– Рыба… Воняет рыбой. Вы все, все воняете тухлой рыбой.
Заманилов ухмыльнулся и помог ей встать. Довел до кровати. Женщина упала на нее ничком, а он принялся расстегивать френч.
– Ничего, принюхаешься. Я принюхался, и ты принюхаешься. Ты мне лучше расскажи-ка, милая, о господине Накаяме. Какие у него увлечения, что любит, а что нет, почему семья к нему не приезжает, и, главное, на чем эту важную птичку нам можно подцепить…
Час спустя, уже оставшись один в квартире, Заманилов дописывал рапорт руководству.
«…агент ИРИС показала, что военный атташе НАКАЯМА не испытывает слабости к женскому полу, не высказывался о недостатке денежных средств, а также не был замечен сильно или в меру пьяным. По всей вероятности, Накаяма является матерым разведчиком, разоблачение которого и дальнейшая вербовка будут связаны с большими трудностями».
Заманилов задумался на минуту, встал, подошел к кровати. Постель была смята, одна из подушек валялась на полу. Он поднял ее и бросил на кровать. Увидел мокрые пятна, брезгливо поморщился. На полу же валялась какая-то белая тряпка. Поднял и ее, поднес к лицу. Это оказался кружевной платочек агента Ирис. Тонкий аромат французских духов вскружил голову, но стоило убрать нежную ткань от лица, как в нос снова шибануло запахом тухлой рыбы.
«А чтоб вас там, сволочи! Тухлятиной торгуют. В самом деле блевануть можно. Как только народ живет в этом доме. Надо будет разобраться потом».
Чекист аккуратно расправил платочек и положил его на стол, рядом с бутылками. Сел, вернулся к бумаге.
«…большими трудностями. Прошу вашего разрешения на попытку привлечь подполковника НАКАЯМА к нарушению советских законов по части контрабанды путем выманивания у него редких и дорогих мануфактурных материалов, импортной одежды, отсутствующих в государственной торговле и магазинах кооперации. После вашего утверждения и детальной проработки вопроса операцию планирую поручить агенту ИРИС, к которой, кажется, НАКАЯМА не вполне равнодушен».
Заманилов подписал рапорт, поставил число и аккуратно убрал бумагу в картонную папку. Бутылку с остатками красного, тщательно закупорив скрученной газетой, убрал в кожаный портфель. Туда же положил и папку. Посмотрел на свет бутылку от коньяка. Вылил себе в рот последние капли, оторвал и съел пару виноградин. Подумав, сжевал последний кусок колбасы. Встал, подошел к окну и вытер руки о штору.
«Надо будет прислать человечка, чтобы прибрался тут. А то в пятницу с агентом ”Рыбкой” встречаться. Тьфу, ты, черт! Опять рыба!»
Заманилов нахмурился, быстро собрал все вещи, напялил матерчатую фуражку без звездочки, утер ладонью пот с лица, быстро вышел и закрыл дверь на ключ.
На первом этаже не стал выходить на улицу, а наоборот, свернул в коридор, где, как он знал, на стене висел телефонный аппарат, а под ним на подставке лежал справочник абонентов города Москвы и привязанный бечевкой огрызок карандаша.
Найдя в книге нужный номер, Заманилов набрал его и, дождавшись ответа, решительно заговорил:
– Городская торгинспекция? Товарищ, в магазине «Рыба» на Герцена, 11, продают отвратительно пахнущую тухлятину! Да, товарищ! Что значит, откуда я взял? Я не специалист! Знаете что, товарищ, вам лучше не знать, в чем я специалист! Да! И имейте в виду, в прокуратуру я уже позвонил! Так что в ваших же интересах разобраться с этим быстрее, чем приедут другие товарищи! Да, вот так вот! Не за что! – и так же решительно трубку повесил. Оглянулся. Из-за приоткрытой двери соседней квартиры выглядывала испуганная симпатичная женщина, явно непролетарского происхождения, в скромном зеленом платье с белым воротничком. Увидев, что ее заметили, женщина прошептала «спасибо» и быстро закрыла дверь.
– Пожалуйста! – рявкнул Заманилов и рванул на себя входную дверь, сбив со стены коридора висевший там чей-то велосипед. На Москву наконец-то спустился вечер.
Глава 3. Шуба
Черная машина медленно ползла по Охотному ряду. Улица была запружена людьми, метавшимися по дороге в каком-то безумном хаотичном движении – как будто на муравейник опрокинули чайник кипятку. На самом деле москвичи, наоборот, остывали. Первое воскресенье сентября выдалось на редкость погожим. Спала наконец-то ужасавшая людей все лето жара, какой они не видывали, как говорят, со времен проклятого царизма. Стихли сменившие жару грозы. Впитались в пористый, грязный, какой-то совсем не твердый, московский асфальт дожди. По-майски зазеленели обочины дорог и тротуаров, посветлела выжившая листва, ожила трава на газонах и в парках. И вся Москва, кажется, как-то повеселела и собралась встретить в начале сентября свою вторую весну. Словно перенесли этот невероятный город в далекий экзотический Китай, а то и еще куда-нибудь подальше. Ошеломленные такими переменами столичные жители высыпали на улицу в первый же нежаркий выходной и, казалось, бродили по городу совершенно бесцельно. Глазели на собственные улицы с каким-то искренним изумлением, будто и правда все стали в одночасье чужестранцами, изучающими местность, в которой им теперь предстоит жить.
Черная машина аккуратно проталкивалась через изменившийся до неузнаваемости Охотный Ряд. В его восточной части уже высилась похожая на огромный древний дворец коробка грандиозной новой гостиницы, призванной покорить воображение немногих приезжающих в Москву иностранцев. Главным фасадом она обратилась через весь Манеж, через Моховую с ее дворянской усадьбой «всесоюзного старосты дедушки Калинина», на пустырь, где уже стартовала подготовка к строительству еще более великолепного Дворца советов. Рядом же с «Москвой», на месте, еще недавно занятом башнями Китай-города, уже был поставлен Первопечатник, с ужасом, как осторожно шептали злые языки, глядящий верстку газеты «Известия». Трамваи, троллейбусы, автомобили и единственная чудом сохранившаяся пролетка организовали перед ним такую кашу, что самому бестолковому горожанину становилась наглядна и понятна мудрость сталинского решения о сносе старых зданий, дворцов, стен и прокладывании через центр Москвы широких улиц-проспектов.
Черная машина остановилась.
За рулем сидел худощавый мужчина лет сорока пяти, с большим хрящеватым носом и свисающими рыжеватыми усами, в черной пиджачной паре, черном жилете, белой рубашке и при галстуке. Водитель автомобиля недовольно хмурился, молча негодуя на запруженную дорогу. Парочка на заднем диване тоже говорила немного. Совсем юная девушка в легком платьице глядела в окно огромными восторженными зелеными глазами, изредка оборачиваясь к своему спутнику. Молодой японец в очках предпочитал смотреть в свое окно. Его взгляд отнюдь не был восторженным. Наоборот, при заметном выражении общей рассеянности на лице, глаза японца напряженно сузились. Он с неподдельным и неослабевающим вниманием разглядывал каждый дом, каждый поворот улицы, каждого человека, остававшегося позади, пока их автомобиль, наконец, не выгреб из толчеи и не повернул на площади Дзержинского направо. Постепенно набирая скорость, черная машина покатилась вниз, к реке, и девушка снова оживилась.��– Посмотрите, Курихара-сан, как хорошо стало у памятника героям Плевны! Какой порядок навели, молодцы!��Курихара повернулся и ласково улыбнулся девушке.��– Ой, смотрите, как здорово: здание ЦК теперь прямо как дворец. Как же давно я здесь не была. Впрочем, и у нас на Сретенке здорово. Вот башню эту ужасную снесли, и так тоже хорошо стало, просторно!��– Да, хорошо, когда просторно. Токио тоже довольно тесный город. Не просторно.��– Да? А я думала, у вас там все по-современному. Все говорят, Япония – империя…��– Да. Конечно, Великая Япония – империя. Но все-таки в Токио довольно тесно. И дома в два этажа. Редко больше. Если только Гиндза. Там красиво. Три этажа. Даже выше.��– Очень красиво?��– Очень. Как Париж, пожалуй, или Берлин.��– Берлин, Париж, Токио… Мечта. Даже не мечта, а что-то совсем непонятное, что и словами-то не высказать…��– Правда, многие здания еще не восстановили после землетрясения.��– У вас бывают землетрясения?��– Конечно. Ведь мы живем в горах. Двенадцать лет назад как раз было. Очень сильное. Потом был страшный пожар. Даже море горело. Реки не горели, нет. Просто исчезли. Много людей погибло. Миллион. Мои родители тоже.��– Ваши родители? – Ошеломленная Марта с удивлением посмотрела на Курихару, но выражение лица японца совершенно не изменилось, и он по-прежнему кивал с легкой улыбкой, отвечая на ее пустяшные вопросы.��– Да. Они сгорели. Совсем.��Курихара отвернулся к своему окну и то ли рассеянно, то ли внимательно смотрел на Москву, будто видел ее впервые. Марта же глядела только на него. Ее глаза расширились от нежности и сочувствия, рука нащупала его руку и крепко сжала. Только теперь Курихара вздрогнул, изменился в лице и повернулся к девушке. В тот же миг скрипнули колеса. Шофер Стефанович остановил машину:��– Приехали, Курихара-сан.��Автомобиль стоял у причала, где на Москве-реке покачивалась одна из новинок прошлого года: плавучий ресторан «Электросварщик». Всего их обустроили пять (были еще «Кремль», «Энергетик», «Динамовец» и «Калибровщик»), но ни в один из них попасть простому калибровщику, сварщику или энергетику было совершенно невозможно, разве что некоторые динамовцы имели шансы. Вот и здесь, на «Электросварщика» стояла такая очередь, что вышедшая из машины Марта в ужасе отпрянула и, смущенная, чуть было не забралась обратно. Уже полностью овладевшему собой Курихаре пришлось даже приложить некоторые усилия, чтобы удержать девушку за руку. Как будто увеличившись в росте, он подошел к трапу, перед входом на который была установлена касса. Там спокойный Стефанович уже показывал дежурному администратору какой-то документ – так, что, кроме них двоих, его никто видеть не мог.��Когда японец и его девушка приблизились, все вопросы оказались успешно решены, и молодые люди, обойдя очередь, ступили на трап. Следом за ними впорхнула еще одна молодая парочка. Только девушка там была в спортивных ботиках, блузе энергичной расцветки и довольно короткой юбке, а молодой человек – в футболке с воротничком, спортивных шароварах и тюбетейке. В воздухе над ними висели слова «метрополитен», «план», «пятилетка» и странное – «Чельнальдина».��Устроившись за удобным столиком на верхней палубе с видом на Кремль и Нижние ряды, Марта и Курихара долго изучали меню. Когда, наконец, заказ был сделан и официант ушел, японец наклонился к девушке и доверительно произнес заученную вчера вечером фразу:��– Марта-сан, мир очень большой. Москва, конечно, красивый город. Один из лучших, что я видел. Здесь приятно жить, но…��– Но?.. – Марта вопросительно посмотрела на собеседника.��– Здесь приятно жить…��– Но?.. – Марта повысила голос.��– Но? Ах, но… Нет, никаких «но» нет. Мне действительно очень нравится Москва. Тут хорошо, да. Я долго привыкал, это правда. Но теперь… теперь мне будет очень сложно.��– Почему? – Девушка была искренне взволнована.��– Почему? Почему… Я уже три года в Москве, вы знаете. Это обычный срок командировки для корреспондентов нашей газеты. И… и этот год последний для меня. Моя командировка заканчиваться. Да.��Марта отшатнулась и сидела, глядя на Курихару невидящими глазами, вмиг напо