Зовут меня Пепе Ангуло,
и нипочем мне горе —
мне по колено море,
мне по колено море.
Только я все горюю,
только я все горюю,
больше люблю я бурю…
Даскаль вышел на террасу. И оттого, что кондиционированный воздух в баре был очень плотным, жара снаружи показалась ему даже приятной, будто он вернулся в надежно оберегающее его материнское лоно. Было приятно вот так окунуться в жару и даже постоять здесь несколько минут, пока опять не начнет выступать липкий пот и не покатится под чистой рубашкой. Хмель шумел в голове, Даскаль закурил сигарету, глубоко затянулся и выдохнул дым через нос, с удовольствием ощутив сухой и душистый запах.
У каждого свой цвет, и твой — серовато-зеленый. Цвет застоявшейся морской воды. И знаешь почему, Карлос? Представь себя в ярко-красном! (Комаров бы ты, конечно, в таком виде привлекал.) Нет, твой цвет — пепельно-серый, цвет гнилой зелени. Болотный. Ты, парень, без царя в голове, потому что ты ничем не интересуешься. Давай говорить прямо: ты не оптимист. Оптимизм вырабатывают железы, и порукой ему — хорошее пищеварение. Только при хорошем пищеварении человек может падать добра от всего и от всех. Ты же в этой компании, точно магнитная стрелка между полюсами, мечешься, то притягиваясь, то отталкиваясь. А вот обладай ты оптимизмом, ты был бы стойким, мог бы здраво принимать решения и идти своим путем. Да, я знаю, ты выше Аниты, Франсиско Хавьера и Иони, но оторваться от них ты не можешь. Тебе нравится бывать здесь, слушать, что они говорят, смотреть, ощущать, вдыхать эти запахи и находить в этом удовольствие. И потом отрекаться от всего лишь затем, чтобы очень скоро снова вернуться сюда. В тебе столько же постоянства, сколько в стрелке компаса во время шторма.
Карлос положил ему руку на плечо: «Скучаешь?» Даскаль поставил стакан на стол: «До отупения». — «Вот идут мои старики», — сказал Карлос.
Алехандро Сарриа и Кристина Сантос. Господа из Дюпона. Владельцы Ландалусе и бассейна. Для Даскаля — гостеприимные хозяева. Вот они подходят, улыбающиеся, загорелые, внушительные.
И еще кто-то идет по террасе. Даскаль смотрит, и его грудь заливает волна горячей страсти, которая тут же оборачивается совсем земным желанием. Он не знает ее имени, но Карлос сейчас скажет. Оранжевый свет придает живость ее лицу, ее угловатым чертам; от него еще темнее кажутся ее ресницы, глаза, копна волос. Карлос говорит: «Мария дель Кармен Седрон». — «Дочь красноречивого сенатора Седрона». — «Дочь».
Мария дель Кармен проходит позади четы Сарриа и идет дальше, к бару. Алехандро Сарриа с удовольствием посасывает сигару: выпускает кольца дыма и, смакуя аромат, нежно ощупывает ее пальцами, разглядывает светло-серый пепел. Алехандро с Кристиной подходят. Задаются вопросы, следуют ответы. «Развлекаетесь?» — «Здесь почти все».
Их приход в «Каваму» всегда вызывает интерес, одно лишь присутствие этой осененной золотом четы бросает золотой отблеск на лица остальных. Даскаль теперь чувствует себя могущественным. С ними за одним столом. Для всех — мартини, кроме Даскаля, который остается вереи виски. Кристина что-то говорит о погоде, Алехандро спрашивает у молодых людей, не помешала ли жара их послеобеденному сну. (Дома у Карлоса испортилась установка для кондиционирования воздуха.) С ними поздоровался Габриэль Седрон. Алехандро ответил ему. Седрон подошел со стаканом в руке.
— Как дела, Габриэлито? — спрашивает Алехандро.
Седрон протягивает руку Кристине.
— Ну как, Кристина?
— Послушай, мой адвокат тебя нашел?
— Он был здесь, но я из-за всей этой кутерьмы не смог уделить ему время.
— Как же быть?
— На будущей неделе уладим. Дай мне покончить с кое-какими делами.
— Даже лучше. Я эти дни тоже занят.
— Газета — дело важное и требует много времени.
— Это, Габриэлито, блестящая возможность, ее надо использовать.
— Пропаганда — дело важное.
— А это не просто пропаганда. Речь идет о том, чтобы повлиять на самые широкие круги. Создать общественное мнение.
— Ладно, на будущей неделе встретимся.
— Что ты скажешь о сегодняшнем событии в театре «Ориенте»?
— Чибас оставил после себя страшную путаницу. И теперь все будут драться за его наследие, каждому хочется урвать кусок пожирнее.
Карлос вполголоса извинился и отошел. Чуть раздосадованный Седрон продолжал:
— Аграмонте со своими людьми составляют антикоалиционное направление, они хотят идти на выборы одни и ни с кем не связываться, этакие «чистые»: Пелайо, Лопес Монтес, Юйо, Доминадор, Сархен, Вето и Луис Орландо. А во главе другой группировки — Мильо Очоа; с ними Маркес Стерлинг и Хосе Мануэль Гутьеррес. Мильо и Аграмонте метят на пост президента. Скорее всего, в этой битве выиграет Аграмонте, а Мильо станет вице-президентом. В прошлую субботу и воскресенье Прио[6] был на Ла Альтуре и помирал там со смеху, глядя на их склоку.
— Если отбросить всю демагогию, история с Чибасом выглядит печально, — сказал Алехандро, — все-таки Чибас был колоритной фигурой, он умел воодушевлять.
— Помню, мы встречались в тридцать третьем. Он был хорошим парнем, только очень уж неуравновешенным. А в последнее время и вовсе дошел до крайностей.
— Да, но покончил с собой он все-таки сам. Аурельяно[7] я не виню, — сказал Алехандро.
— Он был беззастенчивым демагогом, безумцем и смутьяном, — сказал Седрон, — простите, что я так говорю о покойном.
— Вы правы, сенатор, — сказала Кристина. — Только на его месте вы бы и сами действовали точно так — с позиции силы. Ты идешь со мной, Луис?
Они вышли на террасу, и горячий влажный воздух приник к коже, так что крупные и сверкающие жемчужины пота выступили из каждой поры.
— Жарко, — сказала Кристина.
— На Варадеро потому и ездят, что тут жарко, — сказал Даскаль.
Кристина некрасива. Быть красивой ей мешает довольно заметный зоб и преждевременные морщины. Но вокруг нее ореол. Ореол легкомыслия; она словно драгоценность, на которую приятно смотреть и удовольствие потрогать; волосы гладкие, блестящие, точно лакированная копна, такая густая, что не разобрать, из чего она, эта копна цвета меда, цвета свежераспиленного дерева.
— Не только поэтому.
— Это предлог, — сказал Даскаль.
— Приятный предлог, прикрывающий приятные занятия.
— Смотря по тому, как далеко в них зайти.
— Всегда все следует доводить до конца.
— Если хватит духу. Если скука так велика, что придает храбрости.
— Только не скука. Какое отвратительное слово. Тоска — это другое дело.
Трое бродячих музыкантов в рубашках с оборками на рукавах вошли в бар; на лицах — застывшее неестественно веселое выражение; у двоих в руках гитары, а у третьего — две мараки. Сквозь стеклянные двери негромко зазвучала песня:
Кувшин стоит на полу,
его я поднять не могу…
— У меня есть кот, его зовут Диккенс, он ужасно забавный, — сказала Кристина.
— Этого мало. С ним далеко не зайдешь.
— А с тобой зашла бы?
— Может быть. Надо попробовать.
— Диккенс мой — прелесть. Он такой элегантный. Весь белый, только мордочка и перчаточки черные.
Кувшин я поднять не могу,
на голову поднимаю,
только поднять не могу…
— Какой породы?
— Сиамской. Я надела ему ошейничек, такой красивый. От «Тиффани».
— Прекрасное имя: Диккенс Сиамский де Тиффани.
— Ты, если хочешь, можешь заменить его.
— Мне не идут ошейники.
— Без ошейника.
— Полная свобода?
— Только по желанию.
Трио принялось за другую песню:
Из бара вышел Алехандро.
— Не понимаю, как вы терпите эту жару.
— Иногда для разнообразия надо удирать из помещений с кондиционированным воздухом, — сказала Кристина.
— Пойдем домой. Не забудь, вечером мы ужинаем у Сельгасов.
— Ну пойдем, если хочешь.
— А вы? — спросил Алехандро.
— Не знаю, спрошу, куда пойдет Карлос, — сказал Даскаль. — Поужинаем где-нибудь. Сегодня у многих собираются.
Луис Даскаль вернулся в бар, но бармен, занятый своим делом, не обратил на него внимания. Даскаль с силой стукнул стаканом о стакан. Бармен поглядел на него пристально, но сказать что-нибудь не отважился. Новый стакан виски с водой показался безвкусным. Карлос разговаривал с Франсиско Хавьером. Вся компания куда-то исчезла. Мария дель Кармен — тоже. Седрон уже покинул свою спирто-водочную трибуну. Близился час ужина, столики опустели. Блистательные девицы разошлись, чтобы сменить спортивные платья на более строгие вечерние туалеты. Новый наплыв ожидался около девяти. Музыканты продолжали поддерживать настроение.
Пляж обезлюдел. Даскаль дошел до мола и остановился у самой воды. Безликая темнота была приятна. Выпитое виски расслабляло. По венам словно прокатывались дробинки, несмело, с тихим шорохом сталкиваясь друг с другом. Он вытянулся на песке, поставив рюмку рядом.
Вот он покой, теперь хаос уляжется. Меня зовут Луис Даскаль, я здесь, на Варадеро, сам не знаю зачем. Сюда приезжает Алехандро Сарриа, такой, какой он есть: с собственной картой, где начертан путь через лабиринт, и с собственными понятиями, разложенными по полочкам; с собственным копьем святого Георгия и собственным философским камнем, и, легко неся на плечах тяжкий груз святого Грааля, он доказывает, что может пересечь любые моря и не боится бурь. Но как провести этот наполненный сомнениями досуг? Аристократия сахарных плантаций, хранительница традиций. К свиньям традиции! Он уверен и спокоен за свои заученные четыре мыслишки и породистую самку-жену, которая скучает рядом с ним, точно проститутка в монастырской школе.