Дождавшись, пока за спиной хозяина захлопнется дверь, Марселла нырнула за ширму, чтобы в свою очередь воспользоваться ночным горшком и тазом для умывания. Удовлетворив свои самые насущные потребности, она направилась к позолоченному монстру, считавшемуся здесь кроватью. Теперь ложе выглядело уже не таким роскошным, как накануне, а казалось кричащим и просто мишурно безвкусным.
Да и сама комната тоже потеряла свое магическое очарование и блеск в сером свете пасмурного утра. Из горевших всю ночь многочисленных свечей осталось лишь несколько, а воздух был тяжелым от запаха воска. Ковры и гобелены, поразившие сначала Марселлу приглушенными оттенками цветов, теперь являли взору подозрительные признаки ветхости. Различные «предметы искусства» в беспощадном свете занимавшегося дня тоже производили отнюдь не великолепное впечатление, как накануне. А обеденный стол у стены теперь казался завален всего лишь грудой металла и поддельных драгоценных камней.
Нахмурившись, Марселла торопливо собрала свои разбросанные по комнате вещи. Очевидно, ее разочарование этим человеком распространялось и на все, что его окружало. Она походила на поклонника, который, подглядывая за красивой женщиной, обнаружил при ближайшем рассмотрении, что ее красота — лишь результат искусного применения красок и пудры.
Одолеваемая этими невеселыми мыслями Марселла надела платье, неловко застегнула кнопки и крючки, обулась и, лишь потянувшись за перчатками, обнаружила браслет, который Вольф ночью застегнул у нее на запястьи.
«Вот досада», — рассердилась Марселла, безуспешно пытаясь открыть сложную застежку. Наверняка Вольф полагал, что делает ей подарок. Но Марселла скорее бы дала отрубить себе руку, чем уйти из этого дома, унося с собой хоть одну вещь, принадлежавшую этому разбойнику.
Наконец ей удалось справиться с бурными эмоциями и подойти к делу более спокойно. Резким движением она сдернула с руки оскорбительное украшение, поцарапав при этом запястье. Поморщившись от боли, Марселла вытерла простыней капельки крови. Сверкающее золото оказалось тоже испачкано кровью, но она не обратила на это никакого внимания. Швырнув браслет на стул, Марселла забрала шаль и сумочку и направилась к выходу.
— Чтобы не говорили, будто кто-то из Ханникатов позволил купить себя за безделушку, — с вызовом заявила она и нажала на ручку двери.
Однако стоило Марселле оказаться в комнате, где ей довелось впервые беседовать с Вольфом, как мимолетное самодовольство исчезло, и на нее снова нахлынули робость и смущение. Как и в первый раз, Вольф восседал в своем троноподобном кресле, взирая на Марселлу с тем же ледяным презрением. Чувствуя неловкость за свой неряшливый вид, Марселла с опаской поглядывала в его сторону. К ее удивлению, несмотря на последствия вчерашнего пьянства, наложившего отпечаток на внешность хозяина дома, ему все-таки удалось выглядеть настоящим лордом.
Это наблюдение явно не способствовало поднятию духа Марселлы, равно как и появление второго слуги, молодого дюжего парня. Стоя у ведущей на лестницу открытой двери, он держал наготове в своих медвежьих ручищах столь хорошо запомнившийся Марселле вонючий мешок.
— Право же, в этом нет никакой необходимости, — запротестовала девушка, с неприязнью поглядывая на подручные средства, которые собирались использовать эти разбойники, чтобы лишить ее возможности запомнить дорогу. — Даю вам слово, я задерну занавески в карете и даже зажмурю глаза, пока мы не доберемся до «Золотого Волка».
Вольф молча подал слуге знак исполнять приказание, а в ответ на мольбу Марселлы пригрозил:
— Не испытывайте мое терпение, мисс, э-э, Жаворонок. Иначе я отправлю вас отсюда связанной и с кляпом во рту. Дженкс, — обратился он к парню, — завяжи глаза моей… гостье, и отвези ее обратно в клуб.
— Право же, мистер Вольф, ни к чему столь строгие меры, — продолжала настаивать Марселла. — Понимаете, у меня нет никакого понятия об ориентации. Я все равно не сумела бы найти дорогу к вашему дому, даже если… ай, это же безобразие!
Последние слова оказались заглушены мешком, который Дженкс бесцеремонно напялил ей на голову и надежно закрепил на шее. Затем он схватил девушку в охапку и потащил вниз по лестнице.
Скрипнув зубами, Марселла подчинилась неизбежному, рассудив, что ей следовало бы еще поблагодарить Вольфа за то, что он не велел оставить ее в каком-нибудь бедняцком районе. Как бы тогда Марселла объяснила дома сложившуюся ситуацию, даже если бы вернулась целой и невредимой? Теперь же у нее оставался шанс спасти свою репутацию и доброе имя.
Несмотря на устроенный вчера в «Золотом Волке» настоящий переполох, все, кажется, должно закончиться благополучно, потому что никто из присутствовавших при этом мужчин не знал ее. Что же касается самого Вольфа… Марселла молила бога, чтобы этот негодяй не запомнил имени своей пленницы, потому что даже маленький слушок о случившемся этой ночью мог окончательно погубить ее.
Пока тайна не раскрыта, можно спать спокойно. Однако Марселла поклялась себе, что никогда не простит Вольфу перенесенного унижения. Если ей когда-нибудь представится возможность уничтожить его, она без колебаний сделает это.
Гарет Ричвайн дождался, пока стихнет шум удалявшихся шагов, потом, стараясь не поворачивать раскалывавшуюся от боли голову, поднялся с кресла и через завешенную бархатной портьерой дверь прошел в свою спальню.
«Черт побери, пропади все пропадом», — подумал он. Из его груди вырвался глухой стон, а лицо исказилось в болезненной гримасе. Гарет смутно представлял все произошедшее прошлой ночью. Единственным светлым воспоминанием было пробуждение от чрезвычайно приятного эротического сна, который оказался вовсе не сном, а явью.
Несмотря на похмелье, мысль о тех минутах снова отозвалась возбуждением в чреслах. Тогда Гарет находился в состоянии сладкого забытья, на границе между сном и пробуждением, осознавая лишь то, что он в постели не один и что его возбуждают самым изысканным образом… Гарет уже собирался излить свое семя в нежную умелую руку женщины, но вдруг поразился необычности этой ситуации: в его тщательно охраняемое жилище проник посторонний. Это охладило пыл Гарета так же успешно, словно он нырнул в мутные воды Темзы. Кроме нескольких преданных слуг и немногих людей, связанных с ним общим делом, никто больше не имел доступа в этот с виду давно заброшенный и нежилой дом. Однако вчера ночью Гарет почему-то позволил незнакомой женщине войти в его личные апартаменты, судя по всему, переспал с ней, а потом, прежде чем успел от нее избавиться, свалился в пьяном беспамятстве.
Выругавшись, Гарет нашел у кровати бутылку джина, отпил большой глоток и опустился на ступеньку, ожидая, когда возымеет действие это обычное в таких случаях лечение. В результате у него подвело от голода живот, и Гарет вспомнил о второй причине, по которой он никогда не злоупотреблял спиртным. Первой была борьба за свою жизнь.
Гарет осторожно дотронулся до перечеркнувшего бок иссиня-багрового шрама, память о нападении, совершенном на него в прошлом месяце в одном из переулков Флит-стрит. Это было далеко не первое покушение, но оно едва не оказалось роковым.
К счастью, нападавший оказался недостаточно опытным в этих делах, а Гарет вовремя услышал тихие шаги у себя за спиной и успел увернуться в тот самый момент, когда клинок описал смертоносную дугу. Благодаря этим обстоятельствам нож не впился ему под лопатку и не пронзил сердце, а просто скользнул по ребрам. В ту ночь ему крупно повезло, впрочем, как и в эту.
Эта стерва вполне могла бы принести с собой пистолет или нож и убить во время сна… и все по его же собственной вине, из-за того, что он утратил бдительность.
И что самое смешное — как правильно заметил Сим, — девица-то была совсем не в его вкусе. Гарет всегда питал слабость к хорошеньким кукольным личикам и пышным формам, подчеркнутым соблазнительными нарядами из ярких шелков и атласа. Предпочитая, чтобы женщины были в постели очень страстными, он в то же время требовал за дверьми спальни беспрекословного подчинения своей воле. Эта же мерзавка — как, черт побери, ее звали-то? — не отвечала ни одному из предъявляемых им требований.
Правда, она вполне могла сойти за хорошенькую, и фигурка у нее неплохая. Но эта девица забавно продемонстрировала удивительную неспособность составить о себе благоприятное впечатление.
Разумеется, Гарет и раньше заключал подобные сделки с другими женщинами. Заплаканные светские дамы, скрывающие под вуалями свое лицо, с удивительной регулярностью появлялись на пороге «Золотого Волка» с мольбами о снисхождении к своим мужьям или любовникам, которые слишком глубоко увязли в долгах. В обмен на отмену долгов своих непутевых мужчин женщины чаще всего предлагали одарить Гарета любовными милостями. Время от времени он принимал такие предложения, с извращенным удовлетворением наблюдая при этом, как охотно эти утонченные дамы из высшего общества разыгрывали из себя шлюх. Впрочем, это лишь подтверждало его теорию о том, что знать ничем не отличается от презираемых ею проституток и сводников. Однако подобные дела Гарет всегда проворачивал в «Золотом Волке»… вплоть до вчерашнего вечера.
Он сделал еще один глоток джина. Напиток обжег ему глотку и одновременно вызвал проблеск в памяти. Ее звали Марселла Ханникат, именно так. Но что на него нашло, почему он позволил ей, единственной из всех женщин, провести здесь ночь и почему, в конце концов, отказался выполнить свое обещание?
Ведь в противоположность сказанному этой девице именно Гарет, а не Роберт занимался финансовыми делами «Золотого Волка». Долговые расписки ее брата до сих пор находились у него, спрятанные в надежном месте вместе с множеством других денежных обязательств. Черт побери, Гарет даже смутно помнил этого самого Кларенса: зеленый юнец, имеющий весьма слабое представление о тонкостях игры в фараон.
Устав от тревожных размышлений, Гарет поднялся со ступеньки и принялся методично задувать догоревшие почти до конца свечи. Сегодня вечером он как всегда повторит все тот же ритуал и зажжет несколько десятков свечей, чтобы прогнать гнетущее ощущение обступавшей со всех сторон темноты, которая все эти годы наводила на него неописуемый ужас. Гарет понимал, что из-за этой вынужденной меры когда-нибудь спалит все вокруг, но его утешало то, что тогда и сам он умрет в ликующем сиянии света, а не в удушающей темноте. Задув последний огонек, Гарет снова подошел к кровати и вдруг застыл на месте: на фоне ярко-желтого покрывала резко выделялось красновато-коричневое пятно, кровь?! Впрочем, что-то вызывало сомнение в этом внешне невинном пятне.