Нас пытались забрать с острова уже полтора часа, но зодиаки никак не могли пробиться к берегу в бухте Эрера из-за большого количества пакового льда и осколков айсбергов. Рация еле работала, но нам все же удалось разобрать команду укрыться за скалой.
Генту ходили около нас кругами, вытоптав дорожку, словно проверяя, как там у нас дела и все ли с нами в порядке. В целом до момента, когда полил ледяной дождь, было все не так уж плохо. Но постепенно влага пробиралась внутрь, промокла шапка, стали влажными перчатки. Аккумуляторы давно сели, техника была надежно укрыта в рюкзаках. Делать было совершенно нечего, кроме как смиренно ждать, когда Антарктика перестанет психовать.
Льды расступились так же внезапно, как и появились из белой тьмы. Макси и Родриго, члены команды Antarctic Dream, моментально кинулись в ледяное месиво, показывая нам забираться в лодку как можно быстрее. Но это оказалось самым трудным. Ни ноги, ни руки больше не слушались, я замерзла. Забраться на корабль помог Макси, заботливо подталкивая меня под мокрый зад на лестнице.
Капитан Бария лично убедился, что с нами все неплохо, и, нахмурив брови, удалился на свой мостик. Я обняла кружку с какао, уже разрумянившаяся, тихо сидела в гостиной, пытаясь найти в метели очертания Кувервиля. И как после этого, черт побери, поверить в то, что 53 миллиона лет назад здесь было тепло, росли пальмы и даже жили динозавры? Впрочем, ученые утверждают, что к 2050 году климат в Антарктике будет как в Норвегии, а горы как в Альпах.
Сложные метеоусловия всегда путали карты первооткрывателям. Вроде как первым в этих краях оказался авантюрист Джеймс Кук в 1773 году в надежде отыскать шестой континент. Вполне возможно, что прибрежные льды островов Южной Георгии его смутили, и, не поверив в свою удачу, он отчалил восвояси. В 1820 году у берегов Антарктиды ходили британцы, Эдвард Брансфилд и Уильям Смит даже дали название увиденным вдалеке скалам – Земля Тринити. Но двумя днями раньше официальные координаты Антарктиды занесли в судовые журналы Михаил Лазарев и Фаддей Беллинсгаузен. Капитаны русских шлюпов «Восток» и «Мирный» не высаживались на берег. И этот факт не давал мне покоя. Как вообще это возможно – преодолеть тысячи морских миль, бить склянки долгими неделями и даже не потоптаться по этой таинственной земле?
Тем больше гордости я испытывала, ступив сапогом уже через несколько часов на Антарктический полуостров. Я была не первым и, увы, даже не тысячным визитером – одним из 23 500 тех, кому повезло оказаться в этом бело-голубом мире в прошлые годы. А это всего лишь 0,00029 процента населения мира. Но меня не волновали цифры. Лишь координаты. Я – в Антарктиде!
Не завидуя Шеклтону
Я покачивалась на волнах в заливе Андворд, сидя на борту зодиака, и протирала линзу фотоаппарата от попавшей невесть откуда капли. Как вдруг лодка подскочила на волне, и в метре от меня показалась черная спина косатки. Охнув от неожиданности, я восхищенно разглядывала через объектив огромную особь. Рядом показались четыре маленьких плавника – явно юная поросль. Мы покружились немного ради лучших ракурсов, сопроводили животных, пока те не ушли в глубину где-то уже в бухте Парадиз-Бэй. Косаток, архетипичных злодеев морских леопардов, ленивых тюленей, китов, тысячи птиц и особенно этот сатанинский дуэт поморника и буревестника мы видели каждый день, не переставая удивляться, как в таком ледяном царстве могут жить сотни видов. И признаться, внезапно появившиеся косатки отвлекли нас от важного действия – высадки на шестую часть света.
В заливе Андворд, где стоял наш корабль, находится бухта Неко, которая считается самым удобным местом для географической вылазки на материк. И на нем я топталась целый час, млея от счастья. Честно говоря, кроме факта бытия на шестом континенте делать тут особо нечего. На берегу стоит лишь запорошенная снегом, законсервированная до лучших времен аргентинская исследовательская станция, вдалеке белеет вечный снежник. Действующих станций на материковой части Антарктиды больше 30, на которых 6 месяцев в году работают более 4000 ученых. Но мы путешествовали вдоль континента и заколоченные станции на островах встречали намного чаще действующих. В честь высадки на материк нам устроили корабельную вечеринку.
Эрнест Шеклтон, английский исследователь Антарктики, умудрился забыть во время первой, ставшей неудачной экспедиции три ящика отменного виски – хайлендского солодового, купажированного, 15-летней выдержки. Об этом я думала, глядя, как в моем стакане в медовой жидкости тает тысячелетний лед, который наш бармен отколол от проплывающего мимо айсберга. Про исследователя я узнала многое во время корабельной лекции, и теперь мы обсуждали услышанное за бокалом. Через сто лет бутылки Шеклтона нашли под половицами на одной из заброшенных баз на мысе Ройдс, что на западной оконечности острова Росс, и известили об этом мир. Среди найденных бутылок три были столь редки, что производители попросили вернуть их в Шотландию на время, чтобы восстановить утерянную рецептуру 1898 года. Ведь вроде бы виски не стареет и вряд ли будет отдавать пингвиньим гуано. Но это же великий маркетинг!
Шеклтон был одержим Антарктидой, чего она ему в итоге не простила. Он вернулся сюда даже после того, как во время очередного плавания британский корабль раздавили льды, а экипажу в спешном порядке пришлось высадиться на дрейфующий айсберг и четыре месяца питаться пингвинами чинстрапами. Во время четвертой (и последней) экспедиции Эрнеста Шеклтона хватил удар, быть может, как раз из-за того забытого на базе отборного шотландского виски.
На зимовку до второго
«Я выхожу на следующей остановке», – сказала моя собеседница Ханнели, когда мы стояли на палубе и восторгались падающими в воду лавинами в проливе Лемер. Это прозвучало так, будто мы едем на трамвае в ее родном Хельсинки, а мне по маршруту дальше.
Я удивилась. Оказалось, что юная девушка не турист, а волонтер фонда UK Antarctic Heritage Trust, прошедший сложный отбор на полугодовую побывку в Антарктике. На острове Годье Ханнели и ее коллега Хелен будут работать в музее, сортировать письма в самом южном почтовом отделении Земли, вести наблюдения за колонией пингвинов.
Корабль бросил якорь в Порт-Локрое спустя пару часов, и я попала на новое временное место жительства Ханнели. На острове Годье было только два дома, один из которых был жилой, а тот, что побольше, с яркими красными ставнями, служил местом общественным – в нем разместились почта и сувенирный магазин. Весь остров неспешным шагом, пропуская вперед пингвинов, можно было обойти минут за 15.
Я стояла на пляже и наблюдала за милейшей сценкой. Пингвин бросал к ногам своей самочки, утаптывающей гнездо, базальтовый камушек.
Полгода здесь? Самопроизвольно изолироваться от этого чудного мира? Условия для проживания, с точки зрения городского бездельника, сложные: принимать душ можно только на швартующихся в бухте кораблях, там же полноценно чревоугодничать. Связи никакой, интернет в ясные дни поминутно, нет ни телевидения, ни трансляций. Шопинг только в местном сувенирном за английские фунты. Маникюр, даже такой, как у Генту, – блестящий черный на розовых лапках, – не сделать. Из развлечений только шахматы и книги. Но сколько раз я читала о полярниках, которые в приступе гнева от проигрыша шли крушить сугробы вокруг дома, размахивая шахматной доской.
Не будут ли потом сниться крики ослиных пингвинов по ночам всю оставшуюся жизнь? Хотя без связи ощущение времени искажается, просто пройдет время сквозь пингвинов – и пора будет возвращаться. Плюсы тоже наверняка есть. Можно не комплексовать среди тюленей из-за лишнего жирка. Пинги бывшего не достанут. Как и новости о безумствах, происходящих в мире в другом полушарии. В конце концов, может, новые данные о жизни пингвинов Генту сделают его лучше.
Кругом обман!
«Насколько опасны айсберги?» – спросила я капитана накануне за ужином, глядя на одинокую глыбу грубоватой огранки, торчащую вдалеке в темной воде. Эрнесто Баррия, строгий, с военной выправкой, но с авантюрными искорками в глазах, как у всех этих парней, стоящих у штурвала и проводящих во льдах по полгода, даже не отшутился в ответ. «Для кораблей неопасны, в пустынных водах они видны издалека, но лучше не приближаться на маленьких лодках, потому что они периодически переворачиваются». Верхушка тает на солнце, у айсберга смещается центр тяжести, и он кувыркается вверх дном. Несколькими днями ранее Эрнесто, стоя на капитанском мостике, следил за нами в свой капитанский бинокль и громко в матюгальник отчитывал нашего гида, которого я подбивала прокатиться ради эффектного кадра через красивую ледяную арку в Шарлоттс-Бэй.
Мы весь вечер разговаривали об опасностях в Антарктике – так себе тема для тревожных, но к темному чилийскому карменеру идет идеально. Помимо льдов, представленных во всех ипостасях – вышеупомянутых, блуждающих долгие месяцы по Южному океану айсбергов, ледяной крошки, не дающей подойти зодиакам к берегу, толстым настам, которые под силу разломать только ледоколу, – в Антарктике случаются лютые морозы, снежные бури, шторма. Погода здесь вообще меняется как настроение у циклотимика. То сквозь многоуровневые тучи появляется солнце и освещает весь этот безмолвный мир и выдает столь яркие закаты, что они западают в самое сердце. То тихо падает снег, оставаясь снежинками на теплых варежках, а затем упаковывает тебя в белый саван без спроса.
С точки зрения капитана, самым сложным отрезком на пути нашей экспедиции является остров Десепшен, самый известный из Южных Шетландских островов, туда-то мы и шли полным ходом по проливу Брансфилда, планируя прибыть завтра.
Десепшен никакой не остров, а идеальная подкова – кальдера вулкана диаметром 14 км, причем действующего. Где-то глубоко под темными водами вулкан растопил ледяное сердце Антарктики и греет, греет, греет эти черные земли.