– Ну, хоть приблизительно, – добиваюсь я.
– Без понятия…
– Опять «без понятия», – раздражаюсь я.
– Да отстань ты, – взрывается Кузнечик. – Чего пристала? Какая разница? Главное – ребенок. Ребенок есть, и все!
Я соглашаюсь. Действительно, чего пристала? В некоторых религиях отец вообще не учитывается. Национальность – по матери.
Мать – это всегда наверняка, а отец – поди знай…
Прошло еще семь лет.
Людкин сыночек вырос на даче и ходил в поселковую школу. Светлана пробилась в Голливуд. Появлялась в американских фильмах класса «С», мечтала пробиться в фильмы класса «А», где снимаются настоящие звезды за настоящие деньги.
Людка поступила в институт, но практически не училась. Ей это было неинтересно. Интересовали Людку только две позиции: любовь и деньги. Можно понять.
Где Людка брала деньги, я так и не поняла. Но она то и дело появлялась в разных пальто: белом, черном на магнитных застежках, кожаном, вязаном.
Красивой она не была, но молодой была. Молодость – это цветение. А цветение всегда привлекает.
У меня появился новый гражданский муж. В отличие от Кузнечика он был умный, но сексуально неубедительный. Однако общение с умным человеком – удовольствие, ни с чем не сравнимое. Для меня во всяком случае. За ум я могу простить многое, и «жопины уши» в том числе.
У Людки завелся любовник – обаятельный и яркий, ничего не скажешь. Но прочно женатый. Они познакомились в бассейне. Он бурно плавал и фыркал, как морской конь.
Роман крепчал, как мороз в декабре. Людка постоянно талдычила ему про любовь: люблю, люблю… И вдруг с ужасом обнаружила, что так оно и оказалось. Действительно любит. Его. И больше никого и никогда. Вся прошлая жизнь – пустой звук, кожура, которую надо очистить и сбросить в мусорное ведро.
У любовника было имя, но Людка звала его исключительно по фамилии Ханин. Это сочетание букв – Ханин – звучало для нее, как божественный аккорд, как мантра, как заклинание. Она закрывала глаза и повторяла: «Ха-н-и-ин…» – вслушиваясь в каждый звук.
Звонила мне по телефону среди ночи и требовала:
– Послушайте, Х-а-н-и-н…
– А ты знаешь, который час? – спрашивала я и бросала трубку.
Мой гражданский муж тревожился.
– Кто это?
– Людка.
– Что ей надо?
– Со-переживание. Она любит.
– Давно?
– Года три…
– Пусть завязывает, – советовал муж.
– Почему?
– Если за три года не женился, то уже не женится. Промурыжит ее до сорока лет и бросит.
– Откуда ты знаешь?
– Статистика. Мужики либо женятся сразу, либо не женятся никогда.
Ханин действительно крутился как уж на сковороде.
Людка требовала, чтобы он бросил жену и женился на ней. А жена хотела обратного: чтобы Ханин бросил любовницу и принадлежал ей одной.
Людка приходила ко мне и говорила:
– Я отравлюсь.
– Вот жена обрадуется, – комментировала я. Радовать жену Людка не собиралась.
– Поговорите с ним, – просила Людка.
– А что я ему скажу?
– Скажите, что я его люблю.
– Он и так знает.
– Скажите, что он не мужчина. Мужчины так себя не ведут.
– Это неудобно. Я его почти не знаю. Видела один раз…
– Ну… придумайте что-нибудь. Он должен знать, что я не одинока. У меня тоже есть защитники. Мама, общественное мнение.
– Общественное мнение на стороне жен, – напомнила я. – Пусть твоя мама поговорит. Она публичный человек, знаменитый.
– Она все испортит. Она сделает так, что Ханин меня бросит. И вот тогда я действительно отравлюсь.
Я задумалась. Людка не была для меня посторонним человеком. Она находила отзвук в моей душе. Я помнила ее маленькую, потом беременную, теперь страдающую. Я не могла от нее отмахнуться, как от пчелы.
– Ладно, – согласилась я. – А как я с ним поговорю? Где?
– Я приведу его пить чай, – обрадовалась Людка.
Я тяжело вздохнула. Ханин взрослый человек. Подобный разговор – это внедрение в личную жизнь. Он может просто встать и уйти. И будет прав.
Чай пить не пришлось. Я встретила Ханина случайно на бензоколонке. Мы заправляли машины. Я решила воспользоваться случаем. Я сказала:
– Здравствуйте, вы меня помните?
Ханин напряженно всматривался.
– Я знакомая Людмилы Плотниковой.
– А, да… Припоминаю. Вы переводите стихи с тюркских языков. Я читал. Вы очень хорошая переводчица. Ваш перевод лучше, чем оригинал.
– А вы знаете тюркские языки? – удивилась я.
– Я все детство жил в Баку. Азербайджан – практически Турция.
Я решила не ходить вокруг да около, а перейти с места в карьер.
– Вы должны бросить Людмилу или жениться на ней, – заявила я. – Вы воруете ее время, молодость.
– Это выше моих сил, – ответил Ханин.
– Бросить? Или жениться?
– То и другое.
– Жена и дети, – догадалась я.
– Не только. Там еще родители жены. Очень хорошие люди. Если я уйду из семьи, их старость будет поругана. Они не смогут спокойно умереть, зная, что их дочь вне крепости. Понимаете?
Я молчала. Что тут не понимать.
– Я детдомовский, – продолжал Ханин. – Они приняли меня в семью и полюбили меня, как сына. Поддерживали, делились последним. А я разбогател и предал их всех разом. Я не могу и никогда этого не сделаю. Я потом не сумею с этим жить…
Ханин смотрел на меня ясными глазами. Жена, любовница, треугольник – все это так жизненно и происходит почти со всеми или через одного. Но ведь есть еще старики, которых никто и никогда не учитывает. Подумаешь, холстомеры. Прошлогодний снег. А Ханин учитывает. Хороший человек, Ханин. Нравственный. Хоть и нарушает заповедь «не прелюбодействуй».
– Бросьте Людмилу, – посоветовала я. – Ведь какой-то финал должен быть.
– Это выше моих сил. Я не могу ее бросить.
– Она оклемается в конце концов. Время лечит.
– Дело не в ней, а во мне. Я ее люблю.
Его машина была заправлена, надо было отъезжать, тем более что следом выстроились другие машины.
Ханин сел в машину и уехал. Он все сказал, и добавить ему было нечего.
Я не стала передавать Людке наш разговор. Этот разговор – дорога в тупик. Пусть выбирается сама как сможет.
Людка звонила мне по восемь раз на дню. Я выслушивала и давала советы типа: перестань звонить его жене, это свинство.
Мои советы не помогали. Помогло другое.
Где-то на перекрестке судеб Людка встретила Папика – пузатого мужичка в парике. Он был вдвое старше Людки, но богатые мужчины старыми не бывают. Папик имел мощный бизнес и при этом обитал во властных структурах. Заседал в Думе. Видимо, не дурак.
Парик у Папика был неудачный. Лучше бы он ходил лысый. Но парик – мелочь, в конце концов. Его можно снять. Главное то, что Папик – богат и знатен. Это решило вопрос.
Существенную роль сыграла Светлана. Она не поленилась вернуться из Америки и тщательно проследить, чтобы Людмила не упустила Папика, не увернулась от него в последнюю минуту.
Папик – это статус. Положение в обществе. Совсем другое дело и другие возможности.
Дело дошло до свадьбы.
Я была приглашена на свадьбу.
Выбрали самый шикарный ресторан. Светлана пригласила пол-Москвы. Для нее было важно объявить и показать свои завоевания. Талант без власти – это так., твое личное дело. А власть – это деньги и связи. И получается, что у Светланы – деньги, связи и талант. Она, конечно, не жена Папика, только теща. Но все равно – член семьи. Не посторонний человек. Ближний круг.
На свадьбу должна была собраться отборная публика. Лучшие из лучших. И я среди них. Это называется: куда конь с копытом, туда рак с клешней.
Я перебрала свой гардероб и поняла, что мне надо купить новое платье. Я не поленилась и поехала в ГУМ, там находился мой любимый магазинчик итальянского модельера. Цены – в три раза выше, чем в Италии. И это понятно: аренда помещения, доставка и человеческий фактор.
Человеческий фактор – не что иное, как бессовестность и жадность. Эта жадность объяснима. Советские люди семьдесят лет ничего не имели, и вдруг – открылся доступ к прибыли. А прибыль – это новый смысл жизни.
Мои переводы во все времена оплачивались скромно. Но я привыкла. Мне хватает. Богат – не только тот, у кого много, а и тот, кому хватает. У меня есть прожиточный минимум, любимая профессия и любовь. Что еще? Не хватает выходного платья.
Я приехала в итальянский магазинчик. Примерила платье. Оно обняло меня с любовью, как Ханин Людку. Я нравилась себе в этом платье. Особенно хорош был цвет: бежево-розовый. По-французски этот цвет называется вьёроз – старая роза. Я еще не старая, но уже не бутон.
Цена платья была задрана в три раза. Продавщица стоит с непроницаемым лицом: «Не хочешь, не бери. Никто не заставляет. А если деньги есть, если ты их наворовал, то какая разница – сколько платить: одну цену или три».
На таких, как я, которые заработали честным трудом, – не рассчитано.
Я – человек азартный. Если мне что-то очень хочется, я не в силах себя сдержать. Так было всегда, так и сейчас. Я потратила на платье месячную зарплату. Зато теперь оно – мое.
– А почему так дорого? – спросила я у продавщицы.
– Ручная работа. Стразы нашиты руками.
– А кто это видит: как нашиты стразы?
– Ручная работа делается с личным отношением, в отличие от машины.
Незнакомая итальянка теплыми руками нашивала на мое платье стразы, похожие на драгоценные камни, и при этом думала обо мне. Любила меня. Глупости, конечно. Но как хочется так думать…
Я заявилась на свадьбу в замечательном настроении. Я была довольна своим видом, и свадьбой, и тем, что разрубился наконец запутанный узел с Ханиным. Папик мне тоже вполне нравился, за исключением парика.
Я вручила Людке подарок и тихо шепнула:
– Скажи ему, пусть снимет парик.
– Нет, – отказалась Людка. – Будет еще хуже. У него лысина бледная, как жопа.
– Тогда закажи другой парик.
– Какая разница. Я на него все равно не смотрю.