Море волнуется
Tierrа del Fuego. Карамелькой во рту каталось название края света. Дальняя даль (а если хотите – ягодицы мира), финальная точка на карте – архипелаг Огненная Земля, состоящий из 40 тысяч островов. Дальше лишь строптивый пролив Дрейка, во время перехода по которому я буду молить днем позже всех морских богов о пощаде. Я сидела на лавочке у залива Бигл – мне нравится произносить с мягким «эль» на конце – тихого и кроткого, почти неподвижного, с темно-синими водами цвета сапфира высочайшей чистоты, и пыталась осознать себя в географическом удалении от точки рождения. Часом ранее я съела гору отменных крабов в ресторанчике на главной улице Ушуаи Сен-Мартен, присмотрела говядину на вертеле на ужин, поставила в паспорт памятный штамп с пингвином, приобрела сертификат, подтверждающий, что я побывала на краю света, попросила мужчину в тюремной робе сделать мне снимок у таблички, извещающей, что дальше только Антарктика. И вот уже битый час я любовалась кораблем, стоявшим на причале в порту, на котором завтра мне предстояло отправиться в самое эпичное путешествие моей жизни – к Антарктиде.
На краю света в ноябре предполагалась весна, но погоде было на это ровным счетом наплевать. За один только день она поменялась 33 раза. Неизменно было только одно – на Мальвинских островах всегда ветрено. Роза ветров тут вполне способна дать смачную пощечину, если ты спасовал перед ней и нерасторопно повернулся не той стороной. Абсолютно все вещи в моем чемодане имели пометку «непродуваемое», а кое-что даже не пропускало влагу. Я была готова.
Я наблюдала за тем, как разгружаются в порту большие баржи, а краны укладывают разноцветные контейнеры, как кирпичики «Лего», в целые геометрические кварталы. Ушуая – это еще и большой морской грузовой хаб, который хоть и потерял свою былую славу после открытия Панамского канала, но все еще является важной локацией в мировом судоходстве.
Туристам, которые добрались до самого южного города мира Ушуаи, показывают красоты Огненной Земли в национальном парке и жуткую тюрьму, которую открыли в 1888 году, куда ссылали в наказание каторжников со всей Южной Америки. Вот же причудливо складываются обстоятельства – мы платим нынче огромные деньги, чтобы оказаться здесь по доброй воле.
Край света словно большая книга душ. Сюда всегда заносило либо отважных, либо по ошибке, либо по волчьему билету. О человеческих судьбах можно послушать много историй, местные краеведы уже собрали более 3 тысяч досье, в основном преступников, которые оказались на краю географии. Правда, первая запись в этих хрониках островов все же должна быть за Магелланом. Сослепу в XVI веке, когда нелегкая в поисках южных берегов занесла мореплавателя в эти края, он дал название местности «Огненная Земля».
«А что горело?» – поинтересовалась я у гида. Оказалось, костры аборигенов, которые жгли их, чтобы согреться теплыми летними ушуайскими вечерами, предварительно намазав тела китовым жиром.
В честь Магеллана назвали небольшой пролив, что отделяет континент от островов, в честь судна «Бигл», на котором путешествовал отец эволюционной стратегии Чарльз Дарвин, – канал. Пролив, который стоит преградой на пути всех стремящихся в Антарктиду, получил имя в честь британского мореплавателя и по совместительству пирата Френсиса Дрейка.
В проливе Дрейка штормит как нигде на планете. Он устраивает такую трепку, что в полуобмороке представляешь, как два океана, Атлантический и Тихий, крепко перебрали при встрече и, не поделив Белый континент, затеяли драку. До Антарктиды из Ушуаи ходу без малого 56 часов. Штиля здесь почти никогда не бывает, штормит всегда: теплые воды с юга сталкиваются с холодными массами с севера, образуя огромные волны, достигающие в высоту до 12 метров.
Двое суток мне хотелось выкинуть прощальную записку в бутылке в бушующее море и отойти в летаргический сон, чтобы только не болтаться в океане над глубинами в несколько километров. Впервые в жизни меня свалила с ног морская болезнь. Пиратка в душе, морская волчица в фантазиях, я бессильно лежала в своей каюте, закрывая глаза каждый раз, когда корабль заваливался на бок и каюта погружалась во мрак.
По полу ездил от стены к стене мой фоторюкзак, а за ним весело скакали белые резиновые сапоги, выданные вместе со специальной непромокаемой фирменной ярко-красной курткой накануне. Я каталась голотурией (морским огурцом) на кровати с высокими бортиками.
После нескольких походов в туалет я поняла, что не пропаду в этой жизни и в случае чего вполне могу работать эквилибристом в цирке – дайте лишь поручень, похожий на клозетный, и точку опоры в любой плоскости, от которой можно оттолкнуться ногами. Буду показывать занимательные трюки без оглядки на законы физики. Если только когда-нибудь я доберусь до земли.
Я закидывалась таблетками от укачивания, поправляла браслеты и пластыри и даже отважно выползала дважды в общественные зоны. Первый раз – убедиться, что серая мгла экзистенциальна, второй – ради лекции про птиц Антарктики, во время которой я уснула на третьем баклане.
Я оставила попытки влиться в социум экспедиционного круиза и слегла на отметке волн в 7 метров, смиренно понимая, что пролив Дрейка – адская плата за шанс увидеть что-то необыкновенное. Все это напоминало бесконечное катание на американских горках, когда ты то падаешь в невесомость, то заваливаешься вбок, то резко стопоришься о волну. Оказалось, нам повезло, и за волнение в море отвечала миссис Дрейк, а ее супруг даже еще не начинал. Но это старая шутка с морской бородой.
Проснувшись на третий день, я поняла, что больше не качает. Мы вошли в спокойные воды где-то у Южных Шетландских островов, названных так потому, что они находятся на той же широте, что и Шотландия, только с другой стороны глобуса. Я стояла на палубе и смотрела, как мы медленно скользим по синей глади с белыми льдинами вдоль высоких гор.
«Эх, я бы тут покатался!» – с завистью сказал седовласый Йенс, мой новый знакомый из Швейцарии. Пассажиры начали появляться из кают, утомленные двухдневной качкой. Мы спешно знакомились, старались запомнить, кого как зовут. Мечтатель Гленн – бариста из Австралии, который грезил попасть в Антарктиду и несколько лет копил чаевые. Йенс и Анника – пожилая пара из Женевы, а может, и из Кейптауна или Боготы, где у них тоже были дома. Среди тех, кто не поскупился на путешествие мечты, были и доктор по литературе Университета Массачусетса Линда, и финансисты из Лондона и Берлина, и даже французская пара, решившая провести медовый месяц подальше от Бора-Бора. И я.
По плану мы должны были высадиться на одном из Южных Шетландских остров, Аитчо или Эйчо, но мало ли что там у нас указано в маршрутах, подумала Антарктика и затуманила прибрежные воды, осыпала корабль снегом в таком количестве, будто в небесной канцелярии чистили огромными лопатами самые южные крыши в мире и сбрасывали все в озоновую дыру.
Пришлось ей уступить. Так было во время этого круиза еще не раз. Потом мы не попали и в бухту Плено, и на остров Петерманн. Из-за погоды мы так и не пересекли Южный полярный круг, а это значит, что я не стала обладателем морского титула «Красный нос», который положен всем, кому повезло оказаться по обе стороны от параллели.
Для первых восторгов на замену нам был предоставлен остров Полумесяца, где мы и высадились после обеда на третий день.
Мой первый антарктический клочок суши длиной в два километра был до абсурдности кинематографичен. Пейзажи сюрреалистичной весны, словно на них наложили фильтр на несколько цветов: черный, белый, коричневый и голубой. На мрачном небе висели тяжелые свинцовые тучи. Скалы, столь кривозубые, что казалось, облака оставляют изрядные клочки, цепляясь за них. Белый снег под ботинками. Коричневые дорожки пингвинов, которые ходят по ним к океану.
Небольшая стая пингвинов чинстрапов стояла неподалеку от берега и с любопытством наблюдала за людьми в ярких спасательных жилетах. Забавные, они были похожи на детишек, которые только что научились ходить. Тонкая черная полоска на их мордочках, напоминающая улыбку, делала каждую особь невероятно приветливой. Пингвины-смайлики подходили вразвалочку все ближе, вертели головами, хлопали крыльями и даже пытались заглянуть в мой фоторюкзак. У меня возникла дилемма: по правилам Антарктики подходить к пингвинам ближе чем на 5 метров, а также пересекать их дорогу нельзя. Но как правильно поступить, если милые птицы сами идут навстречу и весьма гостеприимно настроены? Я была очарована. Чинстрапы стали моей первой пингвиньей любовью. Из 17 видов, обитающих в Антарктике, они стали моими любимцами. Ну как не влюбиться в того, кто может скользить на брюшке со скоростью 4 км в час и при этом улыбаться?
В познавательной ловушке
На острове Кувервиль Антарктика захватила нас в плен. Мы – это я с кучей фототехники, оператор Серхио, увешанный видеогаджетами, и Селин Кусто – внучка знаменитого океанографа Жака Ива Кусто.
Высадившись на очередной остров, мы провели на нем на несколько часов больше запланированного для съемок времени.
Контролировать строптивый нрав Антарктики, похоже, не удавалось еще никому, включая нашего капитана. Жить приходилось по фактической погоде. Погода фактическая располагала к приключениям: ветер стих, с неба сыпал почти новогодний снежок. Но это было антарктической ловушкой. Все больше Антарктида представлялась мне континентом одушевленным, разумеется, женского пола, с весьма стервозным характером.
Кувервиль принадлежит колонии пинвинов Генту. Кто-то зачем-то их однажды назвал ослиными пингвинами за их протяжные крики, хотя с виду они довольно милые – с красными клювами и белой полосой на голове. Кроме того, они не только быстрые пловцы, разгоняющиеся под водой до скорости под 40 км в час, но и известные фридайверы: Генту могут нырять на двести метров в глубину. Все это я узнала от Селин, когда мы плечом к плечу сидели в наспех выкопанном иглу, прячась от колкой метели в ожидании помощи. Болтали об озерах, что найдены учеными под толщей льда, полных живых микроорганизмов, бактерий и вирусов, которым явно не одна сотня тысяч лет. Про песни айсбергов – говорят, особенно они меланхоличны у шельфового ледника Росса.