— Да, конечно! — подтвердил я.
— Да! — откликнулся Коля и девчонки.
— Сань, — вдруг вернулся ко мне отошедший немного Васька.
— Чего?
— Дай краски… Дай мне бумагу…
Васька стоял передо мной красный как рак. Я понимал, как ему стыдно… просить.
Я чуть пригнулся.
— Бери из рюкзака. Бери всё. У меня запасные краски есть. Оставь только сам пенал, а из пенала тоже все бери. Пенал мне папа подарил… Память…
— Спасибо!
Через минуту Васька и Денис с дорожки испарились.
Впереди встречающих бежала докторша Верочка с аптечкой. Она сразу вколола Лёнчику антибиотики и обезболивающие лекарства, поставила на ходу капельницу и вообще не отходила от больного до приезда бригады скорой помощи. Скорую вызвали пограничники по рации.
В скорую в лагере уже села не Верочка, а заплаканная, но счастливая мама Лёнчика. Счастливая, что сын нашелся, что сын жив и все такое прочее…
А не менее заплаканная Верочка махала одной рукой вслед скорой, придерживая другой свою опустошенную аптечку.
Мы нашлись.
Нас нашли. Слава богу!
Глава 20
Как ни странно, рассеянная Гимназия заметила, что нас нет, в тот же день, на обеде. Тогда все решили, что мы «зарисовались» и просто опоздали на обед. Тревогу подняли, когда нас не оказалось на ужине.
Своими силами облазили весь лагерь. Когда стало понятно, что мы не пришли ночевать, начальник лагеря сообщил в милицию. Милиция сначала искала нас в поселке, опрашивая местных жителей и прочесывая улицу за улицей.
Естественно — безрезультатно. Поиски продолжились утром и днем. Утром начальнику лагеря пришлось звонить нашим родителям. К вечеру прилетели родители Коли, мама Лёнчика и папа Оли.
Представляете, что пришлось выдержать им всем! Главное, родителям! А Петровичу, Гимназии, начальнику лагеря! Если бы с нами что-то случилось, они бы сели в тюрьму.
По крайней мере, родители Коли сразу закричали, что администрация лагеря должна возместить им стоимость авиабилетов. Что даже миллиона рублей за моральный ущерб им будет мало и только суд решит, как наказать нерадивых воспитателей и халатное лагерное начальство.
Если подумать, они, конечно, правы.
Только вот кто виноват?
Мы? Мы… Я…
Я виноват.
Поднимаясь в гору, я не чувствовал угрызений совести, но сейчас, когда мы все-таки спустились, я вдруг понял, как мы подвели наших преподавателей и ни в чем не повинное начальство.
А еще я понял, что все могло закончиться куда хуже… Об этом даже думать не хотелось!
Слава богу, мы живы! Только бы у Лёнчика все срослось как надо…
В лагере нас ждала и только что прилетевшая мама Светы. Я видел, как мать и дочь обнимают друг друга, и снова испытал так много всяких чувств…
В толпе бегущих по горе и встречающих в лагере родителей не было только никого из моих. Я не знал, радоваться этому или печалиться.
Девчонок из лагеря тут же увезли. О продолжении практики и речи не было!
— Хватит, нарисовались! — выразила мнение родителей мама Светы.
Оля с отцом и Света с мамой сразу же поехали на вокзал, чтоб в тот же день добраться до аэропорта. Мы со Светой не успели перемолвиться даже парой слов. А Оленька смогла только прокричать из такси, чтоб я позвонил ей, если узнаю что-нибудь про Лёнчика.
Я обещал.
Родители Коли поступили по-другому. Они сняли в поселке квартиру и тоже забрали Колю из лагеря — на квартиру. Отдыхать так отдыхать, раз уж приехали…
Меня снова положили в изолятор, как я ни противился.
— Хотя бы на одну ночь! — настаивала Верочка. — Я должна за тобой понаблюдать!
— Да что за мной наблюдать! — отнекивался я. — Я что, кролик подопытный?..
— Молчал бы уж! — вздыхала Верочка. — Неужели вы не подумали, что делаете? А если бы осыпь на горе? А если бы насмерть?
Пришлось мне опустить голову и потопать вслед за Верочкой в изолятор.
В изоляторе Верочка ненадолго успокоилась, но, видимо, чувства ее переполняли и требовали выхода. Она начала снова:
— Нет, а если бы насмерть? Неужели тебе это не понятно?
Понятно! Конечно, сейчас, когда все закончилось, — понятнее некуда.
Мне было грустно и одиноко. На душе кошки скребли. Сами понимаете от чего.
От всего…
От того, что поход получился таким неудачным, от того, что Лёнчик, единственный мой друг, пострадал. От того, что все ругали нас, пытаясь объяснить, какие мы безответственные, безалаберные, безумные и еще много-много всяких «без».
От угрызений совести.
Ну и самое главное. Родители… Где вы, родители? Я же потерялся, в конце концов! Почему приехали все, кроме вас?
Тут я вспомнил Дениса и Ваську, и мне стало еще грустнее.
Но все равно у меня оставалась надежда. Я знал, что родители существуют и я, рано или поздно, увижу их. А вот Васька и Денис? Каково им…
Да… Вместо сокровищ снова койка в изоляторе и гора. Что поделаешь. Изолятор так изолятор. Гора… Это хорошо, что гора, а не дыра…
Все правильно. Я вернулся туда, откуда все началось. Я должен поговорить с ней, с этой горой! Зачем она звала меня? Зачем толкала вверх? Почему пострадал мой друг?
Непонятно. Непонятно. Непонятно, гора!
Эх! Если бы гора могла отвечать на вопросы!
Уже ближе к ночи, лежа в кровати и приготовившись еще разок перед сном поговорить с горой, я услышал знакомые голоса.
Боже мой! Серёга привел на веранду изолятора их всех, всю команду: маму, папу, Иваныча, Мигеля и Жанну!
«Господи! — подумал я. — Спасибо… если это не сон…»
Да, только это я успел подумать, как меня уже теребили, тискали, пинали, обнимали, прижимали, подбрасывали и снова пинали, тискали и обнимали…
Серёга посмотрел на все это и ушел. А Верочка стояла и смотрела. Ей некуда было уходить: она тут жила.
Глава 21
Верные друзья решили поддержать моих родителей в трудную минуту. За билетами на самолет послали Мигеля, как самого свободного изо всех свободных художников.
Это был неправильный выбор. Потому что по дороге Мигель решил заехать туда, где его единомышленники готовили к выставке свои ин-ста… (короче, экспонаты).
Там он тормознул на полдня, забыв обо всем на свете. О чем искренне просил прощения, но уже к вечеру.
Может быть, и хорошо, что мои родители и их друзья прилетели позже всех. Меня больше целовали, чем ругали. Хотя, конечно, без «руга-ния» тоже не обошлось.
Мама даже заплакала, увидев меня. Сказать честно, я тоже…
— Как ты мог?! Как ты мог!! — повторяла мама. — Ведь ты мог погибнуть! Вы все могли погибнуть! Как…
— Ма, но я ведь живой… — вяло сопротивлялся я.
— Да, если бы ты был неживой… — хотел что-то умное сказать Мигель, но вовремя остановился.
— Слава Богу, слава Богу! — повторяла Жанна.
— Слава Богу! — крестился Иваныч.
Только отец молча отвесил мне внушительный подзатыльник и тут же прижал меня к себе.
— Потом поговорим, — шепнул он.
На подзатыльник я не обиделся.
Верочка разрешила всем переночевать в изоляторе, потому что была уже ночь. Мама с Жанной расположились в одной палате со мной, а мужчины — в соседней палате.
Все благодарили Верочку.
Как только разрешение на ночлег было получено, вся компания собралась за столом на веранде, разложив московские нарезки колбасы, рыбы и сыра и выставив бутылку московской водки. Верочка подумала и принесла бутылку крымского вина и тарелку с крупной сладкой черешней.
Чего-чего, а черешни не стало в миг…
…С того момента прошло уже больше двух лет, а я до сих пор вспоминаю это застолье на веранде изолятора. Наверно, буду вспоминать его еще долго. Может быть, и всю жизнь — кто знает…
Когда я вырасту окончательно, я очень постараюсь, чтобы у меня были такие же верные друзья. Не только верные, но еще и веселые, и умные, и способные… может, даже талантливые…
В общем, я хотел сказать, что мне хотелось бы… Совсем запутался! Короче, чтоб у моих детей были бы классные родители! И друзья!
Вот!
А пока все разлили вино и водку, произнесли первый тост и выпили за меня. За то, что я нашелся! За то, что я живой! Ура! Ура! Я нашелся! Я живой! Ура!
Я сидел рядом с мамой. Иногда она обнимала меня и прижимала к себе. И я чувствовал родной запах — недолго, одно мгновение…
Потом взрослые выпили за меня еще раз, потом — за моих родителей и всех присутствующих.
Потом — за Крым, а после этого — за весь мир, который остается прекрасным, несмотря ни на что.
Через некоторое время я заметил, что Мигель поменялся местами с моим папой и оказался в весьма опасной близости к нашей докторше.
Вот он уже накладывает ей в тарелку закуски, подливает вино в ее бокал… Вот уже его рука, как бы невзначай, оказывается на спинке стула Верочки, вроде бы обнимая ее… Ай да Мигель!
Я решил, что назавтра обязательно предупрежу Верочку, что Мигель — товарищ ненадежный. И что у этого Мигеля подружек как звезд на южном небе.
Только я об этом подумал, как Верочка сорвалась с места и через пять минут вернулась с гитарой. Наверно, попросила у кого-то.
— Только не очень громко… В лагере уже все спят, — попросила она.
— Только шепотом, — сладким голосом произнес Мигель, целуя держащую гриф гитары руку Верочки.
Ну всё! Пропала бедная Верочка! Сейчас Мигель ей замутит голову своим сладким голоском, своими песнями, плясками и монологами.
Мигель взял гитару.
— Саня, не пора ли тебе спать? — спросила мама. — Поздно уже. А мы будем петь тихо…
— Знаю я, как вы тихо поете, — проворчал я, вставая.
И правда, глаза мои слипались. «Ладно, пусть поют, — подумал я. — Им же тоже оторваться надо. Особенно моим. Устают ведь…»
Они пели не очень громко. Правда, мне мешал свет на веранде. Потому что я хотел увидеть гору. Хотя бы на мгновение. Чтобы сказать ей «спасибо» за то, что все мои оказались здесь, на этой веранде. Мама, папа и их друзья, которых я давно считал и своими друзьями.