Остальные ланзаппы помедлили лишь мгновение, а затем с воем рванули в разные стороны, даже не пытаясь отомстить за смерть своего предводителя.
Вскоре топот их лошадей затих вдали, но еще минуту никто из оставшихся не мог произнести ни слова. Потом Свинчатка слез с лошади и, покосившись на дымящуюся голову, подобрал испачканный кровью меч, тщательно вытер его пучком травы и вернул хозяину на телегу. Тот снова лежал без памяти, бездыханный, и никто не мог сказать, жив ли он.
– Что скажешь, Красавчик? – спросил очнувшийся Котлета.
Главарь встряхнул головой.
– Я только что обгадился… – признался он. – Я, Красавчик, выходивший против Кривого Гуннара, не побоявшийся схватиться с Сачкиносом и Гиркушем, обгадился прямо в седле…
– Не переживай, – сказал Рыпа. – Ты не один такой…
Они засмеялись неестественными жестяными голосами, потом Красавчик повернулся к Лакобу:
– Как он это сделал?
Лакоб лишь молча воздел руки к небу.
– Ладно, поехали скорее в тот Ноэль, я хочу поскорее напиться червивки, напиться до беспамятства.
Глава 43
Стоял один из последних погожих дней, череда которых обычно являлась прологом перед долгими дождями, промозглой сыростью и тоской по ранней весне. Солнце пригревало по-летнему, граф де Кримон шел по двору замка Ангулем, с удовлетворением отмечая, как меняются в лице разомлевшие на солнце гвардейцы, едва только заметив его.
«Лентяи, – думал граф. – Прежний герцог совсем не занимался их дисциплиной». Сам де Кримон уже успел отметиться среди «лентяев», наказав четверых из них. После того, как их высекли в казармах, один оказался совсем плох, и лекарь сказал, что за исход дела не ручается. Но кого беспокоит смерть одного из лентяев? Только не де Кримона.
Осеннее солнышко действовало на него по-особому, и седина в волосах совсем не мешала графу интересоваться госпожой Фрай. Сегодня он поднимался на этажи замка, где она жила с детьми. Генриетта что-то стирала в своей комнате и, стоя в коридоре незамеченный, де Кримон с четверть часа наблюдал за ней, с замиранием сердца примечая, как колышется под блузой тяжелая грудь, как движутся под юбкой литые бедра.
Вспоминая это теперь, де Кримон порядком распалился. Да, он мог получить молодую горожанку, купить девственницу в бедном квартале всего за пару серебряных монет, но это было доступно, а потому неинтересно. А вот жена хваленого Фрая с ее вынужденной вежливостью и плохо скрываемой неприязнью была нужна графу. Да что там нужна, с каждым днем он понимал, что она ему просто необходима!
Под ноги де Кримону попала старая полуслепая сука голинштенской породы. Она считалась королевой всей герцогской псарни, от нее пошло все их безупречное племя охотничьих голинштендеров, но сейчас де Кримон просто пнул ее в брюхо и выругался.
Поджав хвост и жалобно скуля, сука прихрамывая побежала прочь, а де Кримон шумно вздохнул и, повернувшись на каблуках, двинулся к парадному крыльцу замка.
«И пусть попробует отказать, сука…» – твердо пообещал он себе, решительно поднимаясь по ступеням.
Один лестничный пролет, другой, третий… Часовые вытягивались в струнку – этих можно не бояться, они будут молчать. На втором этаже де Кримон уже уловил этот волнующий запах…
«И чем она душится, эта простушка?»
Граф потянул носом: какое-то дешевое мыло, что так любят простолюдины, но как же волнует этот запах. Как же он его волнует!..
Узкий меч в ножнах ударился о стену.
– Кто там?
«Это она! Ее голос!»
Ноздри де Кримона раздулись, здесь, в полутемном коридоре он чувствовал себя затаившимся хищником, предвкушающим трепет добычи.
Генриетта вышла в коридор, держа в руках вязанье.
– Ваша светлость? – удивилась она и, заметив лихорадочный блеск в глазах графа, попятилась.
– Стой, девка!
Он обхватил ее за ягодицы и привлек к себе.
– Да отпустите же, ваша светлость, как вам не совестно…
Генриетта отталкивала графа, стараясь не поднимать шума, ей не хотелось, чтобы выскочившие на шум дети застали ее в столь неприглядной ситуации.
– Пустите, ваше сиятельство, я замужняя женщина, пустите…
– Ни… за… что…
Граф сопел носом и лапал Генриетту, а она как могла оборонялась и тревожно оглядывалась на дверь, где занимались с учителями дети.
Потеряв наконец терпение, Генриетта сильно толкнула графа, и он отлетел к противоположной стене, громко зазвенев мечом и шпорами.
– Я возьму тебя сей же час, прямо на полу! – воскликнул де Кримон и снова бросился в атаку. Обхватив Генриетту, он старался повалить ее на пол, но они были в разных весовых категориях.
– Бусов дам… дура! Платье куплю! – обещал граф, делая попытки задрать на Генриетте юбки.
– Я герцогу пожалуюсь, ваше сиятельство…
– Дура… кто же тебе поверит…
Дыхание де Кримона сбивалось от возбуждения, изловчившись, он поднырнул рукой под подол, но в следующее мгновение получил кулаком в ухо и рухнул на пол.
В ухе звенело, а голова будто налилась чугуном.
Граф с трудом поднялся на ноги, потер отбитое ухо и, указывая на Генриетту пальцем, сказал:
– Ты сама ко мне придешь, я тебе устрою, сучка… Хамка! Ты думаешь, дождешься своего мужа? Как же – держи карман шире, оттуда, куда послал его герцог, не возвращаются. С кем ты потом останешься? Кто тебя защитит?
Громко топая и звеня шпорами, граф ушел, а Генриетта прислонилась к стене и заплакала. Не за себя она боялась, а за мужа, ведь и впрямь на этот раз все происходило совсем иначе. И в прежние времена Каспар уходил в долгие походы, но при этом никогда не брали в заложники его семью.
Где он сейчас и что с ним? Жив ли? Или прав этот старый кобель?
Послышался шум, распахнулась дверь, и в коридор выскочила Ева.
– На прогулку, на прогулку! Мама, мы закончили урок и теперь идем гулять за стену!
Вышел Хуберт. Генриетта быстро промокнула глаза рукавом и сказала:
– Ну что же – идемте, только недолго, уже обедать скоро.
– Мама, что с тобой? – спросил сын, заметив, что Генриетта расстроена.
– Ничего, пустяки. – Она виновато улыбнулась. – Взгрустнулось просто.
– Отец обязательно вернется, ведь ты же сама говорила, что он удачливый.
– Удачливый, – согласилась Генриетта.
Из класса появились два старца – учитель математики Бразис и знаток арамейского и гальдийского языков Ортман.
– Добрый день, госпожа Фрай, – поздоровались они и прошли мимо.
– Добрый день… – одними губами произнесла она и старательно улыбнулась Хуберту: пусть думает, что она успокоилась.
Когда Генриетта спустилась во двор, Ева уже выскочила в открытые крепостные ворота и пробежала по мосту. Ей разрешалось играть за рвом на дороге, и Генриетта обычно выходила к ней. Вместе они прогуливались вдоль рва и возвращались в замок, а Хуберт проводил свободное время в конюшне. Ему нравилось ухаживать за лошадьми и учиться их подковывать – он вообще любил обучаться всему незнакомому.
Генриетта медленно шла к воротам, поглядывая по сторонам, нет ли где де Кримона. Гвардейцы возле казармы и часовые на стенах поглядывали в ее сторону с интересом, женщин здесь не было и за пару минут ласки любой отдал бы месячное жалование.
Неожиданно раздался крик – это была Ева, Генриетта не могла спутать.
– Дочка! Ева! – закричала она и со всех ног бросилась к воротам. Она бежала, не чувствуя под собой ног, а повторяющийся крик резал ее по живому, замутняя рассудок.
Уже с моста она увидела Еву, та висела, уцепившись ручонками за край кирпичной кладки, ее пальцы могли вот-вот соскользнуть.
Генриетта рванулась из последних сил и, упав возле края рва, ухватилась за запястье Евы. Затем попробовала тянуть, но силы иссякли, и легкое тело девочки стало сползать, увлекая за собой Генриетту.
– Не бойся, дочка, я сейчас тебя вытащу… – пробормотала Генриетта, но ничего не могла сделать.
– Мама, мы умрем? – спросила Ева, глядя матери в глаза.
– Нет, дочка. Нет…
Генриетта боялась, что разрыдается и тогда они наверняка сорвутся в высохший ров.
Послышался топот, краем глаза Генриетта заметила бегущего Хуберта и сержанта – того, что был возницей, когда их привезли сюда на карете. Еще мгновение – и сильные руки подхватили Еву, потом сержант помог подняться Генриетте.
– Как же это ты, сестренка, а? – Хуберт улыбался и гладил напуганную Еву по голове. Он был бледен, подбородок его трясся. – Как же это ты?
– Я не сама… – сообщила девочка. – Двое солдат схватили меня, спустили и сказали: держись, покуда сможешь… Я держалась, а потом… потом стала кричать…
– Да как же это? – развел руками сержант. – Да кто же это?
В паре сотне шагов от ворот – на дороге, стояли двое гвардейских лейтенантов. Увидев их, сержант поник головой и, не прощаясь, вернулся за ворота.
– Мама, вон они! – указала девочка. – Я боюсь, они меня опять туда кинут!
– Не бойся. – Генриетта прижала девочку к себе. – Не бойся, никто тебя не кинет.
– Нежели они отца не боятся? Зачем они это сделали? – глядя на стоявших на дороге гвардейцев, с некоторым удивлением произнес Хуберт.
– Может, они не знают его или надеются, что он не вернется, – предположила Генриетта, думая о том, как ей теперь поступить, чтобы спасти детей. Она уже не сомневалась, что все подстроил де Кримон, желая заполучить ее во что бы то ни стало, и теперь ей следовало принять решение – или позор, или жизнь детей.
– Давай пожалуемся герцогу!
– Наше слово против их слов? Нет, не получится. – Генриетта вздохнула. – Пойдемте обедать, на сытое брюхо все не так страшно.
Под внимательными взглядами притихших на стене часовых заложники герцога прошли по просторному двору и уже собрались подняться по ступеням, когда навстречу им вышел де Кримон.
– Что случилось, моя дорогая, я слышал крик? – спросил он с притворным участием.
– Моя дочь едва не сорвалась в ров, ваше сиятельство.
– О, какая неприятность!