Молодые люди вместе проводили отпуск. Первые две недели зачастую отдавались пассивному морскому отдыху, который необычайно нравился отработавшей напряжённый рабочий год Александрине, однозначно определившей, что расходы на эту часть отдыха будет нести самостоятельно. Владимир отнёсся к этому с пониманием, в свою очередь, предложив оплачивать и подбирать путешествия, следующие за поездкой на море. С увлечением объехав всю Европу, возлюбленные переместились через Атлантический океан, осваивая Северную и Южную Америку. Затем настал черёд Полинезии, Австралии и Новой Зеландии. После чего последовали Дальний и Ближний Восток. Единственное, от чего отказывалась Александрина, было африканское сафари. Молодая женщина запросто сопровождала любимого в поездках на квадроциклах по пескам пустыни, во время полёта на воздушном шаре, и вместе с ним управляла парусной яхтой. Всё это, хотя и не вызывало запредельного восторга Александрины, давалось ей легко. Разделяя экстремальные увлечения Владимира, она чаще всего увлекалась сама. Но охота, как развлечение, решительно ею отвергалась. Несмотря на исключительное умение в стрельбе по движущимся мишеням, Александрина утверждала, что окажется рядом с Владимиром при одном условии. В том случае, если возникнет необходимость добывать посредством охоты пропитание.
Наши дни
— Я не ослышалась, — уточнила подруга, — речь именно о другом или всё-таки о другой?
— Ло-о-орик, — протянула Александрина, — ну какой другой? Если даже таковая и есть, то мне об этом неизвестно. Сама посуди, за все десять лет наших отношений в отпуск мы ездили вместе, причём надолго. Вдобавок засветились на множестве городских мероприятий. Владимир — известный человек в городе, — продолжала рассуждать Логвинова. — У возможных «доброжелателей» была масса возможностей, так сказать, открыть мне глаза. Но этого ни разу не произошло, понимаешь, Лорик, ни разу.
— Да уж, — хохотнула Лариса, — подобная репутация мужчины вызывает либо исключительное уважение, либо серьёзные подозрения.
— И, самое главное, корпоративы…
— Вот-вот, — оживилась подруга, — я как раз об этом хотела спросить. Как он тебя там представлял?
— Никак, — улыбнулась сомкнутыми губами Александрина. — Только по имени.
— Странно.
— Ничего странного. Деловых партнёров на праздниках не было. А что касается подчинённых, думаю, Владимир не считал нужным ничего объяснять. К тому же, представляя меня, он с таким значением произносил имя, что ни у кого не возникало сомнений…
— …в том, что рано или поздно, ты станешь его женой, — весело завершила фразу Лариса. — Санчик, а ты ни разу не заводила речь о женитьбе?
— До беременности — ни разу. Сама понимаешь, боялась сделать первый шаг к расставанию. А потом, когда мне популярно объяснили отношение к браку и семье, спрашивать уже не было смысла.
— Скажи-ка, а сейчас ты не попыталась выяснить, изменилось ли отношение Володи к браку и семье?
— Знаешь, Лорик, — встряхнула шевелюрой Логвинова, — не возникло желания. Зачем? Чтобы лишний раз подтвердить свои ощущения. Уверена, что создавать семью нам придётся на его условиях. Убеждение Володи не поменялось, я это чувствую.
— И ты решила ответить согласием?
— Ага, — весело кивнула Александрина, — поговорила с тобой, и стало ясно…
— Погоди-погоди, — нахмурилась Лариса, — мы же не выяснили про другого.
— Да нет никакого другого, — махнула тонкой ладонью Александрина. — Это уж я накрутила сама себя. А и надо-то всего лишь перестать ездить к Виталию.
— Так он и есть другой? — разочарованно переспросила подруга.
— Ну, это громко сказано, — смешалась Александрина. — Глупо сравнивать его с Володей. Просто мне пора перестать быть стервой…
— Санчик, — расхохоталась Лариса, — обожаю тебя! Но даже я не стала бы так бессовестно льстить тебе, называя стервой.
— А как это ещё называется? — невольно улыбнулась в ответ на заразительный смех подруги Логвинова. — Получила предложение от одного мужчины, а сама продолжаю время от времени спать с другим.
— Так расстанься. В чём проблема-то?
— Ни в чём, — жалко улыбнулась Александрина. — Поеду и объясню, чтобы больше не ждал.
— Разве нельзя позвонить? — удивилась Лариса.
— Не знаю, — повела плечом Александрина. — Непорядочно как-то. Хороший парень.
— Ну, да, хороший, — задумчиво проговорила подруга.
Семь лет назад
Отец Виталия Лесных тоже был пациентом невролога Логвиновой. Семь лет назад, изучая записи в амбулаторной карте больного, Александрина удивлённо подняла взгляд на парня, терпеливо ожидающего на стуле для пациентов. Густые, слегка вьющиеся, чёрные волосы; тёмно-карие глаза, со спокойным вниманием взирающие на врача из-под широких бровей; ровный прямой нос; смуглое лицо, с едва заметным румянцем и необузданной щетиной, невзирая на тщательное бритьё, обрамляющей нижнюю часть лица и упрямую скобку ярких губ средней полноты.
— Хотите сказать, Николай Иванович, что вы с пятьдесят девятого года?
— Нет, — добродушно улыбнулся двадцатитрёхлетний парень, — это папа. А я с восемьдесят девятого. Меня Виталием зовут.
— Александрина Григорьевна, — представилась Логвинова. — Какие жалобы, Виталий Николаевич? И где ваша карта?
— У меня никаких. Это отец записан к вам на приём. Просто не смог прийти. Хуже себя почувствовал. Вот, — молодой человек выложил на стол стопку бумаг и снимков, — анализы, снимки. Всё, что доктор Никаноров назначал. Может, вы посмотрите? И вот ещё, гостинец… для вас, — наклонился Лесных, добывая из стоявшей на полу небольшой сумки-холодильника пакет с двумя тушками домашней птицы.
— Снимки обязательно посмотрю, — с трудом удержалась от смеха Александрина, до того вид парня с подношением показался ей забавным, — а гостинец это лишнее. Вам для отца пригодится.
— Пожалуйста, возьмите, — примирительно улыбнулся Виталий. — Это ведь специально для вас. «Коли доктор сыт, то и больному полегче». Помните?
— Помню, конечно, — всё-таки расхохоталась Логвинова. — Это врач из фильма про Калиостро.
Александрину приятно позабавила фраза из «Формулы любви» — фильма, очень часто цитируемого в семье подруги и её мужа, Ларисы и Михаила.
— Верно, — расцвёл молодой человек, обрадованный добродушной реакцией симпатичного врача. — Вы извините, пожалуйста, что я без отца на приём пришёл, — негромко проговорил он, наблюдая за выражением лица сосредоточенной Александрины, изучающей снимки. — Мы всегда заранее записываемся. Стараемся приехать в город дня за три, к папиной сестре. Папа с каждым годом всё хуже переносит дорогу. Доезжаем, и у него руки-ноги дрожат. Он даже стоять может с трудом, не то что передвигаться. Дня два проходит, прежде чем он немного восстанавливается. Но в этот раз у меня не получилось раньше приехать. На работе комиссия нагрянула. Пришлось остаться.
— А кем вы работаете? — не отрываясь от бумаг, спросила Логвинова.
— Лесничим.
— Вот как? — удивлённо взглянула Александрина. — А где? Там же, где прописан ваш отец?
— Да, — кивнул парень. — Село Сосновка. Восемнадцать километров от города.
— Восемнадцать, — задумчиво повторила Логвинова, откинувшись на спинку стула и поворачивая авторучку в тонких пальцах красивой формы. — Вы говорите, отец с трудом преодолевает это расстояние? На чём же вы едете? На рейсовом автобусе? На такси?
— Что вы! Папе едва хватает сил выйти из дома и забраться с моей помощью в машину. У нас «нива».
— Понятно, — едва заметно вздохнула Александрина. — Виталий Николаевич, давайте поступим следующим образом. Как только вашему отцу станет лучше, привозите ко мне. Сможете? Или вам надо возвращаться на работу?
— Спасибо вам, — посерьёзнел молодой человек. — Я всё решу.
— Вот и хорошо. На этой неделе у меня приём в среду и пятницу в первой половине дня. Вот мой номер телефона. Звоните, как только будете готовы. Привезёте отца к завершению приёма, к двум часам. Медсестры у меня сейчас нет. Второй невролог, что работает в другую смену, в отпуске. Кабинет в моём полном распоряжении. Так что я смогу уделить вам столько времени, сколько потребуется.
— Нужно ли будет сдать ещё какие-то анализы?
— Пока нет. Прежде необходимо побеседовать с вашим отцом, осмотреть его. Не могу сказать ничего определённого, но кое-что вызывает сомнение.
— Что-то не так с лечением? — заволновался парень. — Мы строго исполняем все назначения.
— Сомнение вызывает диагноз, — уверенно изрекла Логвинова.
Беседа со старшим Лесных продолжалась три часа, с перерывами на десять-пятнадцать минут, на время которых парень укладывал отца на кушетку прямо в кабинете.
— Виталий, — обратилась к молодому человеку Александрина, когда они в очередной раз вышли в коридор, чтобы пациент мог отдохнуть, — извините, что беседа настолько затянулась. Если Николаю Ивановичу совсем не по себе, поезжайте. Но, кажется, ему будет гораздо труднее приехать на приём ещё раз. А мне крайне важно выявить ещё несколько аспектов.
— Это вы извините, — пылко произнёс парень, — что пришлось задержаться из-за нас. Конечно же, мы останемся. И, если нужно, приедем ещё.
— Скорее всего, — с сочувствием глянула на молодого человека Логвинова, — мы ограничимся сегодняшним днём. Сделаю назначение. Надеюсь, вашему отцу станет чуть легче.
— Судя по всему, — грустно сказал Виталий, уловив в голосе врача нотки обречённости, — до выздоровления далеко.
— Виталий, — решительно повернувшись к парню, встала перед ним лицом к лицу Александрина, — если подтвердится другой диагноз, на выздоровление надеяться не стоит. Увы, болезнь неизлечима. Единственное, чем можно помочь, немного облегчить состояние больного.
— Ну, в принципе, мы знали, что рассеянный склероз до конца не лечится…
— Речь не о нём, — твёрдо перебила молодого человека Логвинова. — Безусловно, болезнь может протекать по-разному. Но сейчас большинство пациентов с рассеянным склерозом полноценно живут десятилетиями, соблюдая график лечения и обследования. А у вашего отца, я почти в этом уверена, постэнцефалитный паркинсонизм.