— Двух верблюдов возьму взаймы у Акузера, потом расплатимся.
— И шелков у нас совсем мало! — вздохнула Чатиса.
— Шелков нужно в пять раз больше. Я хочу у Артавана занять коконов, — признался Навимах. — Мы будем ткать шелка целый год.
Навимах не шутил — он и в самом деле задумал большое дело. Вечером он собрался к брату.
Не все розы для соловья!
РАТ Навимаха, Артаван, жил в горной деревушке Сактар, вблизи Панча. Он возделывал небольшое поле, имел виноградник и плодовые деревья. На маленьком кусочке земли возле своего дома он посадил тутовые деревья и разводил шелкопрядов.
Внешне братья были очень похожи друг на друга. Но какие они были разные! Сколь щедрым был Навимах, столь скаредным был Артаван. Он постоянно ходил с мешком и повсюду что-то обменивал или продавал. Артаван то и дело бранил брата за легкомыслие и расточительность. Он упрекал его за то, что Навимах взял к себе сироту, а когда Аспанзат подрос, Артаван не переставал говорить о том, что все же траты слишком велики при лишнем человеке в семье. У Артавана было две дочери. Он по-своему заботился о них, но жадность его была беспредельна. Каждая кисть винограда была на учете. Девочки боялись съесть лишнюю горсть сушеных абрикосов. Если бы не добрая тетушка Пурзенча, которая умудрялась припрятать для них лакомый кусок, то жизнь их была бы невыносимой. Артаван и сам не ленился, но зато в семье его никто не смел и минуты посидеть без дела. Вся деревня знала, как трудятся бедные дочери Артавана и как безрадостно им в доме отца.
Артаван умел обрабатывать свою землю. Он знал, как лучше использовать солнечный склон, чтобы на нем рос самый крупный и сладкий виноград, знал, откуда принести жирной и плодородной земли, чтобы она вознаградила землепашца за его тяжкий труд.
И в эту осень Артаван подсаживал новые кусты винограда. Для того чтобы виноград рос привольно и быстро, он таскал землю с берега реки.
На этот раз Артаван отправился за землей совсем рано, когда солнце еще было за горами. Набрав земли в свой старый халат и в взвалив ее на спину, он медленно поднимался по узкой горной тропе. Пот градом лился по его морщинистому лицу. Руки немели, хотелось остановиться, передохнуть, но здесь нельзя это сделать — слишком узка тропа. Надо двигаться вперед.
«Поистине каждая горсть земли смочена потом!» — думает Артаван. Еще он думает о том, что хорошо бы купить осла, стало бы легче обрабатывать землю. Вот уже год, как свалился в пропасть его верный помощник старенький осел. А другого он не смог купить. Не задерживаются монеты в его худом кармане, как ни старается сэкономить. Все его называют скаредным, а он просто беден.
Артаван идет все медленнее и медленнее: трудно дышать. Когда приходится тащить тяжести, он всегда жалеет, что так высоко в горы забралось его селение. А когда бывает хороший урожай на солнечных склонах, тогда он радуется тому, что так близко к солнцу разместился его маленький виноградник.
Но вот и кончилась узкая тропа. Не успел Артаван пройти и нескольких шагов, как солнце ослепительно блеснуло из-за гор и горячим потоком залило все вокруг. Артаван опустил свою ношу на землю, стал на колени и, протягивая руки к солнцу, прочел молитву.
Когда он приблизился к своему дому, из виноградника уже звенела песенка Махзаи:
— «Солнце, согрей меня, высуши слезинки на виноградных лозах…»
Артаван улыбнулся. Какова плутовка! Рано поднялась!
— «Твои лучи теплы и нежны, как сердце матери…» — поет девушка и протягивает к солнцу свои тонкие руки.
Отцу кажется, что Махзая поймала солнечный луч Но нет, он ускользнул из рук девушки и скрылся в зелени ветвей. Зато появился другой, веселый, озорной. Он скользнул по стройному стану Махзаи, коснулся рукавов ее красного платья и засверкал на пышных каштановых волосах.
— Добрый день, счастливый час! — приветствует Артаван Махзаю. — Пусть жизнь твоя будет сладкой, как виноград!
— Будь счастлив, отец! — отвечает девушка. — Пусть будет урожайное лето. Я уже собрала три корзины доброго винограда.
— А я принес жирной земли для молодого виноградника.
— Ты рано ушел, отец Я поднялась на рассвете, а тебя уже не было.
— Я вместе с солнцем! — смеется Артаван. — Дела в хозяйстве много. Кто вместе с солнцем встает — всегда сокровище найдет! — повторяет он свою любимую поговорку.
— Поработай, дочка. Завтра день приношения даров. Только помни, Махзая, не все розы для соловья! Не ешь много винограда. Что останется от долгов, продадим.
Не дав себе отдохнуть, Артаван уходит сажать черенки, а Махзая с песенкой укладывает виноград в корзину. Она уже много раз слыхала, что не все розы для соловья. Отец скупится, старается припрятать на черный день лишнюю монету, и что же получается — все дни черные.
«А я думаю, что розы для соловья, — говорит сама себе Махзая, отправляя в рот целую горсть сочных виноградин. — Разве сочтешь все кисти на лозах? Бедный отец, он думает, что все знает, а ведь за спиной у него все делается так, как хочет тетушка Пурзенча. Тетушка добрая и хитрая, всегда найдет ответ, а старик все ворчит и ворчит: „Не ешьте много, не рвите платьев, не носите башмаков…“ А мы едим много, рвем платья и носим башмаки», — улыбается Махзая, с аппетитом поедая виноград.
Тетушка Пурзенча сама сказала:
— Не давайте себя в обиду, девочки. Он и мать уморил своей скупостью. Он ведет счет плодам на деревьях, но от этого персики не становятся горькими.
— Марьяма! Где ты, Марьяма! — зовет Махзая младшую сестру.
— Иду, Махзая! — звенит голос девочки.
По дорожке, ведущей к глиняному домику, мчится, словно на крыльях, худенькая Марьяма. Ее тоненькие косички развеваются от бега, а широкие рукава длинного желтого платья надуваются и походят на два огромных тюльпана. Она что-то напевает и приплясывает на ходу.
— Ах ты, проказница! — ласково бранит ее Махзая. — Что же ты сделала? Думаешь в новом платье собирать виноград! Что же скажет тетушка Пурзенча? Она больше не станет шить для тебя праздничной одежды. А отец совсем заболеет от огорчения.
— Не сердись, сестрица! Праздник не скоро, — отвечает Марьяма, — а мне так хотелось надеть повое платье, хоть примерить… Хочешь, я кое-что скажу тебе?
И, поднявшись на цыпочки, она долго что-то шепчет на ухо Махзае.
— Не может быть! — восклицает Махзая. — Ты выдумала.
— Клянусь молодой луной! — уверяет Марьяма. — Он спрятался в кустах и водит угольком по белой доске. Он близко, вот там, за виноградником. Посмотри!
— А какой он из себя? — спрашивает Махзая, все еще не веря словам сестры.
— Как солнце ясное! — говорит, захлебываясь, девочка. — Брови как стрелы, глаза большие-большие и волосы длинные, падают на плечи. Богатырь!
— Да что ты болтаешь! Откуда здесь взялся богатырь! То ведь в сказке.
— Пойдем, покажу! — Марьяма тащит сестру за собой.
Не успели они сделать и нескольких шагов, как навстречу им из виноградника вышел юноша. Как странно: Махзае тоже кажется, что перед ней богатырь Рустам из ее любимой сказки. Марьяма в испуге убегает, а Махзая молча смотрит на незнакомца.
— Добрый день, счастливый день! — кланяется юноша и смело смотрит в глаза девушке.
Махзая никогда не видела таких черных, сверкающих глаз. Они так и притягивают к себе, и хочется смотреть и смотреть в эти глаза. Махзая смотрит как завороженная и не знает, что ей сказать.
— Кто ты? Что ты делаешь здесь в такой ранний час?
— Я живописец. — Юноша улыбается. — Мне хотелось изобразить на этой доске самую красивую девушку на свете.
— А где же та девушка? — Махзая оглядывается, словно девушка стоит за ее спиной.
Юноша протягивает ей доску:
— Посмотри — может быть, ты узнаешь ее!
— Как ты сумел? — вырывается у Махзаи. — Ведь это я! Я вижу себя, как в горном озере… — Она заслонила рукавом глаза, потом снова взглянула на рисунок. — Это я?
— Это ты! — отвечает юноша. — Я очень старался. Я видел тебя много раз, когда ты собирала виноград. Я даже знаю твои песенки, — признается юноша, и лицо его вспыхивает ярким румянцем.
— Как же ты это сделал? Да так искусно, как в храме! Я видела там знатных согдианок. Их лица так нежны и красивы на росписях!
— Я прятался в кустах и смотрел на тебя, а руки мои сами чертили. Но это только рисунок. Потом, когда я перенесу этот рисунок на большею стену дворца Диваштича, я сделаю это еще лучше. Там будет виден нежный румянец твоих щек, твои губы, как вишни, и глаза с золотыми искорками. А косы твои, цвета созревшего каштана, я распущу. Всякий, кто увидит твое изображение, почувствует радость.
Девушка в смещении опускает глаза:
— Я никогда не слыхала таких слов. Кто ты? Скажи скорее! Ты настоящий? А может быть, ты сказочный? Ты не богатырь Рустам?
— Я настоящий! — смеется юноша. — Я Рустам. Только не богатырь. Моя деревня по ту сторону реки. Я сын пастуха Нанайзата… А твое имя, девушка?
— Махзая[11].
— Тебе только пристало быть прислужницей Луны! — восклицает юноша.
— А как ты попал в наш сад?
— Меня прислала добрая богиня. Она указала мне путь в этот сад. Я долго искал его и вот нашел…
Махзая молча смотрит на юношу. «Скажи еще слово, — думает она. — Как хороши твои слова! Не уходи!»
А Рустам будто читает мысли Махзаи и, как бы отвечая на них, предлагает:
— Хочешь, я расскажу тебе, зачем я искал твой сад?
Махзая садится рядом с юношей и замирает в ожидании. Она мигом позабыла о винограднике, о злобном Акузере, о том, что завтра день Митры и надо приготовить плоды для приношения даров. Она смотрела на юношу с удивлением и восхищением. Но если бы ее спросили, чем привлек он ее, она не смогла бы ответить. Все ей нравилось в нем. И то, что он улыбается доброй улыбкой, и то, что волосы его вьются непокорными кольцами и падают на высокий лоб. Он встряхивает головой и отбрасывает волосы назад, чтобы не мешали ему смотреть вокруг смелыми, горячими глазами.