Губы журналиста снова тронула улыбка:
– Я тоже знаю Марту-сан. Она вас очень любит и… не поедет без вас никуда. Но я могу найти способ сделать так, чтобы мы быть вместе. Три человека. Нет. Да. Трое. Можно.
– Что это за способ?
Курихара устало огляделся вокруг, выцепил взглядом неприметного и, похоже, здорово продрогшего человечка за будкой, где продавалась «Ижевская минеральная», и аккуратно присел рядом с Любовью. Он наклонился к ней и тихо произнес на ухо:
– Мне будет нужна от вас одна услуга.
Вагнер горько усмехнулась:
– Как вы все-таки правы. Чтобы получить счастье, надо продать душу дьяволу, а тело отдать вам.
Курихара совершенно серьезно, но так же тихо, в самое ухо продолжил:
– Мне совсем не нужно ваше тело. Вы старая. Вам уже тридцать пять. У меня есть молодая красивая жена. А теперь будет еще моложе и еще красивее.
– Какая же вы все-таки сволочь. Сволочь, мерзавец и хам. Что вы хотите?
– Очень немного. Красный японец – кто он? Имя. Только имя.
Глава 8. Снег
Хара старого разведчика подполковника Накаямы волновалась. Слегка покачивая квадратным скуластым лицом в такт движению автомобиля, военный атташе с привычной ненавистью смотрел в затылок водителя Стефановича. Аккуратно стриженый затылок, прикрытый шоферским картузом, выглядел неколебимо спокойным, и это злило японского дипломата. «Иностранцы… – с нескрываемым раздражением думал военный атташе, – что они могут понимать о мире, о человеке, о душе?! Они совершенно точно уверены, что душа помещается в груди. Как? Как она может там находиться?! Ведь грудь у человека – как клетка. Они, европейцы, так и говорят: грудная клетка, и ничуть того не стесняются. Тупые! Разве может у человека, а тем более, у настоящего воина душа жить в клетке?» – Накаяма так разозлился, что вслух крякнул и сердито глянул в окно автомобиля. За ним, однако же, мало что было видно. Машина уже выезжала из Москвы, и унылый ноябрьский пейзаж стал еще более раздражающим. Деревья сливались в одну темную полосу. Быстро смеркалось. Еще минуту назад эти перемежающиеся березки и вязы за окном напоминали оперение гордых орлов, парящих над родной для Накаямы Камакурой. Теперь же вид стал похож на неумело разрисованный задник за алтарем обнищавшего буддийского храма.
Подполковник увидел в стекле отражение своего отлично выбритого лица, части очков и один ус «а-ля император» – верный признак наступающего вечера, когда вместо пейзажа за окном начинаешь видеть в нем свой портрет. Накаяма аккуратно потрогал пальцем в лайковой перчатке замечательно крепкую, пухлую щеку и снова погрузился в недовольство толстокожими иностранцами. «Как так можно – те, кого они считают самыми умными, додумались до того, что сообщили: душа человека не в сердце, в голове! Этих, пожалуй, и тупыми нельзя назвать. Придумать такое! Поместить душу воина в костяную коробку! Да… Душа самурая находится там, где она может жить, где может дышать, говорить, петь – на то она и душа. Вместилищем духа в человеческом теле по всем этим признакам способно стать лишь одно место: живот, хара. Духу в ней тепло, уютно, но свободно. Там у женщины появляется новая жизнь, там мужчина трепетно хранит свою храбрость и в критический момент жизни освобождает ее, совершая харакири». Разведчик остановился и прислушался к собственным мыслям. Ему очень понравилась последняя формулировка, он немного покатал ее на языке как кусочек сладкой пастилы ёкан и, приходя в умиротворенное настроение, продолжил размышления уже с юмором. «Да, все-таки хорошо, что не в груди – никаких сил не хватило бы развалить коротким мечом собственную грудную клетку», – но тут военный атташе настолько живо представил себе картину собственноручного грудного вскрытия, что заерзал на сиденье и от возмущения уже не крякнул, а слегка рыгнул – прямо в затылок флегматичному Стефановичу.
Водитель, привыкший к экзотическим выходкам и странному поведению шефа, не повел и ухом. Зато нервозность военного атташе заметили коллеги.
– Подполковник Накаяма, что с вами? – недовольно поморщился сидевший рядом в гражданском пальто и шляпе Ватануки, а Курихара с переднего сиденья настороженно посмотрел в зеркало заднего вида. Лица атташе в нем видно не было, зато привычно отразились фары машины чекистов, следующей на хвосте. Это ничего. На такой случай у японцев все было продумано.
Через восемь минут, выскочив на прямую и ровную дорогу, Стефанович, как и планировалось, набрал скорость. В следующий поворот автомобиль вошел, звучно заскрипев покрышками, а метров через триста внезапно остановился. Машины наружного наблюдения видно не было – чекисты знали, что японцы постоянно ездят этой дорогой на стройку, и не спешили. Рабочие на даче работали вяло, но хозяева часто, раз в неделю – так обязательно, приезжали посмотреть на нестахановские темпы строительства и просто погулять по живописному берегу Москвы-реки. Деться тут после поворота было некуда, и водитель машины наружки, сам того не подозревая, дал возможность посольскому автомобилю остановиться на пять секунд. Японские разведчики и безмолвный шофер Стефанович все просчитали и знали точно: этой паузы достаточно, чтобы все успеть. У Накаямы оставались, правда, некоторые сомнения в отношении Ватануки, но высокопоставленный инспектор не подвел. Вместе с военным атташе он вихрем выскочил из машины и мгновенно исчез в придорожных кустах. Сработано было так чисто, что ни одна ветка после них не осталась качаться. В это же самое время Курихара легко, как ртуть, перетек с переднего сиденья на заднее, мгновенно воткнув на свое место куклу, сплетенную из рисового мата-татами, с привязанной к нему вешалкой и натянутым сверху старым пиджаком, и до этого дожидавшуюся своего часа на коленях высокопоставленных пассажиров. На «голову» кукле журналист-разведчик надел свою шляпу. Стефанович – спокойный, но не медлительный, тут же дал по газам и, когда из-за поворота показалась машина чекистов, автомобиль японского военного атташе не торопясь выезжал на финишную прямую перед будущей посольской дачей.
Наверно, днем такая рискованная операция и не прошла бы. Но японцы и не собирались устраивать карусель под носом НКВД днем. Сейчас же в неверном свете фар сотрудники наружного наблюдения могли разглядеть лишь чей-то качающийся силуэт на заднем сиденье, смутный образ человека в шляпе на переднем – и всё. Заднее окошко у посольского «фордика» было, мягко говоря, совсем невелико, и точно понять, сколько именно людей внутри, оказалось невозможно. Но разведчики знали, что чекисты зафиксировали посадку трех пассажиров, и понимали, что наблюдатели должны пребывать в уверенности: в автомобиле ничего не изменилось, потому что измениться не могло. Поэтому Курихара тщательно разыгрывал в оставшиеся пять минут поездки спектакль: наклонялся к якобы сидящему рядом собеседнику, чтобы поведать ему что-то на ухо, аккуратно поворачивал укрепленную на переднем сиденье куклу, имитируя движения себя самого, только что занимавшего это место, пару раз даже взмахнул рукой для убедительности. Шофер же Стефанович лишь молча смотрел вперед, крепко сжав челюсти и стараясь ехать с уверенной средней скоростью, не торопясь, но и не задерживаясь – все должно было выглядеть абсолютно естественно, как всегда.
Когда вторая машина прошелестела шинами по пригородному шоссе вслед за первой, тщательно проинструктированный Накаямой Ватануки, пригнувшись, перебежал дорогу вслед за ним. Вдвоем они быстро, все время оставаясь в тени огромных деревьев, зашагали вдоль реки к пустынному до полного безлюдья в эту прекрасную пору дачному поселку.
Подойдя к старой водокачке, стоящей со времен расквартированных здесь в прошлом веке артиллерийских складов, Накаяма сделал знак рукой Ватануки, и тот отстал. Оглянувшись всего лишь через мгновенье, военный атташе не обнаружил инспектора: на месте, где он стоял, никого не было и, насколько взгляд человека мог проникнуть в сгущающийся мрак, нигде не было никого. Накаяма удивленно оглядел все вокруг, но заставил себя сконцентрироваться на выполнении операции. Неприятное чувство зависти к профессионализму Ватануки, которого он, как любой офицер, служащий «в поле», считал паркетным щелкуном, выскочкой и карьеристом, укололо самолюбие подполковника, и хара его похолодела. Однако думать о подобной ерунде настоящему разведчику было некогда, и он, аккуратно ступая, направился в сторону полуразрушенной конюшни на берегу реки – туда, где находилось условленное место встречи с агентом по кличке «587» по варианту «2», то есть не в городе, а здесь, в Серебряном Бору.
Спрятавшись в углу оставшегося без крыши и выгоревшего сверху до высоты среднего человеческого роста стойла, Накаяма притих. Ужасно резало глаза: местные отдыхающие явно использовали бывшую конюшню в качестве общественного туалета, и заморозки еще не успели изничтожить накопившуюся за лето вонь. Подполковник аккуратно, стараясь не создавать даже движения воздуха, поднес рукав к носу. Дышать стало полегче. «Вонючие русские варвары, – думал разведчик, – всё изгадят. Такое красивое место и так опошлить. Неужели им запрещают строить нормальные туалеты? Почему надо делать это везде и называть вот ЭТО словом “общественное”? Впрочем, надо бы уже привыкнуть: если видишь в этой стране что-то общественное, будь готов влипнуть в дерьмо. Другое дело у нас: приятный кипарисовый дух, очарование старого некрашеного дерева, журчание водопада… Вот что такое по-настоящему общественный! А общественные онсэны – курорты на природных горячих источниках! Русские, да и вообще белые, не умеют даже разделять удовольствия: идут в баню с женщинами, и там же, в бане, с этими же женщинами совокупляются! Какая дикость, право слово… То ли дело у нас – есть такие специальные онсэны, где вместе с красивыми женщинами, разумеется, обнаженными, достойные мужчины – тоже, в своем естественном виде, степенно сидят вместе в горячих минеральных ваннах. И ни у кого даже мысль не возникает, что такое соседство должно сопровождаться или завершиться непристойными действиями. Как можно?! Отдохновение души и тела, погруженных одна в другое и все вместе в горячую ванну – вот истинная цель посещения бани. Наслаждение духа, а не насыщение плоти – вот что отли