ть обстановку на южных границах Советской России.
Трудно сказать, чем руководствовались большевики, вручая Энверу, который обещал им верой и правдой бороться с басмачами и английским влиянием в Средней Азии, мандат ВЦИК и отправляя его в Бухару. Можно подумать, что им было неизвестно пантюркистское прошлое Энвера, который пошел на союз с Германией перед Первой мировой войной во многом из-за того, что та одобряла его намерение создать Великий туран, в который вошли бы все тюркоязычные народы. При всем желании очень трудно поверить в то, что они надеялись на заверения Энвера пустить в ход весь свой авторитет, дабы переломить ход событий и бороться с басмачеством.
Едва оказавшись в Средней Азии, Энвер сразу же позабыл и о борьбе с басмачеством, и о своих обещаниях разоблачать деятельность английских спецслужб. И ничего удивительного в этом не было. Скорее это было закономерно. Честолюбивый и властный, Энвер привык быть первой скрипкой, и роль «наместника Мухаммеда» прельщала его куда больше, нежели туманное будущее. Да и на что он мог надеяться после того, как Ататюрк одержит победу и станет единоличным правителем новой Турции. На пост главного редактора какой-нибудь никому не нужной газетки?
Нет, столь жалкая участь была не для него, и, мгновенно вспомнив свою голубую мечту о создании Великого турана, он обратился за поддержкой ко всем младобухарцам и членам многих мусульманских общин Туркестана и, частично получив ее, объединился с басмачами и организовал выступление населения восточной части республики против правительства в Ташкенте.
Почти год ему удавалось вести успешные боевые действия против частей Красной армии. Надо заметить, здесь, в Средней Азии, Энвер снова оказался в своей стихии. Он никогда не обладал военными способностями для ведения крупномасштабной войны, что продемонстрировал в Триполитании и особенно на Кавказе, где его войска потерпели сокрушительное поражение от русской армии. А вот что касалось лихих кавалерийских наскоков и глубоких рейдов, тут ему не было равных. Разбив несколько отрядов Красной армии, он в ультимативной форме потребовал от Москвы вывода советских войск из Туркестана, обещав взамен поддержку коммунистической деятельности на Ближнем Востоке.
И все же, как это бывало с ним всегда, Энвер не учитывал реальной политической обстановки. А она была явно не в его пользу. Единственным антисоветским национальным движением, уцелевшим к концу Гражданской войны, оставалось именно среднеазиатское басмачество, и Энвер был обречен.
Впрочем, если он даже и понимал это, делать ему было нечего — будущего у него не было. А жизнь под чужим именем (за ним по-прежнему охотились армянские боевики) была не для него. Он продолжал сражаться с советскими войсками, и 4 августа 1922 года Энвер погиб в бою с отрядом красной кавалерии.
Так бесславно закончилась жизнь «героя младотурецкой революции» и бывшего правителя Османской империи, который до самых последних своих дней продолжал оставаться точно таким же романтиком и авантюристом, каким он когда-то начинал борьбу с кровавым султаном Абдул-Хамидом II…
КРОВАВЫЙ МАРШАЛ ЧОЙБАЛСАН
В 2003 году исполнилось пятьдесят лет со дня смерти Сталина, но до сих пор не умолкают споры о том, сколько же все-таки людей было репрессировано за годы его правления. А ведь страшный вред, нанесенный репрессиями стране, выражается не только цифрами.
Да, в заключении погибло огромное количество людей, но кто и когда подсчитал, сколько их, прошедших через ад тюрем, пересылок и лагерей, вернулось домой с полностью расстроенной психикой? А ведь у многих из них появились дети, которые вряд ли могли быть полноценными. Если же прибавить ко всему этому атмосферу страха, в которой жили эти люди, страха, который тоже передается на генетическом уровне, то по-настоящему мы начинаем пожинать плоды репрессий только сейчас, когда из десяти призывников восемь признаются больными. И не только физически…
Впрочем, наша страна далеко не единственная, где человек с трубкой проводил свои страшные опыты. После того как идея с мировой революцией потерпела полный крах и ни американские, ни европейские пролетарии и не подумали раздувать революционный пожар, стала меняться и тактика большевистского руководства. Теперь акцент был сделан не на экспорт революции непосредственно из СССР, а на помощь рабочему классу стран, где революционный взрыв был подготовлен внутренними предпосылками.
В 1927 году, принимая первую рабочую делегацию из Америки, Сталин заявил, что по мере того, как и дальше будет обостряться классовая борьба во всем мире, «будут складываться два центра мирового масштаба: центр социалистический, стягивающий к себе страны, тяготеющие к социализму, и центр капиталистический, стягивающий к себе страны, тяготеющие к капитализму. Борьба этих двух лагерей решит судьбу капитализма и социализма во всем мире». И хотя он так и не указал, какой же именно центр будет стягивать социалистические страны, американским пролетариям все было ясно и без слов: СССР!
Первой страной на пути реализации вновь провозглашенного сталинского курса стала Монголия, где в тридцатые годы Монгольская народно-революционная партия развернула нешуточную борьбу за переход своей страны от феодализма к социализму. Конечно, будь руководители той Монголии более грамотными, они вряд ли бы стали радоваться тому, что их страна миновала капиталистическую стадию развития. То есть ту самую стадию, в которую на пороге третьего тысячелетия (!) пытается вступить наша страна, когда для всего мира это пройденный этап.
Но, увы, у тогдашних руководителей Монголии не было ни знаний, ни желания эти знания приобретать. Особенно если учесть то, что у власти в Монголии находился не экономист, а обыкновенный военный.
Хорлогийн Чойбалсан родился в 1895 году в бедной аратской семье. С ранних лет работал в Урге носильщиком, сторожем. Самостоятельно выучившись грамоте, поступил в школу переводчиков, где овладел русским языком. В 1914 молодого человека направили в Иркутск для продолжения образования. Революционные события в России оказали на Чойбалсана большое влияние. В 1919 он вернулся в Монголию и по примеру Сухэ-Батора создал в Урге революционный кружок. Молодые люди быстро нашли общий язык, в 1920 году их кружки объединились, что и положило начало созданию Монгольской народно-революционной партии (МНРП).
Летом 1920 г. Чойбалсан отправился в далекую Москву, где передал письмо лидера монгольских революционеров Ленину, в котором содержалась просьба о помощи монгольскому народу в освобождении Монголии. Получив положительный ответ, Чойбалсан вернулся в Монголию и принял активное участие в создании народно-революционной армии.
После неожиданной и весьма загадочной смерти Сухэ-Батора его верный сторонник стал играть все большую роль в политической жизни страны. За тридцать лет своей политической жизни этот человек занимал множество различных постов, включая самые высшие посты в государстве. Член ЦК МНРП, его президиума и политбюро, главнокомандующий Монгольской народной армией, председатель Президиума Малого хурала МНР, министр иностранных дел, министр животноводства и земледелия и премьер-министр МНР…
Со временем он будет получать не только звания и посты, но множество самых различных наград, в том числе и от своего великого соседа. И только спустя много лет мировая общественность узнает то, о чем так долго молчали историки и политики, что именно этот кровавый маршал был настоящим палачом монгольского народа. Да, в 1988 году пленум монгольской партии осудит его преступления, но, как и всегда в таких случаях, суд состоялся слишком поздно, и никто не сможет вернуть Монголии тех людей, которые нашли свое последнее пристанище в десятках тысяч братских безымянных могил…
И все же надо быть объективным. Сейчас легко рассуждать, кто и чего не понимал в то далекое и очень сложное время. Чойбалсан же, учитывавший историю своей многострадальной родины, которой попеременно владели то японцы, то китайцы, не мог не сотрудничать с Советским Союзом, а значит, в той или иной мере не копировать те процессы, которые проходили в нем. Особенно если учесть, что в 1923 и 1924 годах он учился в Военной академии в Москве. А посему и старался лидер Монголии на славу…
Конечно, объявить о переходе от феодализма сразу к социализму было легко, куда сложнее было это сделать. Если, конечно, это возможно сделать вообще. В стране не было необходимых кадров, квалифицированных рабочих и среднего технического звена, поэтому прыжок из одной общественной формации в другую было решено осуществлять принудительным путем. Так, как это делалось в Советском Союзе — без обсуждения.
Чойбалсан не стал изобретать велосипед и слепо копировал самые худшие методы управления компартии СССР и ее верного НКВД. Как утверждают многие историки и политики, директивы монгольская партия получала из Москвы. Впрочем, иначе, наверное, и быть не могло. Сложно представить, чтобы Сталин, в очередной раз защитив Монголию на Халхин-Голе, предоставил ее развитие самой себе.
Верный себе, он потребовал от своих монгольских ставленников проведения пресловутой коллективизации, и организация первых же колхозов обернулась для аратов насилием и кровью. Желание насильно согнать людей в артели вызывало сопротивление, по всей Монголии вспыхивали восстания, и количество недовольных государственной политикой росло не по дням, а по часам. Однако Чойбалсана мало волновали чаяния простых аратов, и, оправдывая доверие Сталина, он не только сам возглавил карательные органы, но и пустил в ход авиацию, танки и артиллерию.
Ну а чтобы оправдать свою жестокость и хоть как-то успокоить народ, партия во весь голос заговорила о «левацких перегибах», как это было в свое время в СССР со статьей Сталина «Головокружение от успехов». Как и в Советском Союзе, репрессии в первую очередь обрушились на участников монгольской революции и, разумеется, на интеллигенцию и духовенство. А ведь среди лам было много не только хорошо образованных людей, но и прекрасных целителей. И тем не менее десятки тысяч служителей религии были осуждены и расстреляны.