— Сделаю, — радостно закивал Селиванов. Он, похоже, радовался, что дело благополучно сбыл мне, даже добавил: — Что-нибудь еще?
— Поторопить экспертизу авто, за рулем которого была Алла Лысенко, сможешь?
— Не обещаю, но постараюсь. — Антон бросил взгляд на меня. — Раз для дела надо.
— Не для себя же, — фыркнула я и отвернулась к окну.
Квартира Светловых находилась в красивой высокой сталинке в районе, примыкающем к центру. Прямо напротив — парк культуры и отдыха. Слева — здание мэрии. Жилье в этом квартале стоило безумных денег. Интересно, зачем было молодой девушке из благополучного района связываться с грязным делом, способствовать аварии троих людей и рисковать собственной жизнью. Хотя в девятнадцать многие опасности не кажутся такими уж серьезными, да и просчитывать риски умеют не все даже в более зрелом возрасте.
К тому же, имеет ли она вообще причастность к страшному ДТП, предстоит еще выяснить.
Дверь из красного дуба мне открыла женщина лет тридцати пяти в лосинах и коротком топе цвета фуксии. Русые волосы собраны в высокий пучок. Я бы подумала, что оторвала ее от занятий спортом, однако в руке у нее тлела сигарета, что вряд ли можно было совмещать с физкультурой. По крайней мере, в моем представлении.
— Могу я поговорить с Вероникой Павловной Светловой? — спросила я, протягивая удостоверение.
— Это я, входите, — ответила женщина и посторонилась. Я представляла мать Людмилы совсем иначе, но не верить ей оснований не было. Кстати, на удостоверение она даже не глянула. — Извините, у меня не убрано.
— Конечно, я понимаю, — заверила я, а сама оглядела огромную гостиную, куда меня привела женщина.
Похоже, что не убрано здесь уже очень давно. Я бы сказала, лет десять. На роскошной итальянской мебели слой пыли, на ковре из-за грязи едва угадывается былой рисунок. По углам и на люстре болтается паутина, одно из кресел целиком завалено одеждой, какими-то журналами и даже посудой. На втором стоит открытый ноутбук, а на полу у кресла — три бутылки вина. Похоже, пустые. Только венецианская штукатурка на стене с изображением итальянского дворика напоминает о былой роскоши. В целом выглядит все очень удручающе.
— Садитесь. — Вероника кивнула на диван, обивка которого пестрела прожженными следами от сигарет и множеством разных пятен. — Или вы хотите посмотреть, где я ее нашла?
— Да, было бы неплохо, — легко согласилась я, радуясь возможности покинуть это помещение. Мы пошли по длинному коридору мимо кухни. Я бросила туда беглый взгляд: дверь на балкон открыта настежь, на столе горы пустых банок, коробок и каких-то упаковок, раковина завалена посудой. «Да уж, проветривание тут очень кстати», — подумала я про себя. А вслух спросила:
— Давно вы тут живете?
— С рождения, — ответила женщина сухо, открыла передо мной дверь и указала на кровать. — Вот тут она вчера и лежала. Я выйду ненадолго?
— Да, конечно. Это ее комната, верно?
— Ее, — кивнула она и исчезла в коридоре. Должно быть, матери тяжело было находиться здесь, спокойствие в голосе наверняка результат действия успокоительных препаратов.
Я огляделась. В отличие от других помещений здесь сразу бросался в глаза порядок. Мебель выглядела далеко не новой, а компьютер с огромным монитором на столе вообще воспринимался чем-то доисторическим, хотя лет двадцать назад, скорее всего, был передовым гаджетом. Но все содержалось в чистоте и порядке. На длинном стеллаже — книги аккуратными рядами. Нижняя полка выделена под детские, из которых хозяйка комнаты давно выросла, далее — художественная литература, на уровне груди — энциклопедии и учебники, преимущественно по биологии, анатомии, химии. Чуть выше начинались разные сборники с одинаковыми выцветшими корешками, изданные в прошлом веке.
Рядом с компьютером на столе — клетка. В ней довольно большая белая крыса. Я обратила внимание, что поильник и кормушка у нее пустые — вряд ли Вероника вспомнит о ней в ближайшее время. Я налила животному воды из стоящей рядом бутылки и насыпала какие-то гранулы из стеклянной банки. Крыса принялась жадно есть, а я продолжила осматривать комнату Людмилы.
Кровать застелена покрывалом золотистого цвета, поверх него — декоративные подушки. Все примято, что неудивительно, раз именно тут нашли тело девушки. Над кроватью — огромное фото, прикрепленное канцелярскими кнопками. Возможно, даже перепечатка из журнала. Высокая блондинка с распущенными волосами по пояс стоит в модельной позе. На ней пиджак синего цвета на пару размеров больше, кожаная юбка и туфли-лодочки. Лицо миловидное, но пронзительные карие глаза добавляют строгости, особенно на контрасте со светлой копной волос. Я достала телефон и сделала снимок, предположив, что на фото — Людмила.
Рядом с кроватью тумбочка и маленький придвижной компьютерный столик. Видимо, хозяйка комнаты предпочитала пользоваться им, ведь на письменном столе с огромным монитором и клеткой просто не оставалось места. На тумбочке еще одно фото. Та же самая девушка, только лет на пять моложе, держит на коленях смеющегося пацана лет четырех. Тут же — зеленое яблоко, которое покойная не успела съесть. На столике — учебники и тетради. Я полистала их и предположила, что девушка планировала стать врачом. Ноутбук отсутствовал.
Огромное окно выходило на парк. Я вышла на балкон. Тут в горшках росли анютины глазки, некоторые даже продолжали цвести. На небольшом столике — подсвечник для уличной свечи, на стуле — плед. Похоже, хозяйка комнаты любила проводить тут время.
Я услышала, как скрипнула дверь, и вернулась в комнату. Вероника села на банкетку рядом с кроватью и скрестила руки. Я устроилась напротив за письменным столом, развернувшись лицом к собеседнице, благо стул был на колесиках.
— Вероника, расскажите, как вы обнаружили Людмилу, — попросила я.
— Милу, — поправила меня женщина. — Она терпеть не могла, когда ее полным именем называли. Не так я ее назвала, видите ли! Удивляюсь, как имя не сменила в восемнадцать. Вообще-то я уже все рассказала полицейскому, который приехал после скорой.
— Понимаю, но таковы формальности, — настаивала я. — Вы вернулись домой и обнаружили Милу тут, во сколько это было?
— Вернулась в четыре, около семи отварила пельмени и заглянула к ней в комнату, чтобы позвать на ужин. А она лежит. Я подумала: спит. Зову, а она не реагирует. Подошла, потрясла — ничего. Ну я в «Скорую» звонить. Они приехали: померла, говорят, полицейских надо. Вскоре и ваши явились, все расспросили, Милу рассмотрели. Сказали, что, скорее всего, она по естественной причине умерла.
— Это потому что при первичном осмотре не было обнаружено следов насильственной смерти, — кивнула я.
— Да, сказали, что вскрытие точную причину покажет, — пожала плечами Вероника и резко вышла из комнаты. Я подумала, что за напускным спокойствием скрывается большое горе, но она очень быстро вернулась с бутылкой вина и стаканом и вновь устроилась на кушетке. Сделала большой глоток и сказала: — Вам не предлагаю, вы при исполнении.
— Так точно! — не удержалась я от колкости, поскольку Вероника не очень походила на убитую горем мать. — Были ли у Милы какие-то проблемы со здоровьем?
— Может, и были, но мне она не рассказывала.
— Сложный возраст, желание быть во всем самостоятельной? — предположила я.
— Да у нее этот возраст лет в десять начался, сразу, как я Мартына родила, не рановато ли?
— У всех по-разному. — Я пожала плечами. — Значит, Людмила — не единственный ваш ребенок? Сколько сейчас сыну?
— Десять будет в ноябре.
— Он сейчас в школе? — предположила я.
— Мартын живет с отцом. Уже почти шесть лет.
Женщина отвернулась к окну. Я решила эту тему не развивать и вернуться к делу:
— Мила училась в медицинском?
— В колледже. Хотела ехать в Москву поступать, представляете? — усмехнулась Вероника, сделав большой глоток вина. — Я, конечно, понимаю: ЕГЭ по химии на максимальные баллы и все такое. Но где она и где столица? Кому она там нужна? К тому же жить где-то надо.
— Значит, она осталась в нашем городе и поступила в колледж?
— Ага, лучшая ученица, все дела. Мечтала заработать и свалить в свою Москву. — Вероника вдруг расхохоталась, поднялась с банкетки, достала из нижнего ящика письменного стола потрепанный журнал и протянула мне. — Узнаете?
— Это вы? — Я перевела взгляд с обложки на нее.
— Что, сильно изменилась? — ухмыльнулась Вероника.
— Нет, совсем нет, — слукавила я.
Судя по дате выпуска журнала, фото было сделано ровно двадцать лет назад. Однако женщина была вполне узнаваема.
— Мне тут шестнадцать. Агенты пророчили мне большое будущее, модельный бизнес был тогда в самом расцвете. На следующий день после выхода журнала я узнала, что беременна.
— Милой? — догадалась я.
— Да. — Она снова сделала большой глоток и вышла на балкон, оставив дверь открытой. Облокотилась на кованые перила, прикурила и продолжила, затянувшись: — Милка не любила, когда я в ее комнате курила. Хотя вообще-то это моя комната. Я тут выросла. На чем я остановилась? Ах да, ну пришлось рожать. Еще пара фотосессий, и все, гудбай, Америка, Европа и вся моя модельная карьера. Я этой дуре говорила: иди в модели, ведь все при ней. Были бы быстрые деньги, связи. Как бы не так! Портфолио сделала из-под палки, вон над кроватью снимок как раз, и все на этом. Уперлась: анестезиологом она, видите ли, хочет стать…
— А почему вы решили сохранить беременность? — осторожно поинтересовалась я. — По здоровью?
— Какое там здоровье, смеетесь? Разве оно от беременности прибавляется? Дети у вас есть? — резко переключилась она.
— Нет, — я покачала головой.
— И не надо, — отрезала Вероника. — Вот так растишь их, а они раз — и все.
— И все же, — настаивала я. — Почему не пошли на прерывание, раз были многообещающие перспективы в качестве модели?
— Отцу хотела насолить. — Она снова рассмеялась, потушила сигарету и вернулась в комнату на свое место. Вылила остатки вина в стакан и быстро его осушила. — Внук, рожденный несовершеннолетней дочерью, никак не вписывался в концепцию его мира.