– Быстрее, – это уже Захар подгоняет отставших кнехтов.
Враг не ждет чего-то необычного от нескольких десятков, но к новой колонне отнесутся внимательней. Стрела же бьет человека с ружьем так же, как и воина с мечом. К тому времени, как эмир перебросит сюда еще орду своих летучих стрелков, лучше бы догнать своих.
Двести метров, сто…
Тридцать пеших, бегущих на извивающуюся змею кавалерии. Под ударом степняков уже развернулись последние ряды атакующих колонн христиан. Не ощущая за спиной дыхания товарищей, сбавили ход передние.
Всадники в остроконечных шапках рубят отставших. Позади всегда те, кто хуже вооружен или слаб духом. Им для паники много не надо. Особенно, когда с другой стороны напирает пехота врага.
…Монах обогнал их на два десятка метров. С вытаращенными глазами, ревя что-то на латыни, он несется навстречу Царствию Небесному. Кнехты с опьянением обреченности вторят словам молитвы. Истерия, витавшая вокруг, превратилась в ярость.
Бух! Дробовик выплюнул первую порцию картечи. Летевший к монаху кочевник крутанулся в седле и упал под ноги лошадям.
Автомат не так громок, но зато намного эффективней. Тоболь бьет на ходу, снося тех, кто поближе. Костя выждал десяток шагов и тоже поднял револьвер.
Короткими очередями бьет автомат, бухает дробовик. В грохоте выстрелов не слышно, как щелкнули арбалеты соседей.
От шума разлетаются сообразительные кони, унося хозяев от непонятной напасти. Сельджуки пригибаются в седлах, рвут в истерике тетивы. Вот над Тоболем свистнула первая стрела, вторая прошла у самой щеки Малышева. Затрещали уже десятки луков. Но поздно… Отряд успел добежать до гарцующих на месте сыновей степей. В месиве рукопашной, когда нет времени крутить головой, лук всегда уступал доброму мечу и быстрой сабле.
Перед плотной ватагой рыхлая масса тюрок расползается. Отряд набрал кураж. Кнехты, будто волки, почуявшие кровь, прогрызаются все дальше. Сельджуки, вспоров тыл колонны, слишком далеко увязли, и с приходом "клина" на узкое горлышко отхода, они превратились из охотников в жертвы. Неважно, что конные кочевники бьют стрелой зайца на сорока шагах – зажатым в толчее не дают места и времени для стрельбы. Их сшибают топорами, подымают на копья. Почуяв слабину, навстречу подмоге рвутся ушедшие вперед паломники. Тюрки пробуют отойти, вырваться из капкана, но края взрезанной колонны уже смыкаются, зажимая гарцующих лучников между стенами щитов.
…Костя быстро расстрелял револьвер, скинул горячие гильзы, взялся за перезарядку.
За спиной послышался топот. Малышев обернулся и… выругавшись, начал перестраивать отряд.
С фланга к ним летела та самая орда тюрок, которой он опасался.
Сельджуки не любили бой "грудь в грудь". "Ударил-отошел, выстрелил-уступил место", – любимые тактики вкупе с отличными луками и быстроногими лошадьми делали их лучшей кавалерией Востока. В теснине же рукопашной плюсы их уже превратились в минусы. Кто-то из вождей увидел и понял опасность.
Степняки, спешащие на помощь своим зажатым в колонне собратьям, не бросились в рукопашную, сломя голову. Но и шпиговать стрелами с полусотни шагов явно не спешили – боялись подстрелить своих же. Всадники сделали петлю, прикидывая, не идет ли следом за горсткой христиан более солидные подкрепления. Убедившись, что в тыл им ударили всего лишь несколько десятков латинян, сельджуки потянули из ножен сабли. Тучный бородач в высоком колпаке проорал команду. Первая сотня развернулась полукругом и пошла в атаку. Тюрки радостно улюлюкали.
– Я вам тоже концерт заделаю, – угрюмо пообещал подбежавший Тоболь.
В калаш со щелчком вошел новый магазин. Малышев торопливо пихал патроны в барабан. Рядом перезаряжал дробовик Захар.
Большая часть их бойцов ушла вперед шагов на тридцать, и вокруг русичей образовалась некая проплешина, уголок тишины среди буйства ада. Сюда, почуяв в необычно одетых воинах главных противников, и целил командир тюрок.
– Стой! Вильгор! И ты, ты! Дендальф, или как тебя там? Все сюда!
Повинуясь крикам Малышева, вернувшиеся кнехты прикрыли их щитами. Перед атакой Костя назначил каждому из стрелков телохранителей, но в суматохе боя бойцы сразу же позабыли новые обязанности.
– Щиты не опускать!
…Тучный бородатый степняк привстал на коленях, мелькнула в воздухе короткая пика.
Над головой щелкнул арбалет, унося в надвигающуюся стену халатов и оскаленных лошадиных морд одинокий болт.
– Ла иллахи илл аллах! Бисмиллах! – летящие в бой тюрки распаляли себя.
Тоболь вскинул автомат, сбоку зашипел Захар:
– Жди… Бей в упор, чтобы за луки взяться не успели.
Игорь чуть опустил ствол, пальцы на цевье побелели от напряжения.
Верещащая, улюлюкающая стена приближалась. За спиной радостно взвыли рубящиеся с кнехтами сельджуки.
– Илери! – зажатые в ловушке тюрки подгоняли тех, кто шел им на помощь.
Сто метров… Пятьдесят.
Бородач привстал, подымая руку с пикой. Костя задержал дыхания и совместил мушку с прорезью прицела.
В грудь ударила стрела. Легированная сталь выдержала прямое попадание. Тут же вторая стрела скользнула по плечу, срикошетив в землю, третья вспорола воздух у уха. Кнехты плотнее сдвинули щиты, принимая сразу полудюжину. С такой дистанции степняки уже не боялись промахнуться.
Щиты заходили под ударами. Костя задержал дыхание, готовясь. И тут что-то больно врезалась в коленку. Нога подвернулась, Малышев выстрелил. Промахнулся, конечно. Тут же пальнул по соседу здоровяка, и тоже не попал.
Низкорослые лошадки степняков при звуках выстрелов дернулись, отворачивая с линии атаки. Но из-за их спин уже вылетали новые враги.
– Игорь, давай!
Тоболь, опустивший забрало шлема, походил на ожившую статую. Калаш в его руках дернулся и выплюнул струю огня и свинца. К трескотне тут же добавились басы дробовика.
Захар бил выборочно, примечая тех, кто пробовал отдавать приказы. Игорь же строчил, почти не целясь. Одной длинной, на весь рожок, очередью.
Лава кавалерии, будто налетевшая на пирс волна, взорвалась брызгами крови, ругани и криков. Кувыркались лошади, ломая ноги себе и шеи своим хозяевам. Улюлюканье сменилось животным воем и ржанием.
Что-то беззвучно заорал Тоболь. Слова вылетали из-под забрала, но ни одно из них не перекрыло грохот оружия. Раскаленный ствол автомата в руках Игоря ходил ходуном.
– …на! – только разобрал Костя, когда опустел рожок автомата.
Малышев взглянул на то, что осталось от сотни тюрок. На несколько десятков шагов перед ними лежало поле, усеянное трупами. Те, кто выжил, нахлестывая лошадей, убирались на фланг. Оттуда уже неслись свежие силы. Не сотня, а несколько тысяч степняков спешили в бой.
– Вот теперь точно гамон, – прохрипел Захар, торопливо заталкивая патроны в магазин.
Малышев перезарядил револьвер, снял винтовку. Тоболь вставил новый рожок. Кнехты оббили стрелы со щитов.
Пять сотен метров… Две.
В горле першило от кисловатого дыма.
Стволы пошли вверх, отыскивая цели. Они выстоят.
Сельджуки заревели. Верещащий вал готовился смести тонкую преграду.
– Господь наш небесный, да святится имя твое, да придет… – губы сами начали знакомые строчки.
И будто отвечая горячей мольбе, за спиной запели трубы. Русичи обернулись. Из-за холма, навстречу врагу вылетал латный клин христианской кавалерии. Боэмунд, верно определив, откуда идет главная угроза, бросил под сельджуков последний козырь.
Послышались и крики со стороны города. Очередная колонна бежала в бой.
Тюрки, подрастерявшие кураж при виде рыцарей Боэмунда, поняли, что вот-вот попадут в окружение. Вал остановился, затрепетал и… бросился врассыпную.
Малышев хлопнул по плечу Игоря, показав в затуманенные глаза большой палец, и бросился на помощь своим бойцам.
…Тюрки бежали.
Под ударом первых колонн начали отходить воины Кербога. Дрогнул центр, лучшая часть войска. Христиане сразу в двух местах продавили нестойкую первую линию, лишив фланги связи с вождем. Впрочем, эмиры не привыкли согласовывать свои действия с кем-нибудь. Каждый сам придумывал себе план на сражение и следовал ему до тех пор, до которых считал нужным следовать.
Кроме того, к городу пришли не самые воинственные вожди. Те из них, в ком бурлила кровь, уже успел накушаться войны в песках Дорилеи. Сюда, под Антиохию, собрались "домоседы", привыкшие топорщить усы в пирах да спорах о старшинстве, но не любящие смрад полевого лагеря и вяленую под седлом конину. Они старались играть в великих завоевателей, но как только флаги подались назад, сердца многих "пахлаванов" ушли в пятки. Вот первый из вождей повернул коня, отводя своих бойцов подальше. Его сосед, почуяв недоброе, скомандовал ретираду. Третий не захотел стать козлом отпущения и подозвал трубача.
Христианам не было, что терять – им, хозяинам Сирии, еще было.
Под яростным ударом войско мусульман разваливалось на отдельные отряды, озабоченные только спасением.
2.
Длинногривый красавец-жеребец под Костей запрял ушами и пошел в сторону. Трофейный конь плохо слушался удил, степняки все больше правили коленями и пятками. Малышев этим навыком не обладал, и жеребец постоянно пробовал уйти с пути, прощупывая степень дозволенного у своего нового хозяина.
Костя рванул удилами благородный рот. Конь обиженно взбрыкнул, но, повинуясь, вернулся в строй. Отряд шел в сторону развалин монастыря.
Христиане разгромили "непобедимую армию ислама". Как карточный домик разваливается при потере одной составляющей, так рухнул союз сельджуков при отступлении. Те, кто бежал, уже не стремились дать отпор. Эмиры разлетелись по домам, запершись за высокими стенами, и в страхе ждали гнева Аллаха. Ибо только этим имамы объясняли приход орды неверных, карающего меча небес, опущенного на головы тех, кто позабыл Его учения и слишком увлекся земным.
Покоренный, кающийся, готовый к сдаче мир лежал перед воинством Христовым.