Тайный рейс — страница 7 из 9

Поздние розы

1

— В чем дело? Почему от Сайдзё нет никаких известий? — кричал Могами на Амати, словно перед ним стоял в чем-то провинившийся мальчишка.

В ответ на шифрованное сообщение Сайдзе о том, что им обнаружен труп задушенной Канако, ему было отправлено следующее указание: «После установления личности преступника ограничьтесь наблюдением за его дальнейшими действиями. Ни в коем случае не позволяйте себе безрассудного преследования. Немедленно телеграфьте, что собираетесь предпринять дальше».

После отправки телеграммы прошло уже семь часов, а ответа от Сайдзё все еще не было.

— Но, господин Могами… — робко заговорил долговязый Амати, согнувшись в поклоне перед шефом. — Хотя Сайдзё и написал, что ждет ваших указаний, это можно понимать и как обычную формальность. Когда он уезжал, вы ведь ему предоставили полную свободу действий. Так станет ли он сидеть и ждать приказов?

— Станет. Преступника он уже, вероятно, нащупал. Судя по его сообщению, мой намек он не забыл. Поэтому и просит у меня указаний. Он должен был прислать ответ, чтобы я по крайней мере убедился, правильно ли он меня понял.

— Следовательно, вы хотите, чтобы он, по сути дела, прекратил всякое преследование убийцы?

— Что за чушь! Полностью от этого отказываться нельзя, — усиленно замотал лысой головой Могами. — Но и слишком далеко заходить не следует. Иначе спугнешь тех и испортишь всю музыку.

— Третий номер, надо полагать, тоже что-то предпринимает?.. — сказал Амати.

— Думаю, что да…

Могами вышел из-за стола и зашагал по кабинету. Маленький, легкий, он шнырял из угла в угол с проворством белки. За окнами на куполообразной крыше Клуба мандаринов светились неоновые огни. Красные, голубые, желтые, они непрерывно струились, описывая в вечернем небе разноцветные светящиеся дуги, и их веселое мигание как бы передавало безудержное веселье, царящее в клубе всю ночь напролет. Могами остановился на секунду у окна, вперив взгляд в эту дешевую поэзию большого города. Улица словно только что пробудилась, становясь все более шумной и оживленной в предвкушении ночных развлечений, но губы Могами искривила горькая улыбка аскета.

Внезапно он резко повернулся к Амати. В его злых глазах читалась смутная тревога.

— Сайдзё наверняка ждал моих указаний, хотя, возможно, вовсе не для того, чтобы им следовать. Сообщая о напряженности ситуации, он решил испытать меня, после чего связь прекратил. А теперь попробуй угадать, что он там выкинет! Это попахивает предательством!

— А может быть, так сложились обстоятельства и какая-нибудь опасность мешает ему связаться с нами, — робко заметил Амати.

— Поскольку уже ввязалась полиция, нужно дело форсировать. Итак, все три номера уже знают о происшедшем. Отлично! Теперь необходимо узнать, кто и как будет на это реагировать. Понял?

— Со вторым номером лучше встретиться лично.

— Конечно. К старику поедем вместе.

Примерно час спустя Могами и Амати остановили свой «оппель» на углу одной из тихих улиц на холме Камихара. Поблизости стояли еще две машины, но на улице никого не было. На воротах дома напротив висела табличка с корейской фамилией Кан. Уличные фонари ярко освещали железные ворота, украшенные бронзовыми пионами; чувствовалось, что это особняк какой-то важной корейской персоны, проживающей в Японии.

Из ворот показался Цой Пхиль Сон, который и значился у Могами под шифром «номер второй». Чуть согнувшись и уткнув подбородок в воротник, он торопливо зашагал к перекрестку, чтобы выбраться на большую улицу, где можно было подхватить такси. Но в этот момент подъехавший сзади «оппель-капитан» прижал его к цементному забору.

— Цой-сан! Садитесь, подвезем! — сказал Амати, протягивая из машины руки и пытаясь втащить в нее старика.

— Кто вы такой? Что вам от меня нужно? — запротестовал Цой Пхиль Сон, безуспешно стараясь вырваться из цепких рук Амати. Однако, увидев в машине Могами, он прикусил язык.

— Мы прекрасно знаем, зачем вы сюда приходили, так что не стоит увиливать! — увещевательным тоном сказал Могами.

Цой Пхиль Сон молчал.

Амати втиснул мгновенно обмякшего старика между собой и шефом. «Оппель» резко тронулся с места, повернул за угол и влился в поток машин, мчавшихся по оживленной широкой улице.

— Куда вы меня везете? — хриплым голосом спросил наконец Цой Пхиль Сон.

— Не беспокойтесь! Ведь вы же знаете, что мы не бандиты, — ответил Могами. — Давайте покатаемся по ночному Токио! Чем мы хуже молодых! К тому же вы скоро должны покинуть наш город.

— Я… я, собственно, собирался вернуться в отель… — робко возразил старик.

— Неправда. Вы собирались навестить Цой Ток Чхона, — холодно заметил Могами. — Но предварительно нам нужно с вами кое о чем поговорить.

— О чем?

— Вот что, милейший Цой! Не будем играть в прятки! С тех пор как вы посетили наше бюро под тем предлогом, что заботитесь о своем племяннике Ток Чхоне, нам стало известно, что. за вашей спиной действует рука Центрального разведывательного управления вашей страны… Ничего удивительного! Вы, вероятно, и в Сеуле слишком усердно старались в пользу племянника. Это привлекло внимание разведки. Кончилось тем, что с помощью угроз и сладких речей вас завербовали. А теперь, видно, прислали с заданием в Японию… Ничего в этом постыдного нет. Это не такое уж редкое явление, люди есть люди. При этом вы не забываете и о собственных интересах. Или, вернее, об интересах семьи Цоев в целом. Печетесь, так сказать, о будущем этого рода! Короче говоря, вы заключили с разведкой определенную сделку. Что ж, это похвально…

Машина теперь медленно катилась по темным аллеям Дзингу-Гайэн. Разговорчивый Могами, словно наслаждаясь плавным ходом машины, которая, казалось, скользила, как лодка по озерной глади, весело продолжал:

— Мы тоже заключили сделку с этой разведкой. Договорились, что мы ей не мешаем работать, а она — нам. Одним словом, договорились сотрудничать. Нелегкое это дело. Оно может измотать вконец… Зато, если все идет гладко, можно создать настоящее «произведение искусства», которое войдет в историю. Вот нам и хочется создать такое произведение. Шедевр, скрытый от глаз простых смертных, невидимый для них и доступный лишь посвященным, знатокам… Но, как говорится, все мы в этом мире часто блуждаем в потемках. Иной раз и не все учтешь. Итак, что же вам сейчас сказали в резиденции Кана?

— Мне сказали, что бывшая личная секретарша найдена мертвой и что поэтому надо торопиться, — ответил старик, как бы примирившись с необходимостью открыть карты.

— Правильно! Вы должны поторопиться с выполнением задания, — сказал Могами.

— Да, но поймите! Я не могу решиться! Что ни говорите, а он мой родной племянник, моя плоть и кровь!..

— Понимаю. Человек есть человек. Я предвидел ваши колебания, поэтому и решил встретить вас. Но вам сейчас нужно отбросить в сторону личные чувства и привязанности, все преходящее, что мешает достижению главной цели. Вы не должны забывать о заключенном вами соглашении. Во имя собственных интересов и интересов семьи Цоев!

— Мне… плохо… Прошу вас! Откройте, пожалуйста, окно!

Чувствуя, что у старика дрожат колени и он чуть не валится набок, Могами мигнул Амати. Тот сразу же опустил оконное стекло. Тяжело дышавший Цой Пхиль Сон начал жадно глотать воздух. И вдруг с неожиданным для старика проворством открыл дверцы и хотел выскочить из машины. Но Амати мгновенно схватил его сзади.

— До седых волос дожил, а ума не нажил. Так симулировать самоубийство — непростительная глупость. Послушайте, бросьте-ка эти дурацкие спектакли! — пожурил Могами старика. — От Кана вы еще можете убежать, но от нас вам это вряд ли удастся…

«Оппель» вдруг набрал скорость и, выехав из парка, помчался в сторону Аояма.

Примерно еще через час машина бесшумно подкатила к роскошному особняку Цой Ток Чхона в районе Синагава. Было около одиннадцати ночи.

Цой Пхиль Сон с видом виноватого прошел через сад и скрылся в дверях. «Оппель» бесшумно растаял в темноте.

— Где вы так задержались? Я несколько раз звонил в отель, но вас там не было. Я уже стал беспокоиться. Ночь такая темная, не попал ли, думаю, в какую-нибудь аварию. — Тон у президента фирмы, встретившего дядюшку у дверей гостиной, был явно недовольный.

Гостиная в этом доме была обставлена богато. На японских полках красовались фарфоровые вазы, статуэтки и безделушки старинной корейской работы. Убранство было во вкусе высших колониальных чиновников или японских промышленников-нуворишей. Одет был Цой тоже по-японски — в шелковое кимоно на вате. Недаром корейские коммерсанты между собой иронически называли его «полуцокальщиком», то есть «полуяпонцем». Но когда у Цоя бывал кто-нибудь из этих людей, он, демонстрируя свой патриотизм, нарочно доставал и с гордостью показывал знаменитую старинную вазу, расписанную великим Ли Чо. Ведь не кто иной, как он, за огромные деньги выкупил у японцев этот предмет национальной гордости Кореи.

— Как видишь, все в порядке, — отвечал дядюшка, опускаясь в кресло. — Только народу в этом Токио такая тьма, что быстро не доберешься.

— Зачем вас вызывал Кан? Какие-нибудь неприятности?

— Напротив. Все наши трудности и заботы, кажется, позади. Все благополучно разрешается.

— Наконец-то! — воскликнул Цой. После полученного сегодня от Могами известия, что Канако убита и труп ее обнаружен на Цусиме, он был сам не свой. Сейчас от сердца немного отлегло. — Что же вы мне сразу не сказали? Значит, поступили сообщения от Им Чи Хва?

— Да. От господина Им Чи Хва вернулся тайный курьер и передал на словах следующее: министр экономики господин О Сон Сок в спешном порядке конфиденциально обсуждает с господином Им Чи Хва вопрос о реорганизации «Южнокорейского вольфрама». Дело в том, что двадцатого числа в связи с экономическим кризисом пришлось уволить большое число рабочих и служащих…

— Вот-вот, так оно и должно было случиться! — перебил Цой дядю. — По имеющимся данным, в год там добывается около семи тысяч тонн руды, половину которой хотели продавать японцам. Но японцы увильнули, сославшись на отсутствие обогатительных фабрик. Это поставило корейскую сторону в крайне тяжелое положение. Все расчеты полетели вверх тормашками. В этом году японцы купят всего каких-нибудь пятьсот тонн. О, япошки хитрят. Они стремятся захватить в свои руки все дело. И если положение не исправить, придется закрывать рудники.

— Именно, — подтвердил Цой Пхиль Сон. — А рабочие волнуются и готовы бастовать. Их пока сдерживает закон о чрезвычайном положении. Но всему есть предел. В общем реорганизация рудников назрела. При этом пришли к выводу, что полумерами тут не обойдешься, что нужен решительный шаг.

— Что это значит?

— А вот что. Речь идет о преуспевшем в Японии крупном коммерсанте и корейском патриоте Цой Ток Чхоне… Считают, что нужно уже сейчас, не дожидаясь передачи власти в руки гражданских лиц, срочно пригласить его в Корею и поставить во главе реорганизации «Южнокорейского вольфрама». Словом, тебе нужно немедленно отправляться туда.

Пока Цой Пхиль Сон говорил, его морщинистые щеки слегка порозовели, голос оживился и окреп, и весь он словно преобразился. В этот момент он и в самом деле рисовал себе картину блестящего успеха племянника. Он уже видел, как Цой Ток Чхон приезжает на родину и становится здесь влиятельнейшей фигурой. Золото рекой течет в его руки, и он щедро делится своей славой и богатством со своей родней.

Разумеется, Цой Ток Чхон был на седьмом небе. С удивительной для его массивной фигуры легкостью он вскочил на ноги и начал кружить по комнате.

— Неужели наконец все свершилось? Возглавить реорганизацию — значит стать хозяином всего дела. Это не то что простое монопольное право на экспорт вольфрама! Если это произойдет, я вложу в дело весь капитал. Ведь оно будет давать три-четыре миллиарда в год!.. Но это не фикция?

— Конечно, нет! Но на худой конец ты получишь монопольное право на экспорт. А японская «Дайтокё сёдзи», с которой заключено временное соглашение, получит коленкой под зад. Не говоря уж об «Ориенталь», с которой контракт расторгнут. Можешь не сомневаться, отныне весь экспорт твой!

— Но пройдет ли все это так гладко, как ты говоришь? Обстановка, правда, там изменилась, но ведь деятельность-то политических партий пока запрещена! Как бы успешно ни шли дела у господина Им Чи Хва, разве военные не могут в любую минуту вмешаться и все поломать? — Лицо Цоя, только что сиявшее от счастья, вдруг приняло озабоченное выражение.

— Напрасно беспокоишься, все будет в порядке.

— Вы думаете? И еще одно. Господин Им Чи Хва наверняка будет расспрашивать меня об эмигрантской группе своего зятя Чон Су Капа, заботу о которой я, согласно обещанию, взял на себя. А тут произошла одна неприятная история…

— Я не знаю, о чем ты говоришь, но, по-видимому, ты все же не нарушил соглашения с господином Им Чи Хва и не перестал помогать его зятю? Надеюсь, что эту помощь ты будешь оказывать и дальше. Тебе нужно будет только подтвердить свое обещание. А остальное я беру на себя. Ведь, собственно, договаривался-то с ним я. Я с ним все и улажу.

— Да?

— Я ведь тоже поеду с тобой, так что не беспокойся! Ради достижения нашей цели я не жалел и не жалею своих сил и даже жизни. Да, я на карту поставил свою жизнь!

— Это верно, дядюшка, я знаю, — нежно сказал Цой.

— А ехать нужно срочно. Время упускать нельзя! Кто знает, что могут предпринять японцы или американцы! Они, небось, тоже не сидят сложа руки…

— Срочно не могу, — ответил Цой. — До конца месяца у меня тут неотложные дела. Потом надо как-то все приготовить. Нет, раньше октября ничего не выйдет.

— Что ты, разве можно! — возразил Цой Пхиль Сон. — Они сообщили, что приезд желателен еще в этом месяце… Господин Кан, видимо, тоже в курсе дела. Паспорт и прочее берется оформить он сам. Он сказал также, что лететь можно будет американским военным самолетом из Татикава.

— Американским? По правде говоря, это мне не очень улыбается. Впрочем, если срочно… — Цой задумался, но уже через несколько секунд решение у него было готово. Как говорится, от копеечной свечи целый город может сгореть… Злополучная смерть Канако может привести к раскрытию всего дела. Тогда придется на всем поставить крест. Поэтому нужно, не теряя времени, заключить по крайней мере договор о передаче «Дайкан дзицугё» монопольного права на экспорт вольфрама. — Ладно! Раз такое дело, тридцатого сентября мы будем в Сеуле.

— И очень хорошо… — каким-то дрогнувшим голосом проговорил Цой Пхиль Сон. — Не напрасно мой покойный старший брат на последние гроши послал тебя в университет. Ты достойно выполнил его завет и оправдал его надежды. Большая слава ждет тебя. Недалек тот день, когда ты станешь гордостью и украшением нации!

Цой Пхиль Сон склонил голову и всплакнул.

«Ишь, как расчувствовался старик! Но ничего, это слезы радости», — подумал Цой.

2

Сайдзё приоткрыл глаза. Тусклый голубоватый свет едва освещал трюм: на потолке горела небольшая лампочка в проволочной сетке, на которую был накинут голубой платок. Двое мужчин и женщина сидели вокруг Сайдзё и громко о чем-то говорили по-корейски.

Лодка, по-видимому, шла сейчас небыстро. Шум мотора был мерный, не билась о днище и вода. «Наверно, идем по какому-нибудь заливу, — подумал Сайдзё, — поэтому и свет так тщательно замаскировали». Сайдзё шевельнулся, и говорившие сразу умолкли.

— Проснулся? — сказал один из мужчин. Это был красивый кореец, лицо которого в темных очках при тусклом свете казалось мертвенно бледным.

— Ты Ли Кан Ман? — спросил его Сайдзё.

Переглянувшись с Такано, мужчина снял очки и улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. Вот это улыбка! Словно клинок блеснул в темноте!

— А ты настойчиво за мной охотился! — сказал мужчина. — Какого великолепного шпиона подыскал себе полуцокальщик Цой!

— Куда вы собираетесь меня везти? — спросил Сайдзё.

— Об этом нужно спросить госпожу Такано.

— Не беспокойтесь, в Корею мы вас не повезем, — сказала Такано. Эта изящная, миловидная женщина вовсе не походила на авантюристку, сумевшую обвести вокруг пальца своего любовника и убрать соперницу. Скорее она была похожа на живую модель из парфюмерного магазина, разъезжающую с целью рекламы косметических товаров. Она пристально смотрела на Сайдзё, и в ее взгляде было что-то похожее на участие. — Мы едем домой! Вы слышите меня?

— В Японию?

— Ну да. Где же еще может быть ваш дом!

— Только надо еще благополучно туда добраться, — холодно заметил Ли Кан Ман.

Сайдзё осмотрелся. Каморка в трюме, в которой они находились, была небольшая, с низким потолком, однако вповалку тут могло улечься человек десять. Пол был устлан циновками. В углу стояли керосинка, кастрюля, сковорода и бачок с водой. У противоположной стены стоял шкафчик, куда, видимо, убирались постели, а в углублении, сделанном в стенке, даже пластмассовый радиоприемник. Помимо этой довольно уютной комнатушки, в носу лодки был, вероятно, еще один трюм. Несмотря на небольшие размеры, лодка казалась на редкость хорошо оборудованным судном.

— Пустите меня наверх, — потребовал Сайдзё, желая проверить, не обманывают ли его.

— Нельзя, — с наглым видом заявил Ли Кан Ман.

— Я же не убегу. Мне нужно выйти.

— Товарищ Ли, пусть идет, — вмешался молчавший до сих пор смуглолицый мужчина, похожий на рабочего.

— Ладно, только охрану возьми на себя, — ответил Ли Кан Ман.

Ким Сун Чхиль жестом разрешил Сайдзё подняться и, видя, что у него связаны руки и он не может надеть обувь, развязал веревку. Подняв крышку люка, они вышли на палубу. В кабине за рулем сидел все тот же парень в спортивной рубашке; наклонившись вперед, он напряженно всматривался вдаль. В небе тускло мерцало лишь несколько звездочек, и море было окутано непроглядной тьмой. Чтобы проверить путь, моторист время от времени включал фару, укрепленную на крыше кабины. Неожиданно впереди вырос выступ черного, как антрацит, мыса. Сидевший рядом с мотористом угольщик резко вскрикнул, предупреждая об опасности. Лодка чуть не врезалась в мыс. И не удивительно, у рулевого тут нет ни одного ориентира, ни мигающих огней гавани, ни огоньков на рыбачьих лодках, мерцающих где-нибудь вдали. Чтобы спокойно пройти вдоль этих изрезанных берегов, нужно было хорошо знать путь, а молодой моторист, видно, был новичком в этих местах и вел лодку почти наугад.

— Держитесь за канат! — предупредил Ким Сун Чхиль.

Сайдзё взялся за канат, натянутый между бортами лодки, и стал мочиться. В это время где-то вдали дважды мигнул маяк. Очевидно, он находился при входе в залив, который сейчас они пересекали.

Внезапно Сайдзё вспомнил, что, когда он на рейсовом пароходике плыл через залив Асо, где так немилосердно качало, с палубы виден был выход в открытое море и Корейский пролив. Говорили, что если контрабандистам удается проскочить через залив Асо, то их уже не поймать.

«Залив Асо… Это, наверное, он и есть…», — пробормотал Сайдзё. В таком случае эта лодка, очевидно, прибыла из Южной Кореи. Теперь они могут через пролив Мандзэки выйти в море Гэнкай. По-видимому, Такано сказала правду: они направляются в Японию. Очевидно, Ли Кан Ман был в Корее и возвращается оттуда с этим рабочим…

— Ну, пошли обратно! — сказал Ким Сун Чхиль.

Когда они спустились в трюм, Сайдзё сразу заметил, что атмосфера здесь как-то изменилась. Похоже было, что между Ли Кан Маном и Такано произошел крупный спор. Ли Кан Ман поспешил сорвать гнев на Сайдзё. Увидев, что руки его свободны, он стремительно выхватил у Ким Сун Чхиля веревку, повернул Сайдзё спиной, прижал к стене и крепко связал ему руки сзади. После этого он хотел привязать его еще к железному стояку посередине трюма.

— Этого не нужно делать. Ведь он не пытался бежать, — сказал Ким Сун Чхиль.

— Пожалуй, действительно не нужно, — ухмыльнулся Ли Кан Ман. — Скоро мы от него вообще отделаемся.

— На этот счет ты мастак, — спокойно сказал Сайдзё. — И я, кажется, не ошибся. Молодая кореянка, которую нашли в море близ Круглого Мыса, — это, по всей вероятности, была Канако Ясума? Ведь так?

— Что? Ты еще смеешь меня допрашивать! Не забывай, что пленник ты! Мы тебя будем судить, а не ты нас!

— Все думают, — невозмутимо продолжал Сайдзё, — что эта женщина нелегально пробиралась из Кореи в Японию и в пути умерла. Но произошло это иначе, ее похоронили по дороге из Японии в Корею. Уж очень не хотелось держать труп в лодке, и его поспешили опустить на дно.

— Это ты тут пришел к такому выводу? Какие же у тебя доказательства, что то была Канако?

— Доказательств пока нет. Но на трупе была найдена странная листовка. Прокламация с призывом Центрального комитета Единой партии Южной Кореи тридцатого сентября подняться на вооруженное восстание! Ясно?

— Пока нет. Мне вообще об этом ничего неизвестно.

Такано и Ким Сун Чхиль все это время хранили молчание.

— А о том, что ты привез Канако на Цусиму, тебе известно? И что там она сразу же исчезла? А потом ее нашли задушенной на горе Дзимба. Об этом, надеюсь, тебе известно?!

— Занятно! Труп из моря взлетел на вершину горы! А ты неплохой фантазер!

— Это мы еще увидим, кто фантазер…

Внезапно послышался скрежещущий звук, лодка днищем царапнула по каменистому берегу и сильно накренилась. В следующее мгновение лодка резко повернула от берега, закружилась на месте и остановилась. Но никто не растерялся. Накинув на себя пальто, Такано быстро вскарабкалась по лесенке на палубу. Остальные остались внизу.

В ночной тишине раздался крик «угольщика», который, по-видимому, спрыгнул на берег. Через несколько минут мотор снова заработал и лодка стала медленно отходить от берега. Когда Такано спустилась в трюм, лодка уже шла прежним курсом, набирая скорость.

— Мы сейчас не в проливе Мандзэки? — безразличным тоном спросил Сайдзё.

— А вы неплохо ориентируетесь! — сказала Такано. — Это действительно пролив Мандзэки. Говорят, что он был прорыт во время русско-японской войны для проводки судов. А теперь и нам пригодился.

— Я и не подозревал, что в таком месте можно швартоваться и брать на борт людей, — сказал Сайдзё. — Вероятно, здесь и были посажены на эту лодку господин Ли Кан Ман и Канако Ясума, чтобы отправить их в Корею. Вот почему я не смог отыскать их следов на Цусиме. Вполне, вполне вероятно. Ведь Канако была девушка взбалмошная. Не исключено, что она даже обрадовалась возможности бежать с возлюбленным за границу… И вот в этом трюме, вероятно, и нашла свою смерть. Так, что ли? Или ее насильно куда-нибудь затащили, пристукнули там, а уж потом труп погрузили на лодку?

— Довольно! Перестаньте говорить об этом!.. — закричала Такано.

— Пусть говорит, — злобно глядя на Сайдзё, сказал Ли Кан Ман. — Допустим, я убил одну японку. А знаешь ли ты, сколько корейцев убили японцы? Уничтожить их всех, истребить до последнего — вот что всегда было написано на ваших знаменах! И в прошлом и сейчас. Я хорошо знаю историю. За время пиратских набегов Тоётоми[18], за тридцать шесть лет колониального господства и за время последней войны в Корее, когда вы по сговору с Америкой помогали южанам, вы истребили общим числом тридцать миллионов корейцев. То есть столько же, сколько Корея имеет населения в настоящее время. Земли Корейского полуострова пропитаны кровью корейцев, уничтоженных японцами. Каждое деревце, каждая травинка у нас впитали в себя эту кровь! Если корейцы истребят даже тридцать миллионов японцев, то и тогда мы едва ли рассчитаемся с вами!

— Вон как ты считаешь! — усмехнулся Сайдзё. — И этим ты хочешь оправдать свое преступление! Убийство одной японки хочешь представить как месть за гибель твоих соотечественников? Зря стараешься! У тебя были другие мотивы. Ты…

— Вы не вправе так говорить, — вмешался в разговор Ким Сун Чхиль. — Но и тебе, товарищ Ли, не следует забывать, что ты убивал не только японцев, но и своих соотечественников.

— Убивал! Но только жандармов и изменников родины, продавших тело и душу врагу! — ответил Ли Кан Ман.

— А гимназист из Тэгу, которого ты убил в Нокчхоне, тоже был изменником родины?

— Революция сурова! В тот момент не было иного выхода, — ответил Ли Кан Ман.

— Так ли? А я думаю, что надо было выяснить, каким образом просочились сведения о переправе, и, если это не грозило нам, отпустить парня, взяв с него обещание хранить тайну.

— У нас на это не было времени. Но не стоит говорить об этом при шпике. Что ты от меня хочешь?

— Во всяком случае, прав ты был или не прав, решит организация.

— Не забывай, товарищ Ким, что ты не остановил меня тогда! — злобно сверкнул глазами Ли Кан Ман.

— Я этого не забываю.

Такано, затаив дыхание, широко раскрытыми глазами смотрела на своих спутников.

Дело принимало неожиданный оборот, и, казалось, благоприятный для Сайдзё. Но ему было все же не по себе. Какое-то тягостное предчувствие давило грудь.

Тем временем лодка вошла в Цусимский пролив. Все сильнее становилась килевая качка. В трюме наступило молчание. Внезапно Ли Кан Ман вскочил.

— Этот японец знает, что я экспроприировал пятнадцать миллионов иен и устранил Канако Ясума. Его нужно убрать. Другого выхода нет!.. — В руке Ли Кан Мана блеснул девятизарядный кольт. Он приказал Сайдзё встать. — Неужели не ясно, что он шпик? И везти его с собой, чтобы предать суду наших товарищей в Японии, нет нужды. А ты, товарищ Ким, если вздумаешь возражать, тоже будешь привлечен к ответственности!

Закусив губы, Ким Сун Чхиль молчал.

— Марш на палубу! — скомандовал Ли Кан Ман.

С трудом сохраняя равновесие, Сайдзё подошел к лестнице. У него было не более одного шанса против девяноста девяти! Но почему все же они, в том числе и Такано, которая прекрасно знала корейский, вели при нем разговор на японском языке? Неужели для того, чтобы он осознал свою участь? А может, разговаривая на языке врага, они возбуждали в себе ненависть? Во всяком случае, Ли Кан Ман добивался, чтобы суд над ним свершила их тройка. Так было проще разделаться с ним. Но, кажется, на его счастье между ними нет согласия. Ким Сун Чхиль, видимо, был против. Такано еще раньше сказала: «Мы не убийцы и не бандиты». Таким образом, устроить суд над ним здесь Ли Кан Ману пока не удалось.

— Что вы делаете? Вам мало одного убийства? — сказал Сайдзё, не поворачивая головы.

— Молчать! И живо наверх! — закричал Ли Кан Ман.

— Неужели вы надеетесь удрать? Ведь вас все равно поймают!

— Мы и не собираемся удирать! — процедил сквозь зубы Ли Кан Ман.

Но тут раздался голос Такано:

— Довольно! Хватит убийств! — За спиной у Сайдзё началась возня: по-видимому, Такано пыталась отнять у Ли Кан Мана револьвер. Прильнув всем телом к лестнице, Сайдзё, словно гусеница, полез вверх. Вдруг прогремел выстрел. Ли Кан Ман исступленно кричал что-то по-корейски. Кричала и Такано.

Сайдзе вылез из трюма на палубу.

— Стоп! Дальше не надо.

Это Ким Сун Чхиль ухватил Сайдзё за пояс. Вряд ли он опасался, что Сайдзё сбежит. Скорее он не хотел, чтобы пленник свалился с палубы в море. Ведь у Сайдзё до сих пор руки были связаны.

Небо было усеяно звездами. Горевшая на кабине фара выхватывала из темноты огромные куски черной морской поверхности. Лодка на полной скорости разрезала гребни высоких волн. Где-то далеко позади, наверно у восточного побережья Цусимы, точно светлячки, мелькали огоньки рыбачьих лодок. Высоко в небе над правым бортом мерцала Большая Медведица. Лодка шла прямым курсом к берегам Японии.

В трюме стало тихо. Ли Кан Ман и Такано, видимо, помирились, а через некоторое время наверх стали доноситься приглушенные стоны. Молодой моторист, который за всю поездку не проронил ни звука, видимо о чем-то догадавшись, вдруг громко присвистнул.

3

Они спали, устроившись, кто как мог. Но сон их был одинаково чуток. Когда мотор вдруг заглох и лодка остановилась, все четверо сразу подняли головы. И у всех шевельнулось одно и то же жуткое чувство, которое охватывает человека на судне, потерявшем управление.

Было очень тихо.

Но это длилось секунды. Внезапно где-то рядом оглушительно затарахтел мотор и также внезапно замолк. Похоже, что борт о борт с их лодкой стало еще какое-то судно. Послышался голос моториста.

— Что случилось? — с тревогой в голосе спросил Ли Кан Ман. После недавнего инцидента он стал удивительно тихим и спокойным.

— Всем быстро подняться наверх! — скомандовала Такано.

Все поднялись на палубу.

Борт о борт с их черной моторкой пыталась стать выкрашенная в белый цвет деревянная рыбачья лодка. Лодки то сближались, то расходились снова. Рыбак-японец делал отчаянные попытки перебросить веревку с «кошкой» на лодку Такано, чтобы соединить обе лодки. Моторист орудовал бамбуковым шестом. Каждый раз, когда лодки сталкивались, раздавался неприятный скрежет. Фонари на обоих суденышках тускло освещали эти отчаянные попытки людей, которые должны были среди ночи, в открытом море, на огромных волнах соединить обе лодки, чтобы пересесть с одной на другую. То была предусмотренная пересадка.

Когда Ким Сун Чхиль узнал в чем дело, он дружески хлопнул Сайдзё по плечу и сказал:

— А ведь здорово, правда? Хоть наша моторка побыстрее, но она уж чересчур заметная, на такой близко к берегу не подойдешь.

— Видите там свет? Вон там… — сказала Такано, указывая рукой на светившийся далеко впереди огонек. — Это островок в открытом море. На нем живет один-единственный житель — синтоистский священник. В общем половина пути уже пройдена.

Волны бежали бесшумно. Они по-прежнему были большие, но качка почти не чувствовалась. Наконец лодки удалось соединить. Тем не менее перебраться с лодки на лодку, по-видимому, было труднее, чем сесть в нее с обрывистого Берега Мертвецов. Первым перескочил в рыбацкую лодку Ли Кан Ман. Он ловко подхватил прыгнувшую после него Такано. Теперь очередь была за Сайдзё. Да, тут оплошать нельзя. Упадешь в черную бездну, и никто тебя уже не спасет: течение тут быстрое, несколько десятков метров в секунду. Выждав момент, когда рыбачья лодка падала вниз, Сайдзё прыгнул. Лишенный возможности балансировать руками, он при прыжке подвернул ногу. Последним благополучно перемахнул Ким Сун Чхиль.

Моторист, помахав на прощанье рукой, круто развернул свою лодку, и через несколько мгновений она с веселым гулом исчезла в ночной темноте.

На рыбачьей лодке двигатель никак не заводился. Нагнувшийся над ним рыбак-японец уже несколько раз с силой разгонял маховик. Наконец раздался оглушительный рев и двигатель заработал. Японец сел за руль, и через некоторое время лодка рванулась вперед.

Неприветливый с виду рыбак, до сих пор, казалось, не замечавший своих пассажиров, обернулся к ним и хриплым голосом крикнул:

— Вниз! Все вниз!

За сиденьем рулевого был люк, куда все торопливо спустились. Трюм был не более пяти квадратных метров и предназначался для отдыха экипажа. Здесь на полу могли расположиться несколько человек. Правда, разостланные на полу шерстяные одеяла неприятно пахли рыбой.

— А здесь условия похуже, — недовольным тоном проговорил Ли Кан Ман, усаживаясь на полу.

— Да, не роскошно, — проговорила Такано. — Но ничего не поделаешь, в запасе есть еще лихтер, но он и того меньше…

Спокойное плавание длилось около часа. Лодка шла на полной скорости. И вдруг сквозь шум двигателя послышался голос рыбака:

— За нами увязался сторожевой катер. Попробую уйти, но и вы там приготовьтесь…

— Тьфу, черт подери! На нашей моторке мы бы наверняка ушли! А на этой тарахтелке нас сцапают! — Ли Кан Ман нервно кивнул в сторону дрожавшего мотора.

— Как всегда, полагаюсь на вас, — крикнула Такано рыбаку.

— Ладно! — кивнул рыбак. — А спецовки, резиновые сапоги и всякая снасть в ящике в углу!

— Товарищ Ли и товарищ Ким! Быстро переоденьтесь! — приказала Такано. — Лицо и руки вымажьте машинным маслом. Один из вас — моторист, другой — матрос. Постарайтесь как следует сыграть свои роли. Подниметесь наверх — держитесь спокойно.

— А как с этим? — спросил Ли Кан Ман, снимая с себя костюм и подбородком указывая на Сайдзё.

— Что же делать?.. — Шум двигателя заглушил дрожащий голос Такано.

— Теперь-то его действительно надо в море! — сказал Ли Кан Ман.

— Погоди, — улыбаясь, ответил Сайдзё, но улыбка лишь скрывала возникший в душе страх. Раз они сами в большой опасности, то, ясное дело, постараются разделаться с ним. Ведь он их может всех погубить!

— Послушайте! — учащенно дыша, заговорил Сайдзё. — Доверьтесь мне! Неважно сейчас, Такано-сан, друзья мы с вами или враги. Мы японцы. Рыбак тоже японец. Если заявить, что мы с вами наняли эту лодку и ездили ка ночную рыбалку, можно будет вывернуться. Положитесь во всем на меня. Заверяю вас, что все будет в порядке!

— Попробуем сделать так, как он предлагает, — сказал Ким Сун Чхиль.

— Нечего его слушать! Он же нас предаст! — безапелляционно заявил Ли Кан Ман.

— У нас нет времени на споры! — решительно сказала Такано. — Попробуем. Если мы его ликвидируем здесь, это будет обнаружено, и тогда нам несдобровать.

Ким Сун Чхиль вытащил из кармана нож и перерезал веревку на руках Сайдзё.

— Но помни: из моего кармана на тебя все время будет смотреть дуло пистолета, — сказал Ли Кан Ман. — Если нас схватят, нас все равно ждет смерть. Поэтому при малейшем подозрении я продырявлю тебя насквозь!

Итак, Сайдзё предстояло сыграть роль хозяина. Он не был уверен в том, что все пройдет гладко, но ему ничего не оставалось, как рискнуть. Такано стояла с чемоданчиком в руке и внимательно оглядывала помещение, как бы проверяя, не допущена ли какая-нибудь оплошность. Наконец она медленно обернулась к Сайдзё и сказала:

— Вот что. Обо мне вы умолчите. Скажете, что едете один.

— То есть как это один? — Сайдзё подозрительно посмотрел на нее, не понимая, что за этим кроется.

— Сделайте так, как я говорю! Прошу вас.

Издалека донесся вой сирены дозорного катера. Сейчас уже было не до разговоров. Сайдзё и Такано вылезли наверх. Сайдзё остался возле рыбака, сидевшего за штурвалом, а Такано направилась на нос лодки.

— Следите за катером! — сказал рыбак Сайдзё.

— Он нас уже заметил, — не оборачиваясь, ответил Сайдзё.

И как бы в подтверждение его слов белый луч прожектора, скользя по черным волнам, стремительно стал настигать лодку. Вот он уже коснулся ее кормы…

— Дело плохо! Эта сволочь делает не меньше шестнадцати узлов. А мы — еле тринадцать!.. — выругался рыбак, стукнув в сердцах кулаком по штурвалу.

Вот прожектор осветил и всю лодку. Стал отчетливо виден и сам катер, разрезавший вспененные гребни высоких волн.

— Лучше сбавьте скорость! Иначе вызовем подозрение! — крикнул Сайдзё рыбаку.

С катера через рупор окликнули лодку:

— …Говорит сторожевой катер отделения охраны морской безопасности в Модзи. Остановите лодку для проверки!..

Словно теряя силы, рыбачья лодка стала замедлять ход. Средний ход… тихий…

— Остановите лодку для проверки! — снова послышалась команда с катера. Рыбачья лодка стала. К ней стремительно подошел белоснежный катер. Ловким маневром он с ходу стал борт о борт с рыбачьей лодкой.

На нос лодки с катера спрыгнули три морских пограничника. Двое были в матросских спецовках. С таким видом, будто им нет никакого дела до экипажа лодки, освещая себе дорогу большими карманными фонарями, они подошли к люку и спустились в трюм. Шедший сзади офицер в морской форме, увидев Сайдзё, пристально посмотрел на него и спросил:

— Вы кто такой?

— Я был в служебной поездке на Цусиме и вот нанял эту лодку, возвращаясь оттуда, — ответил Сайдзё и протянул свою визитную карточку.

— С Цусимы? На этой лодке? Любопытно!

Взглянув на визитную карточку, офицер тут же снова поднял кверху свое скуластое, загорелое лицо, на которое падал свет от фонаря, горевшего на дозорном катере. Визитная карточка корреспондента выходящей в Токио «Торговой газеты» все же, видимо, не рассеяла сомнений офицера.

— Сегодня, правда, не штормит. Но на море Гэнкай и в штиль не лучше, — сказал он, продолжая внимательно разглядывать Сайдзё. — С чего эго вы вдруг рискнули?

— Охота пуще неволи, — ответил Сайдзё. — Я большой любитель ночной ловли макрелей. Решил по дороге доставить себе это удовольствие! Я исколесил всю страну и должен сказать, что нигде нет такой хорошей макрели, как в Кумано близ Кюсю и здесь… Правда, сейчас уже только молодь идет, но все же…

— А из какого пункта на Цусиме вы едете? — перебил его офицер.

Сайдзё порылся в бумажнике и протянул офицеру еще одну визитную карточку. На ней значилось: «Начальник полицейского участка Хитакацу верхнецусимского отделения полиции, помощник полицейского инспектора Камати».

— Это мой старый друг. Он и помог мне нанять эту лодку через тамошний рыболовный союз, — сказал Сайдзё.

— Верхнецусимского отделения? — удивленным тоном произнес офицер вслух.

В это время к нему подошел один из пограничников, обыскивавших трюм.

— В трюме нет ничего подозрительного, — доложил он офицеру.

— Хорошо. Зови всех назад! — приказал он, после чего снова, но уже другим тоном обратился к Сайдзё:

— Мы, собственно, ищем одну женщину…

— Женщину?..

Сайдзё только сейчас вспомнил о Такано. Повинуясь ее просьбе, он почти бессознательно изложил офицеру версию, которая совершенно не принимала в расчет присутствие на лодке Такано. А ведь ее и в самом деле не было! У штурвала стоял рыбак. На корме, сидя на корточках возле переносной печки, готовили ужин двое мужчин — по виду типичные рыбаки. Лодка мала, и все на ней как на ладони. Нигде и намека на женщину. Такано исчезла.

— Да, женщину, — ответил офицер. — Поскольку вы журналист, могу с вами кое-чем поделиться… По данным, поступившим из верхнецусимского отделения полиции, с Цусимы скрылась одна женщина — организатор нелегальных переправ. Она подозревается в убийстве. Бежала она якобы на какой-то быстроходной моторной лодке. Мы получили приказ разыскать преступницу.

— Так… — протянул Сайдзё.

Конечно, верхнецусимскому отделению полиции о ночном происшествии сообщил «боксер». Он, видимо, решил помочь Сайдзё. Однако как раз о Сайдзё он ничего не сообщил. Это было не так уж глупо! Скорее всего у «боксера» был такой расчет: если их поймают, Сайдзё сразу же все расскажет пограничникам и разоблачит Такано и ее сообщников. Таким образом «боксер» одним выстрелом убивал двух зайцев. По-видимому, он считал, что Сайдзё, который пока отказался от сотрудничества с ним, когда попадет в «логово тигра», пойдет на уступки. Что ж, прием, характерный для сотрудника разведки! Сайдзё даже почувствовал известную солидарность с «боксером». Недаром тот утверждал, что они «коллеги». «Ну и ловкая бестия!» — подумал он.

— В силу этих обстоятельств пришлось остановить и вашу лодку. Но здесь, я вижу, действительно женщиной и не пахнет… Прошу прощенья, — сказал офицер, прикладывая руку к козырьку.

Затем он обернулся к рыбаку, безучастно стоявшему у штурвала, и задал ему несколько вопросов, положенных по форме: фамилия, национальность, порт приписки судна, название судна.

Пограничники в спецовках уже перешли на свой катер. Как только туда перепрыгнул и офицер, катер легко набрал нужную скорость и сразу исчез в ночном мраке. Весь инцидент длился не более десяти минут. Рыбачья лодка осталась одна, она одиноко покачивалась теперь на округлых пологих волнах.

Внезапно с воем пронесся ветер. Рыбак, будто его кто-то толкнул в спину, вскочил из-за штурвала и побежал на нос лодки. То и дело хватаясь за борт, он начал всматриваться в воду. Ли Кан Ман и Ким Сун Чхиль уже стояли один у правого, другой у левого борта на корме и тоже всматривались в воду.

Неужели Такано скрывалась под водой?! Сайдзё тоже стал у правого борта на носу лодки.

— Я здесь, здесь… — донесся приглушенный голос откуда-то снизу. Затем послышались легкие всплески. И вот на поверхности показалась голова Такано. Женщина была привязана за длинную веревку, свисавшую с носа лодки. Ей спустили с борта веревочную лестницу.

— Хватайтесь покрепче! — крикнул рыбак.

Подтащив лестницу кверху, рыбак и Сайдзё схватили

Такано и подняли ее в лодку. Она была в своем европейском платьице и в пальто. В руке держала небольшой чемоданчик, в котором, по-видимому, находились ее вещи. Она тряхнула волосами, брызги воды полетели во все стороны.

— Я просто поражен! — не скрывая восхищения, воскликнул Сайдзё.

— Я думала, что катер подойдет к левому борту, а он подошел к правому. Ну, думаю, сейчас меня гребной винт зацепит. Испугалась до смерти… — тяжело дыша, рассказывала женщина. — Тогда я натянула веревку и «присосалась» к днищу, словно осьминог. Давно уж я не проделывала таких трюков и устала очень.

— Наверно, холодно было? — участливо спросил Ли Кан Ман.

— Прохладно, но чувствуешь себя хорошо. Морская вода чище, чем воздух в Осака.

Невзирая на присутствие мужчин, она стала раздеваться. Сперва сбросила платье, потом стянула прилипшее к телу белье: комбинацию, трусики, пояс, чулки… Она стояла совсем обнаженная, и пламя из печки озаряло розовым светом нежные изгибы ее молодого тела. Она знала, что мужчины смотрят на нее, но это ее нисколько не смущало.

— Товарищ Ли… открой, пожалуйста, чемодан и достань мне чистое белье и платье.

— Сейчас.

Ли Кан Ман был в этот момент похож на раба, прислуживающего своей повелительнице. Присев на корточки у ног Такано, он поспешно открыл чемоданчик. Вещи в нем были тщательно завернуты в пленку, так что должны были остаться совершенно сухими. Развернув пакет, Ли Кан Ман начал быстро доставать белье. Такано вытерла полотенцем верхнюю половину туловища, провела им по округлым бедрам, затем с невозмутимым видом по очереди подняла свои полные крепкие ноги и вытерла их. От всего ее облика и безыскусственной, спокойной позы веяло какой-то удивительной чистотой и целомудрием.

Сайдзё перевел взгляд на черную поверхность моря, и внезапно в голове его мелькнула ошеломляющая догадка: Кэйко Такано в прошлом была ама…

4

Светало. Когда синеватый предутренний свет стал проникать в трюм, все еще спали, бодрствовала одна Такано. Мужчины, видимо, уже привыкли к противному монотонному шуму двигателя и спали мертвецким сном. Особенно громко храпел Ли Кан Ман, от которого несло винным перегаром. Только к Такано сон не шел. Она не обмылась пресной водой, а от морской воды кожу стянуло, тело щипало, и это не давало уснуть.

Такано лежала и курила. Глубоко затягиваясь, она медленно выпускала дым. Курила она южнокорейские сигареты «Пагода», их привез Ли Кан Ман. Легкое сизое облачко, чуть колеблясь, плыло в сторону мужчин, которые спали вповалку и были похожи на выброшенных на берег тунцов.

«Дни за днями, и днем и ночью — все время в борьбе…»— рассеянно думала Такано. Борьбе этой она отдала все, в том числе и молодость. Но она ни о чем не жалеет и ни в чем не раскаивается. Но наступит ли день, когда она сможет назвать себя победительницей?..

Против нее лежал японец Сайдзё, несколько поодаль от корейцев. Такано вдруг приподнялась, подалась вперед и потрясла Сайдзё за плечо.

— Каваи-сан!

— А? Что? Это вы? — продирая глаза, пробормотал Сайдзё.

— Вот, возьмите, — сказала она, протягивая ему раскуренную сигарету. — Это корейская.

— Спасибо. Вы, видно, несколько изменили свое мнение обо мне, да?

— Эти сигареты на берег все равно не возьмешь, — с некоторой досадой проговорила Такано, облокотившись на скатанное одеяло, служившее ей подушкой. — Сейчас был виден пловучий маяк Футаидзима, так что через час будем у берегов Японии. А там стоит кому-нибудь заметить, что куришь такие сигареты, тебя сразу возьмут на подозрение. Впрочем, это я так… Дело не в этом. Я хочу вас как-то отблагодарить за то, что вы спасли нас, когда лодку задержали пограничники.

— Вас? — усмехнулся Сайдзё. — Ваших «дружков», которые сейчас мирно спят, но…

— Не смейте их так называть! — оборвала его Такано.

— Ну хорошо, «ваших соотечественников»…

— Вот это правильно! Я ведь тоже кореянка. Мое настоящее имя — Ко Хё Сук. И я горжусь этим. Но в жилах моих течет не только корейская кровь. Моя мать была японка, чем, к сожалению, я не могу гордиться. Это у меня как путы на ногах.

— Вот как? Значит, вы метиска? Отец ваш, вероятно, был участником Сопротивления и убит?

— Да. Во время второй мировой войны он погиб в тюрьме в Фузане.

— По словам Ли Кан Мана, японцы уничтожили тридцать миллионов корейцев.

— Это что? Сочувствие? Но сочувствием тут не отделаешься! Моя мать покончила с собой, когда я была в шестом классе средней школы. Это было в конце войны. Я осталась сиротой, и меня взяла на воспитание корейская женщина. Знаете вы такое стихотворение?.. Послушайте. В переводе на японский язык оно звучит так…

Такано вполголоса стала читать:

В родном селенье близких больше нет.

Все умерли. Наш домик развалился,

И пересох колодец. Лишь вороны Кружат теперь над этим местом и кричат.

И свой любимый край теперь

Я вижу лишь в мечтах туманных.

И плачу, и тоскую я по нем,

Как по любви той первой,

Которой уже нет возврата.

Сайдзё не вынимал изо рта сигареты. Но запах табачного дыма не мог заглушить запаха духов, исходившего от Такано, горячее дыхание которой Сайдзё чувствовал рядом с собой. Но нет, это не духи, это запах крема «Аймэй».

— Ваша приемная мать была ама с Чечжудо? — спросил Сайдзё.

— Откуда вы это знаете? — удивилась Такано.

— Просто элементарная наблюдательность. Когда нас задержал сторожевой катер, вы скрылись под водой. Это мог сделать лишь тот, кто знаком с работой ама.

Такано промолчала.

— Но вы проделали еще более поразительный фокус. Вы достали труп Канако со дна у Круглого Мыса, перевезли его на Берег Мертвецов и укрыли на горе Дзимба!

— Очень мне нужно это было скривив иронически губы, сказала Такано.

— Очень. Вы вынуждены были исправить оплошность Ли Кан Мана. Подправить его грубую работу.

— А разве нельзя было сделать проще? Скажем, отвезти труп на лодке за линию Ли Сын Мана и там бросить в море…

— Нет. Корейские сторожевые суда следят значительно строже, чем наши. Они постоянно патрулируют вдоль пограничной линии, и пытаться проникнуть туда на простой рыбачьей лодке было делом более рискованным. Тем более что вы решили оставить покойницу на родной земле. Но надо было сделать так, чтобы ее нельзя было опознать. А поскольку вы в прошлом сама ама, у вас хватило и умения и сил все это проделать. Может быть, у вас были какие-нибудь еще побуждения так поступить, не знаю… Вы были уверены, что труп не будет обнаружен, а его неожиданно скоро нашли. Правда, узнать Канако сумел только я.

— Интересно. По-вашему, выходит, что, если я когда-то была ама, значит, все это можно мне приписать? Но ведь это все ваши домыслы. Сплошная фантазия!

— Фантазия? — Приподнявшись, Сайдзё пристально посмотрел в лихорадочно блестевшие глаза Такано. — Конечно, одна вы это не могли проделать. Тогда вы побывали на Круглом Мысе, чтобы уговорить Нам Чху Чо помочь вам.

— Я заезжала туда по торговым делам. Продавала там косметику. А такой женщины я совершенно не знаю.

— Любопытно. Как же так? Ама, работающие там, все из Осака, с Цурухаси. Вы тоже живете в районе Цурухаси, на улице Нанчо, неподалеку от винной лавки, что стоит на углу. В прошлом вы тоже ама. Вы выросли с этими женщинами, вы их сверстница. Было бы по меньшей мере странно, если бы вы не были знакомы с Нам Чху Чо… Если вы намерены это и дальше отрицать, у меня есть еще одно доказательство. Не знаю, продали вы или подарили Нам Чху Чо крем «Аймэй», но ее товарки поставили его у урны с ее прахом. Это я видел своими глазами.

Такано ничего не ответила, она только крепче стиснула зубы.

— Ну, а Ли Кан Ман месяц назад разве не был у Нам Чху Чо?

— Это уже совершенно немыслимо, — отрицательно покачала головой Такано.

Сайдзё на Круглом Мысе сказали, что кто-то навестил Нам Чху Чо около месяца назад. Но это мог быть и кто-то другой. А если это был и Ли Кан Ман, то его посещение тогда трудно было связать с убийством, происшедшим несколько дней назад. Поэтому Сайдзё решил пока этого больше не касаться и лишь спросил:

— Но вам-то Нам Чху Чо определенно помогла. В этом я уверен.

— Да. Помогла, — ответила Такано. — В тот памятный день, когда она обнаружила труп, ночью она тайком дала мне лодку. И я подняла его. Одежду я связала в узел, привязала к нему груз и бросила в море у Берега Мертвецов. Я причалила в том месте, где вы прятались за выступом скалы. Там есть небольшое углубление и берег не очень обрывистый. Там, кстати, транзитный пункт нелегальной переправы. Оттуда, завернув труп в одеяло, я перенесла его на Дзимбу.

Признание поразило Сайдзё. Сейчас, когда его догадки получили столь явное подтверждение, он впервые по-настоящему понял, насколько все это важно. Но он постарался скрыть свое удивление.

— И знала об этом одна Нам Чху Чо. Не так ли? До сих пор она полагала, что вы торгуете парфюмерией, и только. А теперь узнала и о вашем подлинном занятии. И стала вам помехой. И тогда ее убили, инсценировав несчастный случай… Так ведь?

— Не совсем так. Мысль убить ее возникла… Полиция наседала на нее, и она могла проговориться… Но я не убивала ее. Я не могла!

— Не могли?

— Не могла! — почти крикнула Такано, и глаза ее наполнились слезами. — Мы ведь с ней росли вместе, точно сестры-близнецы. Мать Нам Чху Чо была и моей приемной матерью. Мы все вместе перед самым концом войны перебрались в Японию. Здесь я некоторое время жила у своих родственников, но вскоре ушла от них. Родственники глумились надо мной. «Кореянка… кореянка…» — только и слышала я от них. Три года я проработала подводной рыбачкой и в полной мере узнала, что такое тяжелый труд. Мать Нам Чху Чо и сейчас приходит мне помогать, присматривает за моим домом…

Сайдзё вспомнил сухонькую старушку, которая вышла ему навстречу, когда он был у Такано. Он еще тогда спросил ее о Ли Кан Мане, и старушка ответила: «Вы спрашиваете о господине Кобори? Нет, он больше не показывался». И приложив руку ко рту, деланно засмеялась, явно желая скрыть свое смущение. Она свободно говорила по-японски и внешне ничем не отличалась от японки. Значит, это и была мать Нам Чху Чо? Свою родную дочь она уже никогда не дождется. Да и приемная вряд ли скоро вернется к ней.

— Ваш волнующий рассказ, возможно, заслуживает доверия, но… — Сайдзё вспомнил свой разговор с офицером сторожевого катера и невольно сделал паузу. Он попытался еще раз мысленно проследить ход событий. Незадачливый агент южнокорейской разведки, этот самый «боксер», сообщает в верхнецусимское отделение полиции о нелегальной лодке, отплывшей от Берега Мертвецов. Он указывает, что на лодке находится женщина — организатор нелегальных переправ. Вполне естественно, что помощник полицейского инспектора Камати связывает ее бегство с загадочной гибелью Нам Чху Чо. Вполне логично также, что Камати, как и Сайдзё, связал бегство Такано с убийством женщины, труп которой был найден на Дзимбе… — Все же вас сейчас разыскивают по подозрению в убийстве, — продолжал Сайдзё. — Причем подозревают вас в двух убийствах: и Канако и Нам Чху Чо. Вы понимаете, в какое положение вы попали? Ведь предполагают, что эти убийства совершили вы лично. Следует ли вам в этом случае покрывать преступления Ли Кан Мана?

— Оставьте Ли Кан Мана в покое! Вы не смеете о нем так говорить! — вспылила Такано.

Судя по ее решительному виду, защищать Ли Кан Мана она готова была всеми средствами.

Сайдзё не мог скрыть язвительной усмешки.

— Я понимаю, — сказал он, — Ли Кан Ман очень красив. Но ведь этот человек спокойно убивает всякого, кто становится для него опасен. Не обольщайтесь, он и вас бросит, как только перестанет в вас нуждаться!

— Вы говорите так только потому, что ищете в этом деле лишь любовные отношения. Другое вы и представить себе не можете.

— Сперва действительно я так на это и смотрел, — спокойно ответил Сайдзё. — Но теперь я смотрю иначе. Ли Кан Ман просто украл пятнадцать миллионов! И никто не поверит, что он руководствовался какими-то высокими целями.

— Ошибаетесь! Это было сделано в интересах революции! Для организации Сопротивления!

— Да! Для организации Сопротивления! — крикнул вдруг Ли Кан Ман, вскакивая на ноги.

Он, очевидно, уже давно не спал и подслушал весь разговор.

— Да, да! — кричал он с перекошенным от злобы лицом. — И что это я тебе дался? Ли Кан Ман, Ли Кан Ман! Для тебя я, между прочим, «господин Ли Кан Ман»! Я с тобой свиней не пас! Понял? А ты кто? Шпик! Ищейка японских империалистов! Разве ты в состоянии понять нашу борьбу?

— Ты все время называешь меня агентом японских империалистов. А ведь на самом деле я выполняю лишь поручение президента корейской фирмы Цой Ток Чхона!

— Цой Ток Чхон — собака! Ты, может быть, хочешь сказать, что он корейский патриот? Он японский холуй! Эта продажная душа находится в эмиграции по соображениям личной выгоды. Скоро мы его вместе с тобой предадим суду революционного трибунала!!!

— Товарищ Ли, хватит! — остановила его Такано. — Ведь этот человек сейчас тоже как бы лишился родины. Его можно только пожалеть. А кроме того, он еще может нам пригодиться…

5

Внезапно лодка зашуршала по гальке. Мотор зафыркал и умолк. Лодка остановилась. Послышался всплеск брошенного якоря. Над трюмом показалось освещенное утренними лучами лицо рыбака.

— Хотел доставить вас в Ёсими, да опасно… Там уже сейчас людно… Тут, правда, пляж, открыто все, но на нем никого нет. Однако к берегу ближе подойти нельзя — отмель! Придется вам здесь выходить и бежать вон до той рощи.

С этими словами он взял веревочную лестницу и спустил ее с борта в воду.

— Ну и болван этот рыбак! — сердито проговорил Ли Кан Ман. — Или ему плевать на нас! Выходить на открытом берегу — это же безрассудство!

— Солнце, правда, еще только всходит. Может быть, и ничего, хотя все-таки опасно, — как-то нерешительно сказал Ким Сун Чхиль.

— Зря только теряем время, — прервала его Такано. — А мешкать нельзя, иначе наша лодка привлечет к себе здесь внимание. Быстро собирайтесь!

Сейчас и в самом деле не было времени искать другое место для высадки. Нужно было действовать, и действовать быстро. Высаживаться всем сразу было рискованно. Поэтому решили сходить на берег поодиночке с интервалами в пять-десять минут. Первым должен был сойти Ли Кан Ман, затем Такано, за ней Сайдзё и, наконец, Ким Сун Чхиль.

Через пять минут после Такано из трюма вылез Сайдзё. Сняв обувь, он по лестнице спустился в воду. Тут было мелко, вода не доходила и до колен.

Белая линия отлогого берега была метрах в ста. Дальше виднелась зеленая сосновая роща. Справа побережье образовывало острый выступ, а слева описывало кривую и переходило в круглый мыс. Все вокруг было подернуто белесой утренней дымкой. Ни людей, ни лодок… Лишь где-то далеко в море, мимо размытого туманом синего силуэта острова медленно проплывало какое-то судно, похожее на танкер.

Бежать казалось Сайдзё нелепым, и он пошел не спеша, словно ему было приятно брести в холодной воде. Его охватило странное чувство, будто он возвращается в Японию после длительного отсутствия. Он еще не достиг берега, как его нагнал Ким Сун Чхиль. Усердно размахивая руками, кореец торопливо бежал к берегу.

— Побыстрей! — крикнул Ким Сун Чхиль на ходу Сайдзё.

Когда все собрались в роще, Ли Кан Ман стал раскладывать костер. В роще было сумрачно и холодно. Вдруг Сайдзё, подвернув свои промокшие брюки, бросился к костру и затоптал разгоревшийся огонь.

— Лучше не надо. Японцы — народ наблюдательный. Заметят огонь, и сразу сюда прибегут!

— Ладно, — не стал возражать Ли Кан Ман и тоже начал тушить дымящиеся ветки. — Только до каких пор нам придется здесь торчать? И как назло, кажется, ни одной сигареты ни у кого нет?! — сказал он, неизвестно к кому обращаясь.

В тоне его слышалось раздражение, но никто и в самом деле не знал, когда и куда они двинутся дальше. Даже Сайдзё совершенно не представлял, где они находятся. Такано молчала. Она то всматривалась в видневшиеся сквозь деревья домики под красными и зелеными крышами, то снова смотрела на море. Откуда-то донесся отчетливый стук гета. Все стали прислушиваться.

— Каждый раз, как слышу стук гета, я твердо уверен, что нахожусь в Японии и все опасности уже позади, — сказал Ли Кан Ман. — Товарищу Киму еще незнакомо это чувство…

— Гета? «Цок-цок»? А ведь кому приятен этот стук, тот становится «полуцокальщиком», то есть полуяпонцем?! — иронически усмехнулся Ким Сун Чхиль.

— Узнала! — воскликнула вдруг Такано, прерывая пикировку мужчин. — Это Ясуока. Отсюда идет прямая дорога до Симоносеки. Туда не больше десяти километров. Можно ехать автобусом, но можно нанять и машину. Однако нам надо обсушиться. В таком виде нельзя показываться в городе. Тут народу мало, сразу обратят внимание. Подождем еще немного.

— Что ж, подождем, — не стал и на этот раз спорить Ли Кан Ман.

День был пасмурный, похоже было, что солнце так и не покажется. Синевато-зеленое море, проглядывавшее меж соснами, было спокойным.

Сайдзё сидел, прислонившись спиной к сосновому пеньку. Хотя пистолет Ли Кан Мана и был направлен постоянно на него, уж здесь-то он мог бы от них убежать. Но странно, он чувствовал, что стал как бы их соучастником, товарищем, которого они сами уже не хотят лишиться. Группа, несомненно, направляется к Чхим Йолю в Симоносеки. Таким образом, перед ним открывается возможность проникнуть в самую суть дела, которое он должен был расследовать. О такой благоприятной ситуации он и не мечтал. Правда, ему угрожает, по словам Ли Кан Мана, трибунал. Но будь что будет, решил Сайдзё. Тут стоит пойти на риск!

К нему подошел Ким Сун Чхиль. Как бы желая его развлечь, он заговорил с ним.

— Скажите, что, по-вашему, представляет собой Цой Ток Чхон?

— А вы о нем ничего не знаете?

— Абсолютно.

— Видите ли, я следую правилу не интересоваться своими доверителями… Я изучаю не их, а порученное дело.

— Но, очевидно, вы его все-таки считаете человеком, заслуживающим доверия?..

— Я просто выполняю порученную мне работу, сообразуюсь только с обстоятельствами дела и совершенно не интересуюсь личностью доверителя. А заслуживает он доверия или нет — об этом я буду судить после того, как выполню поручение.

— Вон вы какой! — разочарованно произнес Ким Сун Чхиль.

В это время к ним подошел Ли Кан Ман и что-то спросил у Ким Сун Чхиля по-корейски. Судя по его веселому подмигиванию, он на что-то подбивал Ким Сун Чхиля. Но тот, видно, неодобрительно отнесся к его предложению. Наконец они подозвали Такано. Некоторое время они трое что-то оживленно обсуждали. Под конец Такано утвердительно кивнула головой, как бы давая на что-то санкцию.

Ли Кан Ман и Ким Сун Чхиль осмотрели друг друга, привели в порядок одежду, после чего направились вдвоем к опушке рощи и вскоре исчезли из виду.

— Куда это они? — спросил Сайдзё.

— За сигаретами. Товарищ Ким тоже заядлый курильщик. А кроме того, это будет его первый шаг в чужой стране, — ответила Такано.

— Опрометчивый шаг! Лучше бы я сходил.

— Вам пока нельзя, — сказала Такано с лукавой улыбкой. — А ему надо же когда-нибудь начинать. Нам ведь предстоит выполнить уйму опасных дел. Да и разведать тут дорогу тоже надо…

Прошло довольно много времени, наверно, не меньше двух часов. И Сайдзё и Такано начали беспокоиться.

— Я схожу поищу их! — сказал Сайдзё, поднимаясь.

В это время на краю рощи показался бежавший Ли Кан Ман. Полы его плаща развевались, волосы рассыпались по лбу, лицо было бледное, губы посинели.

— Товарища Кима схватили, — проговорил он, еле дыша, и в изнеможении упал на землю.

Такано побелела как полотно. Она стояла растерянная и ошеломленная.

— Как же это произошло? — спросил Сайдзё.

— Для безопасности мы решили разделить обязанности… Я нашел подходящий ларек, а он пошел за сигаретами. И вдруг я услышал, как товарищ Ким заспорил о чем-то со стариком торговцем. Дело, думаю, плохо… В это время, как нарочно, мимо проходил полицейский. Он вдруг привязался к товарищу Киму…

— Стало быть, Кима задержали. А вы что делали?

— Товарищ Ким незаметно взглянул в мою сторону и сделал мне глазами знак уходить… Я долго бродил по городу. Желая удостовериться, что за мной не увязались.

— Хм! Этого надо было ожидать, — глухо проговорил Сайдзё.

Такано неподвижно смотрела куда-то вдаль, ее глаза наполнились слезами.

— Боже мой! Его же ждет смерть! — Уронив голову на руки, Ли Кан Ман заплакал.

6

Квартал Нагато-Нитё в Симоносеки значительно меньше района Цурухаси в Осака. Но он так же густо заселен корейцами и почти сплошь состоит из лавчонок. В любом корейском поселении в Японии, каким бы оживленным оно ни казалось, неизменно бросается в глаза бедность. И всюду здесь чувствуешь едва скрываемую враждебность и непокорность. Это относится и к Нагато-Нитё в Симоносеки. Это заметил и редактор «Пан-Кориэн ревью» Чон Су Кап, который, получив телеграмму от Чхим Йоля, вчера ночью экспрессом выехал из Токио, сегодня в 10 часов утра прибыл в Симоносеки, а сейчас, доехав на такси до конца узкой улицы Чаяма, шел пешком по Нагато-Нитё.

Этот убогий «сеттлмент» — прежде всего, конечно, продукт «творчества» японцев, но и сами корейцы немало потрудились над его созданием. Чон Су Кап шел быстро, сердито размахивая руками, и казалось, что этот полный и высоченный мужчина расшвыряет сейчас и эти низенькие домишки, и лотки с товарами, стоявшие вдоль узенького тротуара, и самих продавцов. Зайдя в мясную лавку, он уточнил полученный им адрес и после торговых рядов свернул в небольшую тихую улочку. Ее конец упирался в старые ворота, образуя тупик. Над воротами красовалась грубо написанная вывеска — «Компания Тохоку. Сбор утиля». Ворота были открыты настежь. В глубине двора лепились друг к другу контора, несколько складских помещений и жилой домик.

Чон Су Кап направился к домику. Открыв стеклянную дверь, он увидел Чхим Йоля, игравшего с хозяйскими ребятишками.

— О! Милейший Чон! С приездом! — Чхим Йоль отложил в сторону детскую книжку с картинками, встал, протянул гостю свою морщинистую руку.

— Я полагал, что мы с вами обо всем договорились, и вдруг эта телеграмма! — сказал Чон Су Кап, с трудом скрывая раздражение.

— Есть нечто такое, что мне захотелось тебе показать первому, — улыбаясь, проговорил старик. — Потолкуем после. А сейчас надень гета и пойдем со мной.

Они вышли во двор. Ведя за собой гостя, старик направился к одному из сарайчиков. Перед сарайчиками высились груды металлического лома.

Помещение было едва освещено. По одну сторону в нем стояли испорченные стиральные машины, холодильники, радиоприемники и разные пришедшие в негодность электротовары. Середина склада пустовала. На противоположной стороне в углу виднелось какое-то возвышение, покрытое шерстяным одеялом, что-то вроде кровати. Чхим Йоль подошел к этому ложу и сдернул одеяло. Оказалось, что одеялом были накрыты два деревянных ящика. Чхим Йоль взял валявшиеся на полу клещи и вскрыл один из ящиков.

— Смотри, Чон!

Чон Су Кап будто застыл на месте. В ящике лежали винтовки. Один к одному, точно шпроты в банке, прильнули их продолговатые, смазанные маслом, сизо-черные стволы.

— Откуда у вас это оружие? — дрожащим голосом спросил Чон Су Кап.

— А вот послушай. В этих двух ящиках лежит тридцать семь карабинов, восемнадцать пистолетов и небольшое количество боеприпасов и динамита. Все это достал Ли Кан Ман. Его энергии и отваге мы обязаны этим богатством… Не знаю, сумеешь ли ты понять… Ведь ты полагал, что Ли Кан Ман разложился, что его соблазнила японка и он с ней сбежал. Даже думал, что это была шпионка и что она сумела его завербовать. Но как это все было далеко от истины! Ли Кан Ман действительно использовал средства, предназначенные для «Пан-Кориэн ревью». Но он не растратил их на свои прихоти и развлечения. Теперь ты видишь, куда они пошли?

— Простите, но ведь уже во время нашего последнего разговора в Осака, когда я высказал подозрение, что Ли Кам Ман присвоил деньги, вы это категорически отрицали. Вы даже обвинили меня тогда в антипатриотизме…

— Погоди! Выслушай меня до конца! Уверен, что тогда ты перестанешь сердиться… На те пятнадцать миллионов иен Ли Кан Ман купил это оружие. Но это не все. Он сделал еще кое-что. Чтобы организовать перевозку оружия и товарищей и обеспечить в дальнейшем регулярную связь с родиной, он приобрел великолепную моторную лодку и подобрал на нее отличный экипаж. Таким образом, теперь у нас есть постоянно действующая база для переправ, открывающая перед нами исключительные возможности.

— Ну а причем тут я? Мне что прикажете делать? — снова перебил старика Чон Су Кап.

— Выступление тридцатого сентября начнется по нашему сигналу. Мы будем первыми! Весь план восстания от начала до конца разработан Ли Кан Маном. У этого человека не только замечательная голова. Он блестящий организатор! Тебя мы не просим непосредственно участвовать в восстании. Ты убежденный сторонник мирного объединения и делаешь упор на пропагандистскую деятельность. Что ж, очень хорошо!.. Но нам хотелось бы, чтобы ты оказал нам одну очень важную услугу. Необходимо уговорить Цой Ток Чхона расширить финансовую помощь движению. Ты понял меня? Мы с тобой расходимся во взглядах по ряду вопросов, но я полагал, что, когда ты увидишь воочию нашу подготовку, возникшее между нами недоразумение рассеется и ты сумеешь нас понять.

— Что можно сделать с полсотней карабинов и пистолетов?! Это вспышкопускательство! Ведь времена бланкизма прошли! — воскликнул Чон Су Кап.

— Ты думаешь, что все это детская игра? — улыбаясь, сказал Чхим Йоль. — Сегодня сюда должен прибыть член ЦК Единой народной партии товарищ Ким. Вот заслушаем его доклад и спокойно все обсудим. Сегодня ночью мы хотим провести расширенное совещание представителей Единого фронта, в котором должен принять участие и ты. Там и примем окончательное решение.

— Товарищ Ким? Председатель Единого национального фронта?..

— Да. Именно он, и вот что он, вероятно, скажет. С двадцать седьмого по двадцать девятое число будут происходить массовые казни товарищей, находящихся в сеульской тюрьме. Это вызовет сильное возмущение в подпольных организациях. Уже отмечаются волнения в частях военной полиции. В районе Канчу полицейские начали переходить на сторону народа. Имеют место вооруженные столкновения. Июньская забастовка учащихся не окончательно погасла. Есть признаки ее повторения и в новом учебном году. Страна сейчас как пороховой погреб. Стоит только поднести огонь!..

— Я вовсе не собираюсь отрицать…

— Подожди, выслушай меня… В первых числах октября Конституционной комиссией будет внесен законопроект о пересмотре конституции. Затем начнутся совместные маневры американского и южнокорейского военно-морских флотов. Обстановка тогда станет для нас менее благоприятной. Я не вижу более подходящей даты, чем тридцатое сентября. Медлить нельзя! И, несомненно, товарищ Ким это со всей силой подчеркнет. Если не поднять восстание сейчас, мы все потеряем. Даже в случае перехода власти из рук военных в руки гражданской администрации в стране будет установлена власть, которая фактически ничем не будет отличаться от диктатуры военной хунты. И дело объединения Юга и Севера будет надолго отодвинуто. Такой возможности, как сейчас, мы уже никогда не получим!

— Вашу точку зрения я уже слышал.

— Но это не только моя точка зрения. Я имею основания утверждать, что и товарищ Ким одобряет выработанный нами план действий.

— Вы в этом уверены?.. Во всяком случае, я хотел бы повидаться с ним, — после некоторого раздумья заявил Чон Су Кап. — Скажите, а что если товарищ Ким придерживается иного мнения, что если его точка зрения совпадает с моей? Как вы будете тогда поступать?

— Я этого не допускаю, — убежденно сказал Чхим Йоль.

— Хорошо. Но предположим, что это все же так. Ведь тогда всю ответственность за эту затею придется принять на себя вам с Ли Кан Маном!

— Разумеется. Кто заварил кашу, тот и будет ее расхлебывать. Я готов ответить за все. И готов остаток своих дней употребить на то, чтобы смыть с себя позорное пятно растратчика и возместить эти деньги.

Сказав это, Чхим Йоль повел Чон Су Капа к выходу. На дворе было пасмурно. Низко нависали пепельно-серые тучи. Вот-вот должен был пойти дождь. Когда Чхим Йоль и Чон Су Кап поравнялись с зданием конторы, старик взглянул вдруг на небо и неожиданно засмеялся.

— Знаешь, Чон, — сказал он, оборачиваясь к своему спутнику, — любопытная вещь со мной происходит! С годами у меня развилась страшная невралгия. В плохую погоду обычно все тело ноет, места себе тогда не нахожу. А сейчас хоть бы что! Про все боли забыл! Будто снова стал юношей.

— …

— Никогда я еще не жил такой полной, содержательной жизнью, как сейчас. За все свои шестьдесят лет. Ты понимаешь меня?

— Кажется, понимаю, — потупив глаза, ответил Чон Су Кап. Он отнюдь не разделял восторженности этого старого деятеля национально-освободительного движения, но и не мог смеяться над его чувствами.

— Ты знаком с Симоносеки? Мне и до войны приходилось здесь прятаться. На Хигасиоцубо, да и на этой же злосчастной Нагато-Нитё. Тридцать тысяч наших соотечественников ютится на этих улицах. И до чего же жалкое они влачат существование! И все же даже здесь им лучше, чем в Южной Корее. Вызволить их отсюда, и чтобы камня на камне не осталось от этих убогих и жестоких улочек, и возвратить на родину, чтобы они могли отдать все силы строительству новой отчизны!.. Послушай, а ведь, возможно, этот день уже близок! — заключил Чхим Йоль.

В это время в воротах показались мужчина и женщина. В измятых плащах, бледные, усталые. Это были Такано и Сайдзё. Едва держась на ногах, Такано подошла к Чхим Йолю. Сайдзё, увидев Чон Су Капа, так опешил, что несколько мгновений не мог сдвинуться с места.

— Что случилось? Где товарищ Ким? — обеспокоенно спросил Чхим Йоль по-корейски.

— Неприятность… Большая неприятность, — ответила Такано.

— Неприятность?..

— Мы высадились не в Ёсими, а близ Ясуока. Он пошел за сигаретами, вызвал подозрение у патрульного полицейского и…

— Черт знает что такое! — Чхим Йоль буквально заскрежетал зубами. — Не мог денек-другой обойтись без курева! Что же теперь делать? Ну, а Ли Кан Ман… Неужели и Ли Кан Мана?..

— Нет, с ним все в порядке. Мы вместе сюда добирались. Но дело в том, что товарища Кима сегодня, вероятно, продержат в здешней полиции и только завтра отправят в изолятор в Омура. Ли Кан Ман отправился на Хигасиоцубо, чтобы все разузнать. Там у него есть свой человек в полиции, лавочник, доставляющий передачи.

— Ну и что?

— Ли Кан Ман вместе с Кимом ходил за сигаретами и чувствует себя ответственным за провал. Он сказал, что не сможет показаться на глаза товарищам, пока не придумает, как вызволить Кима из тюрьмы.

— Опять авантюра, — заметил Чон Су Кап. — Впрочем, ему, кажется, ничего не запрещается делать.

— Жаль, конечно, товарища Кима, — тяжело вздохнул Чхим Йоль. — Но главное сейчас узнать мнение подпольных организаций в стране относительно восстания. Услышать хотя бы одно слово: да или нет. Ведь не исключено, что с ним можно будет связаться, чтобы получить такой ответ.

— Вы думаете? Что ж, это было бы очень хорошо! А мне пока разрешите откланяться. У меня здесь есть несколько корреспондентов, к которым я хотел бы зайти.

— Чон! Насчет твоего окончательного решения прошу повременить до получения ответа от Кима. Очень тебя прошу, — умоляющим тоном произнес Чхим Йоль.

— Да, но, к сожалению, я больше трех дней здесь пробыть не смогу.

— Как с тобой связаться?

— Как связаться? — переспросил Чон Су Кап, скосив глаза в сторону Сайдзё. Взглядом он дал Сайдзё понять, что хочет что-то сказать и ему, и, перейдя на японский язык, произнес:

— Я собираюсь остановиться в корейской гостинице «Мэйгэцу» возле вокзала…

7

Это было ранним утром на третий день. Шел проливной дождь. В машине, принадлежавшей фирме «Тохоку», Сайдзё направлялся на симоносекский вокзал. С ним был Ли Кан Ман. Все эти два дня Ли Кан Ман ни на минуту не оставлял его одного. Когда же Ли Кан Ману нужно было куда-нибудь отлучиться, его место занимал молодой кореец с тупой физиономией. Поскольку Сайдзё не собирался бежать, этот «домашний арест» отчасти его даже устраивал. Заботила только невозможность связаться с Чон Су Капом. Но, может быть, сегодня он сумеет это сделать? Однако ни по дороге на вокзал, ни на вокзале ему, разумеется, не удалось позвонить по телефону.

В шесть часов сорок минут Сайдзё с Ли Кан Маном сели в экспресс. Как только поезд тронулся, Сайдзё с удовольствием вытянулся в откидном кресле. Он только сейчас почувствовал, как сильно ноет у него спина после двухдневного лежания на жесткой кровати.

— Это хорошо, что ты сопровождаешь меня, ехать как-то веселее, — сказал он Ли Кан Ману. — Но до самого лагеря ехать тебе нельзя. Без вида на жительство для иностранцев ты рискуешь угодить туда же, где находится Ким.

— Об этом можешь не беспокоиться, — вопреки ожиданию дружеским тоном ответил Ли Кан Ман. — Когда стало известно, что ты берешься связаться с товарищем Кимом, Такано поддержала тебя. Мы тоже согласились. Ты словно для этого и попался нам на пути. Смотри ж, не подкачай! Желаю тебе успеха.

— И тогда вы отпустите меня на свободу?

— Возможно!

— А что если я потом пойду против вас?

— Шутишь! Теперь ты стал уже вроде нашего союзника. Поэтому после победы революции я постараюсь добиться для тебя даже награды.

Сайдзё иронически усмехнулся.

— Революция — это вроде страховки. Платишь, платишь, а премии и не видно! А я ждать не хочу. По мне лучше иметь синицу в руках, чем журавля в небе.

— Не веришь ты в наше будущее, — недовольно проговорил Ли Кан Ман.

Поезд в это время подходил к станции Модзи. Ли Кан Ман вдруг поднялся и с беспокойством посмотрел на платформу.

— Что там? Полиция? — спросил Сайдзё.

— Нет, все в порядке, — ответил Ли Кан Ман и с улыбкой добавил: — Ну здесь я сойду. Только ты не думай, что за тобой и дальше не будут следить. Поэтому не вздумай финтить!

— Что ж, спасибо за предупреждение. Я вижу, в свое будущее вы верите, а в союзников не очень! — отшутился Сайдзё. И вдруг у него как-то неприятно засосало под ложечкой. Он вспомнил, что как раз отсюда, с этой станции, когда он ехал из Токио в Хаката, за ним увязался «боксер».

Сайдзё остался один. Когда поезд тронулся, он осторожно осмотрелся. Корейцев, кажется, в вагоне не было. «А, может быть, это японец?» — подумал Сайдзё, и у него екнуло сердце. Во всяком случае, это будет квалифицированный «хвост».

В 11.30 утра поезд прибыл в Икихая. Когда Сайдзё сошел, дождь уже почти прекратился и сквозь редеющие тучи стали пробиваться солнечные лучи. В вагоне слежки за собой Сайдзё так и не обнаружил. Не исключено, что Ли Кан Ман просто брал его «на пушку».

С чувством человека, вырвавшегося наконец на свободу, Сайдзё вышел на привокзальную площадь, запруженную туристскими автобусами. Отсюда, наверно, по междугородному телефону можно будет связаться с Чон Су Капом. Да и с шефом надо восстановить связь. Может, позвонить? Но он тут же отбросил эту мысль. Нет, надо еще немного потерпеть. Ведь ему оставался, быть может, один лишь шаг, чтобы распутать весь узел. К тому же свидания в изоляторе разрешались только до двенадцати часов дня. Нужно было со всей добросовестностью выполнить поручение.

Сайдзё взял такси и поехал в тюрьму. Машина быстро шла по гладкому, как скатерть, шоссе. Минут через двадцать за полем, затуманенным изморосью, заблестела синяя гладь омурской бухты. Там, где начиналось море, как бы описывая белые дуги, летали чайки.

Шофер остановил машину перед старым зданием, похожим на казарму. Это и был изолятор Омура. Выйдя из машины, Сайдзё и тут тщательно осмотрелся. Он строго придерживался предусмотренного маршрута, и в его поведении ничего подозрительного не было. Поэтому они, видимо, решили дальше за ним не следить — подумал Сайдзё.

Ни пешехода, ни машины… На площади перед изолятором тоже тихо и безлюдно.

Предъявив в бюро пропусков визитную карточку корреспондента, Сайдзё попросил свидания с арестованным. Однако чиновник въездной полиции отказал:

— Ким Сун Чхиль только вчера доставлен в изолятор. Допрос его еще не окончен, и свидание не может быть разрешено.

— Как вы видите, — любезно улыбаясь сказал Сайдзё, — я корреспондент токийской газеты. Дело в том, что недавно я с нашей экономической делегацией ездил в Южную Корею. Там мне приходилось встречаться с представителями различных кругов. И мне запомнилось это имя. Ким Сун Чхиль. С одним Ким Сун Чхилем у меня были деловые встречи… Вчера я приехал по служебным делам на Кюсю и, прочитав в вечернем выпуске газеты о задержании господина Ким Сун Чхиля, был поражен. Я хотел бы просить вас предоставить мне возможность повидаться с ним. Думаю, что если этот Ким Сун Чхиль окажется тем человеком, это будет весьма полезно и для следствия.

— Гм?.. В таком случае попробую доложить начальнику отделения, — сказал чиновник, снимая телефонную трубку. Он передал по телефону все, что ему сообщил Сайдзё, и, получив, видимо, положительный ответ, сказал:

— Прошу вас заполнить эту анкету.

Вскоре в комнату вошел полицейский. Он пригласил Сайдзё следовать за собой, и они направились по длинному мрачному переходу, выходящему во двор. Там они оказались перед высокой бетонной стеной, за этой стеной, очевидно, находился тюремный корпус. На наблюдательных вышках ярко блестели стекла прожекторов, горевших по вечерам.

Тюремного корпуса, находившегося за стеной, отсюда не было видно, но чувствовалось, что эта тюрьма охраняется строго. При мысли, что он сюда пришел повидаться с Ким Сун Чхилем, у Сайдзё почему-то сжалось сердце. Казалось бы, они враги. А между тем в ту ночь, когда они вместе были в море, у Сайдзё возникло что-то вроде дружеского чувства к этому смуглому корейцу с вдумчивым взглядом и спокойным лицом. И сейчас это чувство в нем снова пробудилось.

Помещение для свиданий находилось тут же. Оно имело наружный вход для посетителей и отдельный вход, со двора изолятора, для заключенных. Это была темная, почти пустая комната. Посредине стоял лишь длинный деревянный стол и две скамьи.

Вскоре ввели Ким Сун Чхиля. Вид у него был угрюмый и какой-то отчужденный. За последние два дня он резко изменился. Пиджак и рубашка на нем были измяты, щеки и подбородок заросли редкой щетиной, глаза были воспалены. И хотя сел он против Сайдзё так, что смотрел ему прямо в глаза, отчужденное выражение не покидало его лица.

— По-моему, я вас знаю, — заговорил Сайдзё. — Мы с вами встречались во время моего пребывания в Южной Корее в составе экономической делегации… В начале этого месяца. Кажется, это было в отеле «Сеул»? Или, возможно, на текстильной фабрике в Пусане?

Ким Сун Чхиль ничего не ответил. Сайдзё вдруг увидел, что надзиратель, присутствующий при свидании, приготовил блокнот. Ему ничего не оставалось, как попытаться мимикой дать понять Киму, что он явился для установления с ним связи.

— Скажите, что же произошло? — задал Сайдзё еще один вопрос.

Ким Сун Чхиль молчал.

— Я не допускаю мысли, чтобы вы вдруг вздумали приехать в Японию нелегальным путем. По-видимому, это какое-то недоразумение. Прочитав об этом в газете, я был просто поражен!

Ким Сун Чхиль по-прежнему молчал.

— Почему вы молчите? Странно. Мне кажется, что я с вами знаком… И, если я действительно имею дело с господином Ким Сун Чхилем… Я, собственно, приехал сюда удостовериться, чтобы поставить об этом в известность южнокорейское представительство в Японии и сообщить вашей семье. Надо же принять какие-то меры!..

И снова молчание.

— Вы меня не помните?

Опять никакого ответа.

Сайдзё перед отъездом сказали, что, если заключенный во время свидания будет вынужден молчать, то в крайнем случае пусть он постарается вручить связному шифрованную записку. Однако при надзирателе передать даже малейший клочок бумаги вряд ли было возможно. Тот ни на секунду не спускал с них глаз. Тогда Сайдзё решил испробовать последнее средство. Правда, оно напоминало детскую игру, но ничего другого не оставалось.

— Да, по-видимому, я ошибся, — сказал Сайдзё, обращаясь к надзирателю. — Это просто однофамилец. Но раз уж я приехал… Я захватил тут с собой сигареты для передачи. Разрешите их отдать этому человеку?

— Что ж, сигареты можно, — кивнул головой надзиратель. Сайдзё вытащил купленные им на вокзале пять пачек сигарет различных марок и положил на стол.

— Это я вам. Курите на здоровье!

Ким Сун Чхиль по-прежнему хранил молчание, но впервые в его глазах вспыхнул чуть заметный огонек. Одну за другой он брал сигареты в руки, внимательно рассматривал пачки, гладил их кончиками пальцев и снова клал пачки на место. Сайдзё почувствовал, что делает он это неспроста, Тогда он быстро взял одну пачку сорвал с нее бандероль, развернул серебряную бумагу и, положив пачку на самый край стола, сказал:

— Для вас эти сигареты, наверно, редкость? Выкурите хотя бы одну!

Ким Сун Чхиль отрицательно покачал головой, после чего отодвинул от себя пачку.

— Вы что, разве не курите?! — начиная злиться, спросил Сайдзё.

Тогда Ким Сун Чхиль вдруг поднялся и сказал:

— Заграничные сигареты опасны…

— Почему?..

— Время свидания истекло! — взглянув на часы, прервал свидание надзиратель.

Сайдзё рассчитывал, что Ким Сун Чхиль возьмет распечатанную пачку и будто нечаянно уронит ее на пол. Затем, поднимая, незаметно сунет в нее записку. Но план этот не удался.

8

На обратном пути в экспрессе Сайдзё перебирал в памяти все детали своей неудачи в Омура. «Заграничные сигареты опасны», — сказал Ким Сун Чхиль и не взял их. Объяснить это можно только одним: из-за этих злополучных сигарет он был арестован, и всякое напоминание о них доставляло ему неприятность…

«Впрочем, это же глупо… — мысленно говорил себе Сайдзё. — Ведь он же в тюрьме и для такого заядлого курильщика сигареты сейчас не забава и не просто удовольствие. Для него они сейчас желаннее еды…» И тем не менее он их не взял. Ни одной пачки! «Заграничные сигареты опасны». Не Хотел ли он этим что-то сказать, о чем-то предупредить? Если бы он возвратил одну пачку, у надзирателя могло бы возникнуть подозрение, что он в нее что-то вложил. Поэтому он вернул все. Тем больше оснований думать, что этими словами он хотел что-то сказать. Но что?

Поезд проехал Хаката, за окнами вагона спустились сумерки. Снова пошел дождь. Кое-где на запотевших стеклах поблескивали иероглифы, написанные пальцем. Зрелище, усиливающее дорожную скуку. И вдруг Сайдзё осенило.

Ким Сун Чхиль брал в руки сигареты и поглаживал пачки пальцами. Кроме сигарет «Мир», все остальные он держал в руках.

Сайдзё торопливо вытащил из карманов четыре пачки. Тщательно осмотрел одну за другой. Он вертел их по-всякому — и так и этак — сигареты были в мягкой упаковке. Осталась последняя пачка — это были «Хикари». Он начал и ее вертеть в руках… Вдруг сердце у Сайдзё застучало сильнее, и он чуть не вскрикнул от радости. На оранжевом поле пачки, под надписью «Хикари», были видны корейские буквы, сделанные, очевидно, ногтем. Чтобы унять свое волнение, Сайдзё распечатал пачку и закурил.

Написано явно по-корейски, значит, ему не прочитать. А, собственно, на какой вопрос должен был ответить Ким Сун Чхиль? Согласен ли он на всеобщее восстание 30 сентября? Как жаль, что он не знает корейского. Ведь ответ Кима мог бы помочь ему разобраться в существе дела… Пачка выскользнула из рук Сайдзё и упала ему на колени. Когда он снова взял ее, он вдруг отчетливо увидел выдавленное ногтем по-японски слово «шпик».

Только одно слово. Как же он принял эти буквы за корейские? Да ведь он смотрел на них «вверх ногами». Потому и не заметил своей ошибки. Но что за странный ответ «шпик»? Вдруг Сайдзё поспешно спрятал пачку в карман. Ему показалось, что кто-то сзади подсматривает за ним, у него по спине пробежал озноб. Поезд мчался по окутанной тьмой равнине, издавая короткие гудки. Дождь хлестал по окнам вагона. В оконном стекле отразилась чья-то тень. «Хвост»?.. Не успел Сайдзё оглянуться, как за его спиной поднялся какой-то человек в плаще с поднятым воротником и низко надвинутом непромокаемом берете и быстро зашагал по проходу. Сайдзё успел лишь мельком увидеть грубоватый профиль, который показался ему знакомым. Не оборачиваясь, человек прошел весь вагон и вышел в тамбур.

Но все же кого имел в виду Ким Сун Чхиль? Кто этот «шпик»?

И случайно ли сигареты побудили его написать это слово? Вероятнее всего, он имеет в виду Ли Кан Мана, с которым они вместе отправились за сигаретами в Ясуока. Конечно, его. Сайдзё шаг за шагом восстанавливал события, разыгравшиеся после их высадки близ Ясуока. Ли Кан Ман и Ким Сун Чхиль отсутствовали более двух часов, а чтобы купить сигареты, им надо было не больше тридцати минут. Потом вернулся Ли Кан Ман уже один. Он заявил тогда, что, опасаясь преследования, долгое время где-то бродил, держась подальше от рощи. Это было правдоподобно. Он говорил еще, что сначала долго искал подходящий ларек, где было бы поменьше посторонних глаз. Чепуха, а в результате подыскал такой ларек, где Ким Сун Чхиль сразу попался. Какие-то наивные объяснения.

И Сайдзё сейчас рисовалась совсем иная картина. Ли Кан Ман вовсе не искал подходящего ларька. Под этим предлогом он водил Ким Сун Чхиля по улицам, преследуя другую цель. Он явно привел его на главную улицу, где в утренние часы ходит полицейский патруль. Или привел его к какому-нибудь ларьку, неподалеку от полицейского поста.

Хотя для Ким Сун Чхиля покупка сигарет должна была явиться первым «самостоятельным шагом» на чужой земле, «самостоятельность» эта, разумеется, была относительной. Поэтому Ли Кан Ман, естественно, должен был находиться где-то рядом, охраняя его безопасность. Но, судя по всему, Ли Кан Ман этого не сделал. Он предал своего товарища. Но как и почему он это сделал? Надо же найти ответ на этот вопрос.

Итак, как он это сделал?

Ким Сун Чхиль не знал цен на сигареты. Ли Кан Ман умышленно мог сказать, что сигареты «Хикари» стоят тридцать иен, хотя на самом деле они стоят сорок. Ким Сун Чхиль попросил пять пачек и дал две купюры по сто иен. Он рассчитывает получить пятьдесят иен сдачи. Но ему их не дают. Если бы он отказался от сдачи, то, возможно, он еще мог бы избежать ловушки. Но он, видимо, решил, что японец дурачит его, и затеял с ним спор.

Сайдзё знал, что нелегально проникающие в страну лица часто попадаются на том, что не знают цен, хорошо известных каждому японцу. И лавочники сразу ловят их на этом, как бы хорошо они ни говорили по-японски. А Ким Сун Чхиль к тому же говорил по-японски довольно плохо. Уже одно это могло вызвать у лавочника подозрение, а странное требование корейца о сдаче и вовсе вывело его из себя. Вот он и дал знать полиции каким-нибудь заранее условленным знаком. Теперь почему Ли Кан Ман предал своего товарища? Да просто потому, что он агент специальной службы, провокатор. Тогда он мог и сам предупредить патруль или позвонить в полицию по телефону, совершенно не опасаясь за себя. Ведь, если бы даже его и схватили вместе с Кимом, для него это было бы не страшно. Допустим, его тоже отправили бы в Омура. Тогда бы вмешалось южнокорейское представительство, и его бы в два счета освободили. А если бы его отправили в Южную Корею, это было бы все равно, что утопить щуку в реке.

Однако зачем Ли Кан Ману понадобилось провалить Кима так спешно?!

Как это тогда все было?.. И Сайдзё стал снова перебирать в памяти события, происходившие в сосновой роще. Ли Кан Ман начал разжигать костер. Конечно, все промокли, было холодно, и огонь, казалось, был кстати. Но если бы в то время над рощей поднялся дым, он, несомненно, вызвал бы подозрение у местных жителей. Больше того, он должен был привлечь внимание и пограничников, чьи посты расставлены на побережье. Не хотел ли тогда Ли Кан Ман выдать полиции сразу всю группу? Когда Сайдзё увидел костер, он сразу бросился гасить его. Но вероятнее всего, целью Ли Кан Мана было и тогда в первую очередь выдать Ким Сун Чхиля. Интересно, подозревал ли Ким в чем-либо Ли Кан Мана? Или он лишь после ареста раскусил этого типа? Вряд ли. В лодке они часто говорили между собой по-корейски, и Сайдзё не знал, о чем они говорили. Однако он понимал, что у них происходят серьезные стычки. Одно из столкновений произошло, по-видимому, из-за гимназиста, который был убит Ли Кан Маном.

Ким Сун Чхиль тогда сказал, что нужно было выяснить, каким образом стало известно об их переправе, и если опасности не было, отпустить паренька с богом, взяв с него обещание хранить тайну.

А что если слух о нелегальной переправе пустил сам Ли Кан Ман? Не убил ли он юношу именно потому, что сам разгласил эту тайну и опасался как бы его не заподозрили в предательстве? И возможно, допрос юноши постепенно выяснил бы связь Ли Кан Мана с разведкой.

Впрочем, считая Ли Кан Мана своим единомышленником по Сопротивлению, Ким Сун Чхиль раньше, по-видимому, не мог питать к нему особых подозрений. Но я-то теперь могу взглянуть на этого типа другими глазами, рассуждал Сайдзё. Это наверняка матерый шпион, ловко маскирующийся под революционера…

— Не желаете ли? Это очень вкусно… — сказала вдруг сидевшая напротив старушка, предлагая Сайдзё мороженый мандарин.

Она, видимо, не вытерпела долгого молчания своего соседа. Сайдзё поблагодарил и положил в рот несколько долек. Они были такие холодные, что у него заныли зубы, но он тут же снова отдался своим мыслям.

Что же за собой конкретно повлечет разоблачение Ли Кан Мана? Какое значение это будет иметь для организации? Когда они с Такано добрались до Симоносеки и явились на Нагато-Нитё, здесь между Такано, Чхим Йолем и Чон Су Капом произошел какой-то важный разговор. Все разговоры о делах организации велись тут главным образом на корейском языке. Поэтому толком Сайдзё, собственно, не знал, какого именно ответа ожидали от Ким Сун Чхиля. Он лишь предполагал, что это должен быть ответ представителя подпольных организаций Южной Кореи на чрезвычайно важном совещании, которое должно состояться сегодня вечером. Чему же будет посвящено совещание?

Сайдзё помнил содержание листовки, найденной на груди у Канако.

«Тридцатого сентября все на вооруженное восстание!» А тридцатое сентября уже на носу. На этой дате настаивал как будто и Чхим Йоль в своем разговоре с Чон Су Капом на Осакском вокзале. Листовка была подписана «ЦК Единой народной партии Южной Кореи». Не является ли Чхим Йоль одним из руководителей этой партии?

Однако, судя по всему, Чон Су Кап представляет особое политическое течение. Причем по некоторым вопросам он серьезно расходится с Чхим Йолем.

Что же делал в организации Ли Кан Ман? Похоже, что ему поручено налаживание единства действий. С этой целью он должен был организовать приезд в Японию Ким Сун Чхиля, представляющего внутреннее подполье Южной Кореи и хорошо знающего положение в стране.

По-видимому, и организация нелегальной переправы в первую очередь имела своей целью обеспечить приезд в Японию Ким Сун Чхиля. Он должен был присутствовать на совещании. С этой точки зрения прежние загадочные действия Ли Кан Мана получали свое объяснение. Чон Су Кап находится сейчас в Симоносеки, он, несомненно, тоже будет участвовать в этом совещании. О чем там будет идти речь? Допустим, будет решаться вопрос о вооруженном восстании, назначенном на тридцатое сентября. По-видимому, Единая народная партия Южной Кореи, которую представляет Чхим Йоль, внесет это предложение. Допустим далее, что Ли Кан Ману необходимо было во что бы то ни стало форсировать этот вопрос и добиться согласия на восстание всех представителей Единого фронта…

Ну а что, если мнения Ким Сун Чхиля и Ли Кан Мана расходились? Сайдзё еще в море заметил, что между ними есть разногласия. А своим разоблачением Ли Кан Мана как убийцы Канако он вбил еще один клин в их отношения. Разногласия между ними обострились, и Ли Кан Ман оказался в невыгодном положении. Даже Такано, кажется, теперь втянута в борьбу, причем она не во всем поддерживает Ли Кан Мана. Таким образом, присутствие Кима на совещании становится для Ли Кан Мана опасным.

И вот у него созревает решение устранить Кима. Времени остается мало. Нужно прибегнуть к какому-то чрезвычайному шагу и упрятать Кима в Омура, а дальше он прямо попадает в руки южнокорейских жандармов.

Анализируя все факты, Сайдзё приходил к выводу, что Ли Кан Ман боялся его сближения с Кимом. Он старался не оставлять их одних. Когда в роще Ким Сун Чхиль стал расспрашивать Сайдзё о Цое, Ли Кан Ман моментально оказался рядом. Возможно, он не хотел, чтобы Ким Сун Чхиль подробно узнал, каким образом попали к нему в руки пятнадцать миллионов иен. Боялся, что это еще больше усилит подозрения Кима. Тогда его не так легко будет устранить…

Итак, Ли Кан Ман решил не допустить присутствия Кима на совещании. Его план удался. Но руководство организации решило попытаться установить связь с Кимом и получить его ответ. Если Ли Кан Ман предполагает неблагоприятный ответ, он должен постараться и тут устроить какую-нибудь каверзу. Сайдзё вызвался связаться с Кимом, заявив, что ему, как японцу, это будет сделать нетрудно. Такано поддержала его, и теперь Ли Кан Ман должен попытаться что-то предпринять против него, против Сайдзё.

Однако почему Ли Кан Ман сопровождал его до Модзи и чуть ли не всю дорогу пел соловьем? Неужели он ожидал благоприятный для себя ответ? Нет, это маловероятно. Как же он в таком случае должен поступить? Он угрожал, что за Сайдзё будут неотступно следить, но Сайдзё так и не обнаружил за собой «хвоста». К какой же уловке он прибегнет?.. Наконец мысли Сайдзё сосредоточились на том главном, что составляло конечную цель его розысков. Дело шло о пятнадцати миллионах иен, которые Цой Ток Чхон намеревался передать Чон Су Капу, но которые перехватил Ли Кан Ман… Какие последствия будет иметь тот факт, что этими деньгами распорядился Ли Кан Ман?

Сидевшая напротив старушка мирно дремала. Не переставая лил дождь. Поезд приближался к промышленной зоне Северного Кюсю. Вдоль полотна железной дороги замелькали заводские трубы и мутно желтевшие в вечернем мраке огни.

9

В восемь вечера поезд подошел к станции Модзи. Не успел он тронуться дальше, как Сайдзё спрыгнул на платформу. Свой плащ Сайдзё нарочно оставил в вагоне у окна. Если за ним следят, такая уловка не повредит. Пробежав по платформе, он прошмыгнул через контроль и оказался на вокзальной площади. Небольшая, тускло освещенная площадь с мокрым от дождя асфальтом напоминала чем-то маленькую тихую гавань и казалась удивительно мирной и спокойной. Но Сайдзё некогда было любоваться этой картиной. Подняв воротник пиджака, он быстро оглянулся, нет ли за ним слежки, и зашагал к видневшейся телефонной будке.

Сайдзё набрал справочную. Чистый, молодой голос телефонистки, назвавший ему номер телефона гостиницы «Мэйгэцу» в Симоносеки, успокаивающе подействовал на него.

Соединили мгновенно. Через несколько секунд в трубке послышался удивленный голос Чон Су Капа:

— Что случилось?

— Немедленно возвращайтесь в Токио, — отрывисто сказал Сайдзё.

— А что все-таки произошло?

— Подробно объяснять некогда. Ли Кан Ман — шпион! Поскорее уезжайте! Сразу же возвращайтесь в Токио и постарайтесь на время куда-нибудь скрыться. Так будет безопаснее…

За боковым стеклом телефонной будки промелькнул человек в непромокаемом берете. Сайдзё успел увидеть его уголком глаза… Он замолчал и хотел повесить трубку, в ту же секунду прогремел выстрел. Как бы проверяя результаты стрельбы, на мгновение к окну прилипла физиономия с перебитой переносицей. Ошибиться Сайдзё не мог: то был «боксер» — сотрудник Центрального разведывательного управления Южной Кореи.

Одновременно с выстрелом Сайдзё почувствовал резкий толчок в правое плечо, правая рука сразу выпустила телефонную трубку. Встревоженный голос в трубке продолжал взывать: «Алло! Алло! Ты говоришь шпион? Алло!..»

Снаружи тоже раздались человеческие голоса. Поняв, что он жив, Сайдзё левой рукой снова взялся за трубку.

— Алло! Что это за выстрел? Послушай! Там на складе есть оружие. Оружие, понял? Имей это в виду!.. — кричал в трубку Чон Су Кап.

— Оружие? Ясно! А в меня сейчас стреляли. Я ранен. Но это так, царапина. А вы немедленно уезжайте!

Пуля продырявила руку выше локтя, но кость не задела. Кровь липкими струйками поползла по руке и закапала на пол. Вытащив носовой платок, Сайдзё с помощью левой руки и зубов туго стянул раненое место и вышел из будки.

Его тут же обступили несколько человек. Все ахали, охали, что-то предлагали… Отмахнувшись от них, Сайдзё направился к стоянке такси. Здесь, перед вокзалом, его окружило тоже с десяток зевак. Все испуганно смотрели на него.

— Преступник убежал в сторону Фуротё! — торопливо проговорил один из толпы.

— Вас нужно немедленно в больницу! — сказал другой.

— Ничего, все в порядке. Я сам доберусь до больницы.

Сайдзё нервничал. Мешкать было нельзя: в любую минуту могли явиться полицейские. К счастью, в толпе оказался шофер такси.

— Если так, я вас мигом доставлю, не хуже скорой помощи, — сказал он, открывая дверцу машины.

Промокший Сайдзё влез в машину и, откинувшись на спинку, сказал:

— В Симоносеки!

— В Симоносеки? — переспросил удивленный таксист.

— Да, в Симоносеки, улица Нагато-Нитё, — сказал Сайдзё.

— Боюсь, как бы меня потом не начали таскать в полицию. Ведь привяжутся — жить не дадут!

— Да не волнуйся, — успокоил его Сайдзё. — Там находится больница, к которой я прикреплен.

— Ну если так, то поехали. До Симоносеки не больше тринадцати километров, за четверть часа доберемся.

Быстро промелькнула сверкающая лента вечерней улицы, тянувшаяся вдоль Каммонского пролива, и не успела впереди показаться черная гора, как машина въехала в подводный туннель.

Правая рука Сайдзё стала вдруг невероятно тяжелой и словно неживой. Его слегка лихорадило, смертельно хотелось спать. Но сейчас было не до сна. Стоявший перед его глазами лысый человечек, тыча указкой в карту, разъяснял стратегическую обстановку. «Если линию Симоносеки — Хаката принять за основание воображаемого равнобедренного треугольника, то где будет его вершина?» — «На Цусиме», — отвечал Сайдзё своему хозяину и шефу. — «Верно, на Цусиме. А если углы этого треугольника увеличить и соответственно продлить противоположные стороны к северу, где тогда окажется вершина?» — «В Корее», — отвечал Сайдзё. — «Верно, в Корее. Тогда вершина упрется в полуостров…» А труп Канако следует искать на Цусиме. Я нашел его. Нужно установить личность преступника. Я установил. Хорошо! Однако слишком далеко не заходи! Не заходи. Смотри на карту! Вот район твоих действий! В дебри не залезай… А я залез. Залез так глубоко, что…

— Послушайте! Вы спите? Уже Симоносеки.

— Что? Симоносеки? — Сайдзё старался побороть сонное оцепенение.

Из раны опять стала сочиться кровь. Руку сковала тупая боль, как после сильного ушиба. Сайдзё левой рукой зажал рану. Кровотечение как будто приостановилось.

За пеленой дождя светились веселые огоньки портового города. Вот улица Чаяма, а сразу за ней Нагато-Итё, потом Нагато-Нитё…

— А дальше тут, кажется, не проедешь, — сказал шофер.

— Ничего, постарайтесь, Я хорошо заплачу, — сказал Сайдзё.

Занимая во всю ширь узкую мостовую, машина с трудом протиснулась вперед и на углу возле мясной лавки остановилась. Сайдзё достал три тысячи иен.

— О том, что довез меня до этого места, японской полиции — ни слова! Понял? — Сам того не замечая, Сайдзё говорил «японской полиции» так, словно это была для него чужая, иностранная полиция.

— А вы тоже оттуда? Из Кореи? — испуганно спросил шофер.

Сайдзё усмехнулся. Но возможно, он в самом деле стал теперь похож на корейца: и лицом, и манерами, и даже произношением…

Ворота фирмы были наглухо закрыты. Но когда Сайдзё очутился под фонарем, висевшим на воротах, внезапно калитка открылась, словно его тут поджидали. Вышедшая Такано застыла на месте.

— Ой, вы в крови?! Что случилось?

— Ничего особенного. Стреляли из-за угла. Но ранение пустяковое, — отвечал Сайдзё, уводя Такано во двор.

— Вас нужно отвезти в больницу!

— В больницу нельзя. Если тут найдется врач, которому вы доверяете, можно его позвать.

— Найдется! Я сейчас его позову.

— Подождите! Сначала я хотел бы сообщить собранию ответ Ким Сун Чхиля.

Сайдзё направился с Такано в глубь двора. Обойдя груды металлического лома, они подошли к скрытому за ними небольшому складу. Такано постучала. Дверь открылась.

В небольшом помещении склада, тускло освещенном одной лампочкой, за густым слоем табачного дыма лиц почти не было видно. Но сидело здесь человек пятнадцать. Дискуссия, видимо, была в самом разгаре, но когда дверь открылась, все уставились на стоявшего у порога Сайдзё.

— Ко Хё Сук, — сказал Сайдзё, впервые называя Такано ее корейским именем, — пожалуй, вам следует сходить за врачом…

— Сейчас!

— Но сами сюда не возвращайтесь! Хорошо?

— Почему? — удивилась Такано.

— Завтра узнаете.

Он не решился сказать ей сейчас, что Ли Кан Ман провокатор. Легким движением он отстранил ее и вошел в помещение.

10

— Кто это? — удивленно спросил кто-то по-корейски.

— Садитесь, пожалуйста. — Молодой кореец с сочувственным видом уступил Сайдзё свой стул.

Ли Кан Ман, сидевший рядом с Чхим Йолем у стены на ящиках, вышел на середину и сказал:

— Просьба ко всем присутствующим сейчас говорить по-японски. Этот человек — японец. В качестве нашего связного он побывал в Омура у товарища Кима и привез его ответ.

По рядам пронесся легкий шум, похожий на вздох облегчения.

— Как председательствующий, я вношу следующее предложение, — напряженным голосом сказал Чхим Йоль. — Заслушать сейчас, что поведал нам товарищ Ким.

— Я не возражаю, — сказал Ли Кан Ман, — но считаю целесообразным предварительно разъяснить товарищам обстоятельства, в силу которых этот японец стал нашим связным.

— Это нам известно! — сказал хозяин фирмы «Тохоку». Его Сайдзё видел уже несколько раз.

— А мне неизвестно! — подал голос какой-то мужчина, с виду похожий на рабочего.

— Товарищ Ли! Есть ли в этом необходимость? Нам сейчас дорога каждая минута. Расследованием можно будет заняться и после! — сказал одетый в студенческую форму молодой человек.

— Речь идет не о расследовании. Тут все ясно. Просто необходимо после собрания провести революционный суд! — заявил средних лет плотный мужчина, на вид типичный партийный функционер.

— Это не меняет дела. Но есть ли сейчас необходимость в информации товарища Ли, — возразил молодой человек.

— Есть, — решительно отрезал Ли Кан Ман. — Во-первых, потому, что этот человек — шпик, который под видом расследования какого-то уголовного преступления раскрыл нашу организацию. Во-вторых… На нашем заседании должен был присутствовать влиятельный представитель единого фронта товарищ Чон Су Кап. Но, как вы видите, его среди нас нет. Есть основание подозревать, что отсутствие Чон Су Капа — результат предательских действий этого шпика.

— Как же такого типа послали связным?! — раздался возмущенный голос.

— Поэтому я и решил вас предостеречь, — сказал Ли Кан Ман. — Нужно будет со всей тщательностью проверить, действительно ли он привез нам ответ товарища Кима, а не чей-нибудь еще!

— Ясно!

— Господа! — Сайдзё воспользовался секундным молчанием и вышел на середину сарая. Прижимая рукой рану, стянутую окровавленным платком, он слегка наклонился вперед. Он рассчитывал, что эта поза должна произвести определенное впечатление. — Господа! — повторил он громко, обведя собрание взглядом. — Меня представили вам как шпика. Но сейчас вы узнаете, как этот шпик сослужил службу прежде всего вам. Однако сначала я хотел бы обратить ваше внимание на некоторые факты. Господин Ли Кан Ман ведь не возражал против моего посещения изолятора. Почему же сейчас он начал с заявления, что я шпик, пробравшийся в вашу организацию. Зачем это ему понадобилось? Действительно, расследование одного уголовного преступления привело меня к вам. Но я не работал и не работаю против вашей политической организации. На обратном пути из Омура, будучи ранен, я мог обратиться к полиции, но я этого не сделал. Я мог выдать вас, но и этого я не сделал. Мне угрожали судом, но я не уклонился от него, а явился к вам.

— Хватит болтать! — крикнул Ли Кан Ман. — Товарищи! Он хочет сорвать наше собрание!

— Глупости! Ради этого собрания я рисковал жизнью. Возможно, для вас жизнь одного японца ничего и не стоит, но ведь я по вашему поручению с риском для жизни побывал у Ким Сун Чхиля!

— Хорошо! — прервал его Чхим Йоль. — Сообщите нам ответ товарища Кима!

Ли Кан Ман почувствовал перемену в настроении собрания, он побледнел и стал незаметно пятиться к двери. Наступило молчание. Все приготовились слушать.

— Ответа нет, — сказал Сайдзё.

— Нет?!

— Нет, — повторил Сайдзё. — В изоляторе во время свидания оказалось невозможным передать что-либо даже на словах.

— Вот это здорово! Да чего мы его слушаем! Он же нас дурачит! — крикнул кто-то.

Собрание загудело, точно потревоженный улей. Но Сайдзё оставался спокоен. Его невозмутимый вид отрезвляюще подействовал на охваченных негодованием людей, и через какую-нибудь минуту шум стих.

— Вы еще что-нибудь хотите сказать? — спросил Чхим Йоль.

У Сайдзё сильно заныла рана. Он невольно поморщился от боли и посмотрел на Ли Кан Мана. Тот стоял у двери и не спускал с Сайдзё глаз. Указывая на Ли Кан Мана рукой, Сайдзё вдруг отчетливо произнес:

— Этот человек провокатор.

Все будто окаменели от изумления.

— Собака! — в наступившей тишине заорал Ли Кан Ман. — Товарищи! Вы не должны верить японскому агенту! Он же сам шпик!

— Шпики тоже разные бывают, — спокойно сказал Сайдзё. — Есть шпики — убийцы. Это самые отвратительные шпики! Вот ты именно такой!

— А ты, оказывается, философ! — усмехнулся Ли Кан Маи. — Но какие же у тебя есть доказательства?

— Мне об этом сообщил Ким Сун Чхиль!

— Товарищ Ким? — зашумело собрание.

— Да, товарищ Ким! — ответил Сайдзё, вытаскивая из кармана пачку сигарет «Хикари». Положив ее перед председательствующим, он продолжал:

— Я взял с собой для передачи пять пачек японских сигарет… Но Ким Сун Чхиль сделал вид, что не курит, и вернул их все обратно. Это пачка одна из тех. Присмотритесь, и вы увидите, что на ней ногтем нацарапаны буквы. Вверх ногами они похожи на знаки корейского алфавита. Но на самом деле там отчетливо написано по-японски слово «шпик»… Господин председатель! Обратите внимание, что из всех пачек, предложенных ему, он выбрал именно эту. И не случайно. Название этих сигарет соответствует корейскому имени Ли Кан Мана. И над этим именем Ким Сун Чхиль написал — «шпик».

— Твои доводы рассчитаны на дураков! — надменно проговорил Ли Кан Ман.

— Возвращая сигареты, — продолжал спокойно Сайдзе, — Ким Сун Чхиль сказал мне: «Заграничные сигареты опасны» Одну эту фразу за все время свидания! Он сказал это потому, что ты, Ли Кан Ман, умышленно переврал ему цены на сигареты. И сделал ты это для того, чтобы он навлек на себя подозрение. Ведь ты отлично знал, что в пограничных районах на этом часто попадаются. Когда Ким заспорил с хозяином ларька, подошел полицейский патруль, и таким образом хитрость твоя удалась. Ты нам говорил, что в то время, как Ким Сун Чхиль покупал сигареты, ты находился поблизости и сторожил его. Ложь! В это самое время ты доносил на него полиции.

— Да-а… — раздался голос хозяина фирмы «Тохоку». — Должен сказать, что и, по словам Ко Хё Сук, товарищ Ли вел себя тогда как-то странно.

— Так, возможно, поступил бы агент секретной службы. Но зачем это нужно было делать мне? — не меняя надменной позы, сказал Ли Кан Ман.

— Зачем? Затем, чтобы поскорее избавиться от Ким Сун Чхиля, потому что, будь Ким Сун Чхиль здесь, лопнули бы все твои провокаторские планы, лопнули бы как мыльный пузырь. — Сайдзё говорил очень уверенно, словно он все это знал совершенно точно. Сжав в кулак левую руку, которую он до того держал на ране, и, протянув ее вперед, он продолжал:

— Ким Сун Чхиль был против вооруженного восстания, которое ты затеваешь. Он считал его преждевременным. Узнав о том, что восстание здесь форсируется, он решил приехать в Японию, чтобы разъяснить вам, господа, положение дел и постараться вас отговорить. Я убежден в этом. После ареста ему стало ясно, что, кроме всего прочего, Ли Кан Ман шпион и провокатор! И вместо ответа «за» или «против» он счел нужным сообщить вам, господа, прежде всего, что Ли Кан Ман — шпион! Это и есть его ответ.

— Это же провокация японского агента! Товарищи! Не поддавайтесь на провокацию! Не позволяйте расколоть наши ряды! — в отчаянии кричал Ли Кан Ман.

— Что и говорить! Тебе очень важно было сохранить единство! Не с этой ли целью ты перехватил пятнадцать миллионов иен, которые президент фирмы «Дайкан Дзицугё» Цой Ток Чхон послал редактору «Пан-Кориэн ревью» Чон Су Капу, который тоже считал восстание преждевременным. Действительно, я со станции позвонил Чон Су Капу и предупредил его, чтобы он не являлся сюда. И как раз в это время подосланный тобою кореец с перебитым носом стрелял в меня!

— Кореец с перебитым носом? Это ж бандит из шайки «Гавайских стрелков» Чон Нама? А ведь товарищ Ли действительно говорил, что этому человеку можно будет поручить наблюдение за связным, — прозвучал в наступившей тишине чей-то голос в углу.

— Этот самый бандит предлагал мне, японцу, не дожидаясь осуществления плана Ли Кан Мана, выдать полиции вашу организацию и поделить с ним награду. При этом он открылся мне, что является сотрудником Центрального разведывательного управления… Несомненно, меня собирались убить потому, что хотели помешать мне сообщить вам ответ Ким Сун Чхиля. Но у того, кто в меня стрелял, была и личная причина. Он с самого начала следует за мной по пятам. Как я уже говорил, он не раз предлагал мне вступить с ним в сделку. Возможно, он испугался, как бы я не разоблачил его перед его шефом, Ли Кан Маном, рассказав, что, стремясь заработать, он пытался перебежать ему дорогу и спутать его карты. Думаю, что больше всего он боялся именно этого.

— Этот японец, выходит, прав. Он действительно прежде всего нам сослужил службу. Благодаря ему мы наконец узнали, кто такой Ли Кан Ман, — как бы размышляя вслух, проговорил студент.

Крики возмущения огласили склад.

Лицо Чхим Йоля выражало страдание. Медленно он поднялся из-за стола.

— Товарищи, соблюдайте спокойствие! — призвал он собрание и, повернувшись к Ли Кан Ману, резко сказал:

— Ли Кан Ман! Выйди вперед! Выйди и отвечай! Отвечай! Это правда?!

В своей морщинистой руке старик с трудом сжимал большой револьвер. И казалось, что высохший, точно мумия, Чхим Йоль сейчас настолько слаб, что вот-вот упадет.

— Я еще не все сказал, — снова заговорил Сайдзё. — Этот человек убил японскую девушку Канако Ясума. Она была секретарем президента фирмы Цоя, и ей, вероятно, стало известно, что Ли Кан Ман — шпион.

— Да! — громко крикнул Ли Кан Ман. Его лицо перекосилось от злобы. — И не только ее. Я еще убил и гимназиста. И рыбачку Нам Чху Чо. И всех троих я должен был убрать, чтобы предотвратить провал операции по борьбе с агентурой красных!

— Значит, и Нам Чху Чо?

— Ты этого не предполагал? Но ее я убил не своими руками. Ей было известно, что Ко Хё Сук занимается нелегальными переправами, и, главное, она питала ко мне недоверие. Месяц тому назад я побывал на Цусиме. Там я встречался с Нам Чху Чо и, заметив ее подозрительность, решил, что эту женщину нужно устранить… Я узнал, что староста Тада ненавидит Нам Чху Чо. Он хотел сделать ее своей любовницей, но она его отвергла и предпочла его помощника. Отсюда все и пошло. Я дал ему сто тысяч и приказал убрать ее, чтобы это выглядело как несчастный случай. А это было не так трудно…

Сайдзё подозревал, что Ли Кан Ман месяц назад побывал на Круглом Мысе, но раньше ему никак не удавалось связать это посещение с убийством Нам Чху Чо. Теперь же все становилось на свое место.

— Ли Кан Ман! Выйди вперед! — хриплым голосом повторил Чхим Йоль, спуская предохранитель на пистолете.

— А ну, попробуй! — крикнул Ли Кан Ман. — При первом же выстреле сюда ворвется полиция. Впрочем, они сейчас будут здесь и так. Уже время! И всем вам отсюда дорога на виселицу, друзья!..

— Сволочь! Предатель!

Из груди Чхим Йоля вырвался тяжелый вздох, он неподвижно стоял за столом, обводя присутствующих каким-то безучастным взглядом.

Воспользовавшись минутным замешательством, Ли Кан Ман шмыгнул за дверь.

И только тогда ошеломленные участники собрания с криками и бранью бросились догонять его. В это время раздались громкие удары в кусок рельса, висевший возле конторы. Обычно им пользовались для оповещения обеденного перерыва. Сегодня вечером сигнал был предусмотрен на случай тревоги.

Полиция ворвалась во двор. Раздался тяжелый топот шлепающих по дождевым лужам ног. Со стороны жилого домика донеслись крики и плач женщин и детей. Возле конторы шла потасовка, кто-то громко ругался площадной браныо, был слышен звон разбиваемых бутылок, грохот опрокидываемых бидонов.

В складе оставались лишь двое: Чхим Йоль и Сайдзё. Один напоминал беспомощного полководца, утратившего надежду на спасение своего войска, другой — выведенного из строя бойца.

Сайдзё взглянул на Чхим Йоля. Дрожащей рукой старик подносил к виску пистолет. Забыв про боль, Сайдзё прыжком бросился к Чхим Йолю и ударил его по руке. Раздался выстрел, пистолет упал на пол. Не задев старика, пуля ушла в потолок. На выстрел к складу уже бежало несколько полицейских…

Сайдзё левой рукой участливо обнял старика за худые плечи и с удивлением прислушался. Чхим Йоль что-то напевал. Сайдзё с трудом разобрал слова популярной ирландской песни: «О роза позднего лета! У нее сильные шипы и прекрасный цветок. Но и увядает она быстро. После пышного расцвета — стремительное увядание, после торжества жизни — безнадежность гибели. О роза позднего лета, ты последняя роза! Ты делишь судьбу всех цветов!»

Последняя глава