее взгляд сделался подозрительным. Она сощурила глаза и спросила:
– И кем же работает твой дядя?
– Врачом.
– Что-что? И, хочешь сказать, что у него столько денег?
Я рванулась к своей парте, на Кузнецова опять не дала мне отойти.
– Стой, не торопись. Мешок твой сфотаю – предкам покажу. Пусть такой же купят, только чтобы расцветка другая была. – Лерка приложила руку к виску. – О, люди! Я, похоже, гений! Это будет бомба! Мильон просмотров, стопудово! Встань со мной! – это уже обращение ко мне. – Ну! – она дернула меня за плечо и поставила рядом с собой. И тут же оттолкнула. – Не пойдет… Как можно жить с таким ростом? Стой там, где стоишь, пигалица! – Потом навела на себя камеру, сладко разулыбалась и начала вещать нежным тоненьким голоском: – Добрый день, дорогие подписчицы и подписчики! Вчера мы говорили о том, что в жизни всегда есть место подвигу. Но оказалось, что в жизни есть место и чудесам. Это – Нищебродка, вы ее уже знаете. – Я сделала еще одну попытку убежать, но стоящая сзади Облизанцева зашипела:
– Стой и не брыкайся. Видишь, человек работает!
– А теперь смотрите, дорогие подписчики, какая у нее форма! Какие туфли – я такие видела в самом дорогом магазине, уж я-то знаю толк в шмотках, а рюкзак – видите, какой рюкзак! Вау! Плюс на ней еще золотые украшения и дорогие часы! И все эти покупки сделаны за один раз! Согласитесь, каждый из вас мечтал бы в одночасье сменить имидж. – Наконец-то Лерка отошла от меня и стала, как настоящая телеведущая, ходить перед классной доской. – И, думаете, откуда у нее все эти шмотки? Как только что стало известно из достоверных источников, у нашей Нищебродки появился дядя. Не банкир. Не служащий Газпрома. Не компьютерный гений. Нет! Кто он? Ни за что не догадаетесь! – она сделала многозначительную паузу и продолжала: – Ее дядя – обыкновенный врач. Да, кстати, кто он по специальности?