– Я не могу уйти с работы.
– Пусть Казимировна вывезет. Запиши адрес.
– Чей? – не понял Сережа.
– Склада.
Сережа расстроенно замолчал. Наташа умела различать все оттенки его молчания.
– А ты не могла бы привезти? – осторожно спросил Сережа.
– К тебе домой? – удивилась Наташа.
– Ну да… Казимировна внизу встретит.
– Ты уверен, что мы должны познакомиться?
– При чем тут познакомиться? Она тебя не знает. Ей и в голову ничего не придет…
Действительно, Казимировна ее не знает. Пока. Даст бог, узнает когда-нибудь. А пока что интересно заглянуть жертве в лицо: какая она, Казимировна…
– Давай адрес, – согласилась Наташа. – Я привезу.
– Во сколько? – уточнил Сережа.
– Давай в два, – сориентировалась Наташа.
– Спасибо. – Сережа продиктовал адрес. Положил трубку. Наташа посмотрела на часы. Двенадцать. До двух надо было договориться с грузчиками, погрузиться и доехать по адресу.
Свободных грузчиков не оказалось. Рабочий день начинался в девять, все разъехались по точкам.
Наташа нашла левый грузовик. Шофер, азербайджанец Бабир, заломил двойную цену, но потом сбавил половину. Наташа могла бы не ехать к Казимировне, просто послать шофера по адресу, но она боялась, что Бабир угонит кухню в другую сторону, – и с концами. Потом его ищи-свищи.
Такое бывало сплошь и рядом. В рабочей среде все моральные ценности растворились в водке, и это понятно: когда выпьешь, становится весело, все вокруг приобретает смысл и краски.
Бабир нашел двух неопохмелившихся мужичков, и они за бутылку с энтузиазмом погрузили кухню в грузовик. Ехать по адресу отказались, согласились только на погрузку. Видимо, им не терпелось выпить, горели трубы. Организм жаждал влаги, как пересохшая почва жаждет целительного дождя.
Казимировна стояла в подъезде, и даже издалека было видно: злилась. Буквально потемнела от злости.
Дело в том, что Наташа опаздывала. Немного, на час. Но стоять час в холодном подъезде тоже мало радости.
Наташа сразу увидела, что Казимировна – со следами красоты. Однако злость смыла следы. Стояла просто злая баба, серая от негатива.
Наташа вылезла из грузовика, поздоровалась. Казимировна не ответила на приветствие.
– Знаете, чем отличается интеллигент от жлоба? – спросила Казимировна.
Наташа растерянно молчала. Она чувствовала себя как на экзамене.
– Интеллигентный человек приходит вовремя, а быдло всегда опаздывает.
Наташа догадалась, что она – быдло. Возражать не стала. Все, что она делала, – для Сережи. А Казимировна могла быть любой. Чем хуже, тем лучше.
Наташа достала из сумочки и протянула накладную. Там была обозначена стоимость. Казимировна раскрыла кошелек, заплатила копеечка в копеечку. Двигала ногтем мелочь: семьдесят копеек. У нее получился рубль. И она ждала сдачу: тридцать копеек. Наташа вернула ей мелочь.
– А кто будет разгружать? – строго спросила Казимировна.
Наташе хотелось повернуться и уйти, но она подошла к Бабиру и попросила донести мебель до квартиры.
– Я заплачу, – пообещала Наташа.
– Сколько?
– Сколько скажешь.
Бабир посмотрел на Наташу. Она ему нравилась, особенно сзади. Попка глобусом. На ногтях маникюр. Блондинка. Кожа бело-розовая, как зефир.
– Ладно, – согласился Бабир. – Только ты мне помоги.
Пришлось залезать в кузов и толкать неподъемные квадраты и прямоугольники в сторону Бабира. Он принимал эти тяжести на грудь и пер в подъезд к лифту.
Казимировна не помогала. Зачем, когда для этого есть быдло.
Затащили сначала в подъезд, а уж потом в квартиру. Частями.
Наташа вошла в квартиру. Глазами не зыркала по сторонам, но сразу заметила, что дом – сталинской постройки, добротный, с толстыми стенами. Подоконники широкие – полметра. Сейчас так не строят. Сейчас экономят. Раньше существовало понятие: рабочая гордость. Сейчас это словосочетание вызывает смех.
Дверь в спальню была открыта. Широкая кровать, а над ней портрет Казимировны в молодости: открытый лоб, локоны, газовая косынка на голых плечах. Ангел.
Прошли на кухню. Бабир сложил на пол первую партию кухонных панелей. Пошел за второй.
– Чаю хотите? – неожиданно спросила Казимировна.
– Нет. Спасибо, – отказалась Наташа. Не хватало еще чай пить с соперницей.
– Вы простите, что я с вами грубо разговаривала, – извинилась Казимировна. – У меня два года шел ремонт. Эти рабочие меня просто замучили. Говорят: придем завтра в девять, приходят через неделю. Деньги возьмут вперед и вовсе пропадут. Знаете, какая основная черта русской аристократии?
Наташа не знала.
– Скромность и достоинство. Я бы добавила: обязательность.
В Казимировне проступила учительница литературы.
– Вы помните «Кавказский пленник» Толстого?
Наташа помнила фильм «Кавказская пленница» Гайдая.
– Помните, как общались Жилин и Костылин? Они сидели в яме, как звери. Они там испражнялись, сами понимаете, – вонь, фекалии. Но даже в таких условиях они говорили друг другу «вы». Не теряли лица. Каждый уважал личность другого. А сейчас уважение пропало – к себе, к другим, к данному обещанию. Ведь что такое необязательность? Это форма хамства.
Появился Бабир и принес вторую партию кухонных панелей, запакованных в жесткий картон. Аккуратно положил на пол и ушел за остатками.
– Вы знаете, почему Пушкин стрелялся с Дантесом? – спросила Казимировна.
– Это все знают, – удивилась Наташа. – Из ревности.
– Слишком просто, – покачала головой Казимировна. – Там другое. Дантесу было двадцать два года. Ослепительный красавец. Он влюбился в Натали до умопомрачения. Существуют его письма: какая сила чувства, какая высота. Натали не могла устоять.
– Изменила? – удивилась Наташа.
– Что вы… Ни в коем случае. Тогда жили с Богом. Об измене не могло быть и речи. Но Натали полюбила Дантеса. И созналась. Когда Пушкин ее прямо спросил, она прямо ответила. И тогда его мир рухнул. Натали – это был тот островок тверди, на котором Пушкин стоял в океане жизни. И этот островок треснул под ним. Пушкин был невыносим в ту пору. Дантес испугался, может, не испугался, но решил со всем покончить, и женился на Екатерине Гончаровой – сестре Натали. Он как бы сказал своим поступком: все, я отхожу в сторону. Но дело было не в Дантесе, а в Натали, в ее душе, которая любила другого.
Пушкину оставалось тело без души. А ему этого не надо. Ему не надо ничего, кроме ее любви. Пушкин стал искать смерть и нашел. Дантес не мог увернуться от дуэли. Пушкин его, что называется, доставал. Он как с цепи сорвался. Всем надоел. Устремлялся навстречу своей гибели. И погиб. Булгарин произнес такую фразу: «Великий был человек, а пропал, как заяц».
Наташа молчала. В школе она проходила, что Пушкин – наше ВСЕ. А Дантес – гнида. А у Казимировны получалось, что Дантес – вовсе не гнида, а возвышенный юноша, сошедший с ума от любви. Может быть, для нее Дантес – это старшеклассник Сережа, обезумевший от страсти.
«Она что-то знает», – заподозрила Наташа. Но Казимировна смотрела честно, без двойного дна. Она была симпатичная – тот же открытый лоб, локоны собраны в пучок на затылке, вокруг глаз легкая усталость. Уставшая девушка.
– Пушкину было тридцать семь лет. По тем временам старик. Но в нем текла кровь его черных предков. Когда он танцевал на балу с дамой, его лицо было наравне с декольте.
– Почему? – не поняла Наташа.
– Потому что он был маленького роста. Дамы на голову выше. Его лицо почти утопало в ложбинке между грудями. И он всхрапывал и шаркал ногой, как конь. Бил копытом. Его раздирало желание.
– Откуда вы знаете?
– Из воспоминаний современников. Откуда еще?.. Вы же видели на картинах: какие были декольте. До сосков. Ноги прятали под длинными юбками, а верх обнажали.
– А сейчас носят мини до трусов и декольте до сосков.
– Дело не в длине юбки, а в том, что никто не соблюдает заповеди.
– Какие заповеди? – спросила Наташа.
– Не прелюбодействуй. Не сотвори себе кумира. Мечтают поймать журавля в небе. А когда поймают и рассмотрят поближе, увидят, что это всего лишь раскрашенный воробей.
«О чем это она?» – обеспокоилась Наташа.
– Вы знаете, это большое счастье – жить по заповедям. Все становится так просто. Ясно. Чисто.
Наташа тяжело вздохнула.
– Вы устали? – посочувствовала Казимировна. – Может, кофе?
Появился Бабир. Принес последние панели.
Казимировна дала Бабиру на чай. Обернулась к Наташе, раздумывая: дать ей денег или это неудобно. Все-таки они беседовали на возвышенные темы, а взятка унижает человека, особенно маленькая.
Всю дорогу обратно Наташа тяжело молчала. Она увидела своими глазами и почувствовала кожей: какой добротный и налаженный дом у Сережи. Его дом – его крепость, и его оттуда не выдрать, не выцарапать ни ногтями, ни словами, ни сексом. Она, Наташа, может стараться изо всех сил, у нее ничего не выйдет. Наташа превосходит Казимировну по многим позициям: по возрасту и по сексу, и тем не менее Казимировна – жена и ею останется. А Наташа просто восполняет недостающий секс и тем самым укрепляет семью. Она укрепляет – кухней и собой. Вот ее функция.
Машина остановилась возле Наташиного дома. Она расплатилась с Бабиром, сказала что-то незначащее и спрыгнула на землю. Побежала в свой подъезд, Бабир проводил ее глазами, увидел, что девушка расстроена. Красивая, а плачет. Красоту портит.
Наташа отпирала свою дверь и плакала, боялась, что кто-то из соседей выйдет и спросит: что с вами?
Влетела в свою квартиру, обрушилась на диван и зарыдала в голос. Что собственно произошло? Она и раньше знала, что Сережа семейный и уходить от жены не собирается. Но одно дело – знать, а другое – увидеть. Наташа своими глазами увидела, что Казимировна навсегда, а она – на время. Время работает против Наташи. У страсти есть один изъян: привычка. Привычка убивает страсть. Значит, их отношения обречены. За Казимировной прошлое. А прошлое – как корни у дерева. Прочно держат.