– Надолго он к нам пожаловал?
– Постараюсь сегодня выяснить, но виза у него до 1 января наступающего года. Так что он должен вот-вот убраться. Да и не сидят подолгу такие господа на одном месте. Проверит, что у японцев тут, даст указания и домой. Транссибом. Побыстрее.
Начальник Особого отдела бросил короткий взгляд исподлобья на Чена и достал из ящика стола тонкую картонную папку.
– Не Транссибом, Марейкис. С датой вы не ошиблись, а вот направления путаете. Товарищи из транспортного получили копии билетов на поезд Москва – Берлин. Отправление 30 декабря текущего года. Вагон СВ. Места на трех человек: Ватануки Такэюки, Ватануки Эцуко, жена его, стало быть, и наш старый знакомый – гражданин Курихара. Супруги Ватануки едут вместе, в одном купе, а вот господин Курихара зачем-то на себя одного забронировал сразу два купе, то есть четыре места. Не знаете зачем?
Марейкис на мгновенье задумался.
– Он возвращается после трехлетней командировки. Вероятно, повезет большой багаж.
– Вероятно. – Начальник вернул папку на место, закурил папиросу и снова посмотрел на Марейкиса.
– Вы в курсе, что случилось у Заманилова?
Непроницаемое буддийское лицо Марейкиса не дрогнуло. Он прямо посмотрел в глаза шефа:
– Нет. А что случилось?
– Агент наружного наблюдения, следивший за матерью и дочерью Вагнер, некоторое время назад выпал из окна в доме, где была оборудована площадка для наблюдения.
– Случайно выпал?
– Конечно. – Начальник Особого отдела несколько раз глубоко затянулся и закашлялся. – Пробил головой раму на лестничной клетке и решил проверить, умеет ли он летать. Проверил – не умеет. Жив остался чудом – упал на рябину под окном. Сейчас его наши врачи собирают чуть не по частям. И я не уверен, что соберут… У вас есть соображения на эту тему?
– По поводу падения агента? Нет. Если только…
– Что?
– Я вам докладывал. Контрабанда. Те подарки, которые Вагнер принимают от японцев и передают мне…
– Короче!
– Я не могу исключить, что они передают мне не всё…
– Поясните!
– Возможно, Любовь Вагнер приторговывает. Могла связаться со спекулянтами, контрабандистами. Вещи дорогие и драгоценности…
– Полагаете, наблюдение могли вычислить обычные уголовники? Урки?
– Почему нет? Я не знаю, кого там Заманилов направил работать, но исключить такую возможность нельзя. У меня нет информации о контрабандистах, но предполагаю, что человек Заманилова мог внезапно оказаться один против нескольких нападавших.
Хозяин кабинета затушил окурок в пепельнице и поднялся. Встал, скрипнув хромовыми сапогами, и Марейкис.
– Встречайтесь сегодня с этим Ватануки. Времени мало. Надо выяснить, зачем он приезжал, что обсуждали, какие документы готовят или уже подготовили в итоге. Выемку санкционирую на любых условиях. Нужны люди – берите. Только меня ставьте в известность. Это всё. Идите.
– Есть. – Марейкис надел фуражку, козырнул, круто повернулся и вышел из кабинета. Выждав несколько минут, начальник отдела снял телефонную трубку:
– Заманилова ко мне.
Выйдя на улицу, лейтенант госбезопасности Арсений Чен на мгновенье остановился на перекрестке напротив Наркомата иностранных дел. Он внезапно вспомнил, что обещал коллегам по институту востоковедения найти очередной каталог переводов советских писателей на японский язык. К концу года он обычно появлялся в магазине «Международная книга» на Кузнецком. Марейкис перешел улицу Дзержинского и мимо приемной НКВД спустился вниз по булыжной мостовой. На входе в магазин звонко блямкнул дореволюционный колокольчик, когда Марейкис открыл дверь. Людей внутри почти не было. Лишь справа от входа два старичка с седыми бородками и в барашковых шапках-пирожках, судя по внешности – профессора московского университета, бережно листали книги с немецкими названиями на корешках. Здесь никому не было дела до поблескивавших чекистских звездочек на рукавах новенькой шинели Марейкиса. Их обладатель повернулся налево, поздоровался с продавцом и сразу увидел нужный каталог на прилавке. Он протянул к нему руку, отчего портупея приятно скрипнула. В унисон ей снова раздался мелодичный звон колокольчика. Чен оглянулся на дверь, не выпуская книгу. Прямо перед ним, широко открыв рот и распахнув глаза, стоял журналист Курихара.
Глава 12. Лёд
Москва, тот же день, но позднее
В прекрасном черном пальто с каракулевым воротником и шляпе пирожком, Чен выглядел много старше своих лет и имел вид университетского профессора. Да он и был им на самом деле – для тех, кто не знал «агента Марейкиса». К его высокой спортивной фигуре шла даже трость, которой Арсений Тимофеевич, впрочем, пользовался несколько неумело и по большей части просто нес ее в руках, только изредка откидывая с дорожки комки смерзшегося первого снега. Сбивая с пути очередную ледышку, он внимательно смотрел себе под ноги, иногда ухватывая взгляды, которые искоса бросала на него шедшая рядом Эцуко. Ее муж, инспектор Второго отдела генштаба Японии подполковник Ватануки, шел рядом с ними по Чистопрудному бульвару, любуясь вечерними видами: готовящимся к открытию катком, ярко освещенным кинотеатром «Колизей» и даже грандиозным строительством новых жилых домов по чётной стороне улицы.
Чен не хотел идти на Чистые пруды. С ними его связывали неприятные воспоминания, здесь он мог встретить знакомых, которые торопились кто на Лубянку, кто с нее, и здесь по-прежнему по вечерам шалило московское хулиганье – его никак не удавалось вытравить из этого уголка столицы. Но Эцуко столько слышала о русской забаве катания на коньках еще в Лондоне и очень хотела ее увидеть, а тут еще как на грех объявили, что на катке поставят и елку – впервые за многие годы, во исполнение решения гениального Сталина. Не только иностранцы, но и москвичи устремились посмотреть на давно забытые гирлянды. Ватануки не стал перечить жене, к тому же японский разведчик решил провести встречу с Ченом при большом скоплении народа, так что Арсению Тимофеевичу оставалось только согласиться. По пути же на каток между старыми друзьями состоялся важный разговор.
Первую часть прогулки (они встретились недалеко от посольства, у памятника Тимирязеву) до ветхого домика Сухово-Кобылина все трое обменивались незначительными казенными фразами о погоде, мнениями о событиях в Европе и лишь постепенно перешли к воспоминаниям о Японии, роднившим их всех. Эцуко, как и положено примерной офицерской жене, старалась идти чуть позади мужчин, много улыбалась, не раскрывая губ, что очень ей шло, и молчала. Ватануки и Чен, они же Ода и Сакамото, говорили тоже почти не разжимая губ и исключительно по-японски. Оба тщательно осматривались вокруг, делая это максимально незаметно, чему способствовала блестяще выбранная Эцуко позиция. То один, то другой мужчина оглядывались на нее, бросали женщине отдельные реплики и мгновенным цепким взглядом фиксировали наружное наблюдение чекистов, не упускавших японцев из виду ни на минуту. Поднимаясь к Рождественке, Ватануки и Чен обменялись несколькими незначительными фразами об общих знакомых, которые не были известны Эцуко и судьба которых в последнее время круто изменилась. Ватануки понял и быстро оценил степень осведомленности Чена в делах, происходящих в японской разведке, и задумался. Марейкис же, догадавшийся, что его проверяют, тщательно взвешивал каждое слово, стараясь не выдать полностью свое знание ситуации.
Дневная встреча с Курихарой, после которой журналист развернулся и стремглав кинулся вниз по Кузнецкому мосту, разрушила все планы Арсения Тимофеевича. Проклиная себя за неосторожность, несобранность и вечную интеллигентскую расхлябанность, вспоминая другие казусы, уже случавшиеся с ним и чудом не приведшие к провалу, Чен лихорадочно думал, переодеваясь дома в гражданское, как выходить из этого положения. Решение оказалось таким же случайным, какой неожиданной была встреча в книжном магазине. На своем письменном столе Чен заметил подаренную писателем Василенко-Докукиным книгу о Японии. Докукин в Японии никогда не был, но неизменно собирался, вдохновленный недавним приемом в Союз советских писателей. Книгу написал заранее, обличив установленным порядком японский милитаризм в лице «самураев тамошней военщины» и поддержав борьбу японского пролетариата за его попранные права. Марейкис пролистал тогда докукинский бред, поморщился и бросил книжонку на стол в надежде, что когда-нибудь найдется время для написания разгромной рецензии. Времени не нашлось, но недавняя встреча с графоманом-японофобом сегодня неожиданно дала ключ к выходу из сложного положения. Перед встречей с Ватануки он успел позвонить на Лубянку, объяснить ситуацию, выслушать все, что начальник Особого отдела думает о нем – Марейкисе, и получить «добро» на проведение операции прикрытия.
Сейчас Чен был уже почти спокоен, если только может быть спокоен человек, встретивший через два десятка лет после расставания лучшего своего друга и узнавший, что этот друг женат на девушке, от любви к которой Чен-Сакамото когда-то сходил с ума. Когда-то… Казалось, что вся эта история давно забылась, а вот теперь, после той самой встречи на вокзале, в памяти внезапно всплыли мельчайшие детали их разговоров, совместных игр в детстве и даже мелодия, звучавшая когда-то из трубы граммофона в доме учителя Сакамото. Их медленный танец на татами – он, юный кореец, принявший гражданство Великой Японии и фамилию своего учителя, и она, по документам теперь его сводная сестра… Как они кружились тогда в вальсе в тесном холле дома Сакамото. А теперь она жена его друга барона Оды, ставшего по заданию родины подполковником Ватануки, сопровождает его в заграничных поездках, ждет дома, когда он работает в Токио, в генштабе. Кажется, у них нет детей – Чен не понял толком этого из разговора, а спрашивать напрямую почему-то ужасно боялся. Время от времени он использовал навык, полученный им во времена совместной учебы с Ватануки в токийской разведшколе: низко опуская голову и расширяя периферийное зрение, он мог видеть ее, идущую поодаль. Предусмотрительно захваченная из дома щегольская трость, которой он никогда не пользовался в Москве, пригодилась как нельзя лучше – кажется, Ватануки ничего не заподозрил. Ну а то, что Марейкис проверялся особенно часто, оборачиваясь к жене своего друга, было вполне объяснимо – кому как не ему знать об особенностях наружного наблюдения чекистов?