— Да нешто можно?.. — начал было Амвросии.
Келарь Амвросия перебил. Сказал Иве:
— Подожди возле палат. Освободится брат Амвросий, отведёт тебя к Макарию.
Вышел Ива. Келарь — Амвросию:
— Пусть свидятся. А ты в верхней каморе посиди. Там не то что человечий голос — шорох мышиный слышен. Авось что и узнаем из разговора старого да малого.
Долго ждал Ива — решали келарь с Амвросием другие дела. Однако дождался. Хлопнул его кто-то по затылку. Оглянулся — Амвросий.
— Идём, что ли…
Всю дорогу ворчал:
— Больно добр да сердоболен брат Савва. Кнутами бы вас обоих, чтоб признались.
Ива про себя посмеивается: «Мели Емеля твоя неделя. К деду Макарию всё одно попаду».
Неподалёку от башни Амвросий велел Иве:
— Погоди чуть.
Сам к ратному человеку, который стерёг башню, подошёл и что-то негромко стал говорить.
— Подь сюда, — поманил пальцем Иву.
Стали спускаться по тёмной сырой лестнице. Впереди — Амвросий, за ним — Ива. Позади всех ратный человек с бердышом-топором, насаженным на длинную палку.
— Здеся! — остановился Амвросий. И ратному человеку: — Ты им воли не давай. Малость поговорят — и ладно. И не торчи возле двери. Запри на замок, а сам у входа стой на карауле.
— Исполню, брат Амвросий, — сказал ратный человек.
— Пошёл я, — пропыхтел Амвросий.
На прощание Иве подзатыльник отвесил. Стерпел Ива. У него одно на уме: поскорее бы к деду Макарию.
Загремел ратный человек ключами. Один примерит — не лезет. За другой возьмётся — в замочную скважину войдёт, а замка не отпирает.
Наконец-таки щёлкнул со звоном замок. Заскрипела тяжёлая дверь, обшитая железом.
Сидел дед Макарий посреди темницы, точь-в-точь похожей на ту, из которой вчера вышел Ива. Руки и ноги у деда Макария закованы в цепи.
Сжалось у Ивы сердце от худых мыслей. Кинулся он к деду Макарию. Вздрогнул тот. Не понял, кто ткнулся ему в грудь. Оттолкнул.
Засмеялся счастливо Ива:
— Так это ж я…
Заскрипела опять дверь. Щёлкнул замок.
— Здоров ли, деда? — спросил Ива. — Меня только вчера из башни выпустили. В такой же сидел. Только не на цепи.
Оправился дед Макарий от неожиданности, положил руку на Ивино плечо и плечо крепко сжал.
Затих Ива недоуменно.
У них с дедом за долгие странствия появился свой молчаливый язык. Знал Ива по дедовой руке, когда вперёд надо идти, когда — остановиться, когда можно сказать, а когда и помолчать надо.
А теперь? Остались вдвоём. Ушёл Амвросий. Стражник отправился караулить башню. А дедова рука предупреждала: «Берегись! Опасность!»
Огляделся Ива — никого кругом. Сквозь дверь, коли и захочешь, ничего не услышишь: толста очень.
Однако, видать, неспроста дедова рука подавала знак. Стал дед расспрашивать Иву, где был, что делал.
Отвечает Ива с опаской, боится сказать лишнее.
Помянул иконописца Игнатия — дедова рука опять плечо сжала. Одними губами выговорил дед Макарий:
— Как по дороге велел, откройся во всём Игнатию…
И опять разговор о разных разностях.
Загремели стражниковы шаги по каменным ступеням.
Сказал дед:
— Прощай. Едва ли свидимся ещё. Живи честно и прямо. Думай прежде не о себе — о людях.
Открылась дверь. Крикнул стражник с порога:
— Наговорились, что ли?
Стиснул Ива зубы, чтобы удержать слёзы. Поклонился деду Макарию до земли:
— Спасибо тебе за всё.
В тот же день Амвросий докладывал келарю:
— Поди, целый час в верхней каморе просидел. Не было молвлено ничего вредного или тайного. Должно, Макарий не доверился мальчонке.
Келарь Савва посмотрел на Амвросия холодными, рыбьими глазами:
— Может, и верно. А всё ж приглядывай за мальчонкой.
— Исполню, брат Савва, — низко поклонился Амвросий.
Глава 11. Двое на одного
Вечером поливал Ива вместе со старцем огород. Вдруг из-за плетня знакомый голос:
— Бог в помощь!
Точно пружиной подбросило Иву. Глянул а через калитку, что в плетне, идёт человек в рубахе, запачканной красками.
Старцу поклонился. Тот ответил:
— Здравствуй, Игнатий.
А Игнатий взъерошил Ивины вихры, смеётся:
— Напился ли вволю?
— Спасибо тебе! — улыбается Ива. Рад он несказанно. Знает теперь, что Игнатий и приносил ему воду.
Потолковали о том о сём — распрощался Игнатий.
Теперь у Ивы одна забота: поговорить с Игнатием так, чтобы не приметили другие. Утром следующего дня прошёл мимо иконописной палаты несколько раз, будто невзначай. И всё подле Игнатия — его ученики и подмастерья. Решил Ива: самое верное дело познакомиться с кем ни то из Игнатьевых помощников.
И познакомился. Глядит: двое мальчишек друг против друга вроде молодых петухов ходят. Вот-вот сцепятся. А к тому, что белобрысый и поменьше ростом, подбирается сзади третий. У белобрысого на затылке глаз нет. Не чует опасности.
Хотел Ива крикнуть — не успел. Кинулся третий мальчишка белобрысому в ноги. И началась потасовка. Да уж какая потасовка, когда двое здоровых парней лупят меньшого!
— Чего вы двое на одного?! — подбежал Ива.
Длинный и жилистый оскалил лошадиные зубы:
— Мы и двоих можем!
Развернулся, Иве по уху — трах!
Не широк в кости Ива. Не больно, как поглядеть, здоров. А силён, ловок и зол в драке.
Всякое случалось, когда хаживали с дедом Макарием по деревням и городам. От иного взрослого мужика отбивался.
Не скоро, а показали-таки длинный и его товарищ пятки.
Белобрысому погрозили кулаками, а Иве пообещали особо:
— Тебя где хошь найдём! Сочтёмся! За нами отродясь не пропадало!
Белобрысый рукавом вытер кровь с лица:
— Здорово они меня.
— И ты их не худо, — утешил Ива.
— Я что… Кабы не ты…
— Надо было на помощь кого кликнуть, — сказал Ива и, отдышавшись, будто без задней мысли кивнул в сторону иконописной палаты. — Хоть бы оттуда.
Белобрысый усмехнулся разбитыми губами:
— В следующий раз непременно кликну…
— Иль не помогли бы?
— Будь спокоен. Ещё как! Кабы оттуда подоспели, мы бы и вдвоём ног не унесли. — И, видя недоумение Ивы, пояснил: — Санька с Гринькой, что меня били, оттуда и есть.
— Так… — поскрёб в затылке Ива.
А про себя подумал: «Вот и познакомился!»
— Зовут как? — спросил белобрысый мальчишка.
— Ивой.
— А меня Васькой. Васькой Свистуном.
— За что ж Свистуном прозвали?
— Я любую птицу могу изобразить. Знаешь, у меня их сколько? Хочешь, покажу?
Дом у Васькиных родителей большой, опрятный. За высоким забором.
В сараюшке на огороде клеток с птицами — дюжины две.
Свист и щебет стоит — заслушаешься.
Потом Васька стал показывать своё искусство.
И верно, отвернёшься — не поймёшь: то ли черноголовая славка выводит песню, то ли Васька свистит.
— Ловко, — похвалил Ива. — Ну, мне пора.
По душе пришёлся Ваське новый знакомый. Спросил Иву:
— Куда торопишься? Хочешь, вместе пойдем ловить птиц? Я тебе все секреты свои открою и места покажу. А?
В другое время Ива непременно бы остался с Васькой. А сейчас нельзя: большое дело доверил ему дед Макарий. До птиц ли тут! Да и Васька хоть и хороший малый, а дружить с ним нельзя, потому как первый враг Игнатьевым подмастерьям, с которыми Иве хоть не дружить, а ладить надо.
Так рассудительно думал Ива. И не знал ещё, какой крепкой верёвочкой свяжет его судьба с этим самым Васькой.
И, прощаясь с Васькой у калитки его дома, твёрдо решил: сюда больше ни ногой!
Глава 12. Не могу обещать…
В тот же день Санька тёр для Игнатия краски и говорил Гриньке вполголоса:
— Малого, что живёт в келье старца Никодима, вечером подкараулим…
Игнатий услышал тихий разговор.
— За что? — спросил.
Гринька на Саньку сердито шикнул.
— Так…
— А всё же?
Старательно заработали Игнатьевы ученики. Засопели от усердия.
Игнатий отложил икону и кисть, которой писал, подозвал Гриньку с Санькой.
Оба подошли. Принялись рассматривать свои ноги.
— Чтоб мальчишку никто пальцем не трогал, — строго сказал Игнатий.
— А как не мы, а кто другой? — схитрил Санька.
Игнатий потянул с пояса верёвку.
— Так мы что… — заюлил Санька. — Мы ничего…
А Игнатий:
— Первым делом ты, Григорий, в ответе. Понял?
Да так посмотрел на Гриньку, что тот сам поспешно пробормотал:
— Понял. Отчего не понять?
Гринька с Санькой — на свои места. А мастер:
— Не отпустил ещё. Куда пошли?
Вернулись Гринька с Санькой. Стоят ждут, что будет дальше. Игнатий помолчал и медленно, с расстановкой:
— А сейчас того мальчишку хоть под землёй сыщите и приведите ко мне. Скажите, что зовёт иконописец Игнатий.
Затоптались на месте Гринька с Санькой.
Игнатий — сердито:
— Ну?! Да глядите у меня! — пригрозил.
… Лежал Ива в монастырском саду. И была у него одна дума: «Как теперь поговорить с Игнатием? В иконописную палату не сунешься…»
Только подумал — над ним две пары ног. Голову поднял — глядят на него, подбоченясь, старые знакомые из иконописной палаты. Стиснул зубы: опять двое против одного! Вскочил, будто подкинутый пружиной. Покатился, завывая, Санька в кусты. А Гринька шарахнулся в сторону, закричал:
— Ошалел?! Мы к тебе от Игнатия…
Ива ощетинился волчонком, даже слов не слышит, идёт с кулаками на Гриньку и твердит своё:
— Опять двое на одного…
— Опомнись, — едва разогнулся Гринька. — Тебя Игнатий кличет.
— Врёшь!
Еле уговорили Гринька с Санькой пойти за собой.
Да и то шёл всю дорогу поодаль.
Однако и верно: кивнул ему головой Игнатий. Поглядел на подбитую Гринькину скулу, на разбитые Санькины губы. Усмехнулся.
— Будто не темно и не скользко на воле, а, видать, попадали или стукнулись обо что?
— Во́, — заныл Санька, — об его кулачище стукнулись! Рта не дал раскрыть…
— Что ж это ты? — спросил Игнатий строгим голосом, а глаза смеются.