Вечер прошел активно. Ребята поучились работать плотницким топором, метать ножи и организовывать лагерь в самых жестких условиях дикой природы. Уже стемнело, хотя в Сибири в июне практически белые ночи, так что наступление темноты казалось весьма условным. Поужинав из своих запасов, решили лечь пораньше. Оба устали не хуже нарезавшего круги по лагерю Хана, целый день на ногах, постоянные физические нагрузки. Нельзя сказать, что такие заходы для Тима и Мишки — дело привычное в последние пять-семь лет их бизнес-офисного жития. Вот раньше, когда занимались спортом и вообще по молодости лет, такие нагрузки проходили бесследно, отражаясь главным образом на аппетите. А вот теперь…
Тяжело вздохнув, Тим прокомментировал.
— Старость не радость, кости ломит, все болит и огнем в груди палит, эх. Стар я стал для такой активности, куда мне по лесам бегать? На диванчике у компутера — вот мое место. — Ему самому стало тоскливо от своих же слов. Захотелось выйти из давнего тупика, в который его загнала эпоха развивающегося капитализма в России. Кем бы он мог стать, если бы мир не сошел с ума и все поголовно не кинулись в бизнес? Трудно теперь сказать, но то, что не стал бы торговцем, это точно.
Уже забираясь в палатку, Тим обратил внимание на нетипичное поведение Хана, который все два дня вел себя просто образцово, а тут начал скулить, крутиться, рваться с поводка и даже выть. Этого никто не ожидал, включая и хозяина, совершенно растерявшегося от происходящего. Когда их с Тимом взгляды пересеклись, он как-то неуверенно пожал плечами и сказал, отвечая на немой вопрос.
— Сам ничего не понимаю, он так себя никогда не вел, вообще. Даже не знаю, что и думать.
Слова его сопровождались все более громким воем, который мгновенно подхватили с разных концов лагеря другие псы, весь это жуткий лай и вой слившийся в многоголосый оркестр на несколько очень медленных минут перекрыл все звуки в лагере. Внезапно животные замолчали. На мгновенье в лагере воцарилась непривычная и пугающая тишина.
Хан, еще недавно смелый и гордый зверь низко опустив морду и жалобно поскуливая, прижался к ногам хозяина, а потом быстро прошмыгнул в палатку, на приказ Арсения выходить, он только вяло тявкнул, выражая несогласие подчиниться воле человека. Подумаешь, лапы в песке, когда тут такие страхи — читалось в печальных глазах Хана. Встревоженный Арсений решил не выгонять пса.
— Пусть успокоится.
Да и Тим с Мишкой посоветовали ему поберечь собаку.
— Мало ли что бывает? Пусть лучше в палатке поспит у тебя в ногах. Он же молодой еще совсем, ты говорил, Хану недавно год исполнился? Вот, так что он еще совсем мальчишка по любому.
На этом обсуждение «собачьего концерта» закончилось. Лагерь как по команде укладывался спать, что опять же выбивалось из сложившихся традиций вольного разгуляя, лишь в центре вовсю горел свет и даже звучала музыка. Обещанный тусовщикам опен эйр продолжался. «Робинзоны», их подруги и слетевшиеся на огонек местные «Пятницы» оттягивались по полной. Но сегодня на удивление скромно: маек на грудях никто не рвал, напитками не обливался и даже на крышах автотранспортных средств голышом не танцевал.
Чинно-благородно выпивали под музыку, сидя на складных стульчиках за складными же столиками. Неподалеку чадили мангалы и барбекьюшницы последних моделей. Отдельные девицы пополняли натюрморт на столах, демонстрируя свою хозяйственность.
— Хорошо, что мы в отдалении расположились, а то не дали бы спать ни разу своими сабвуферами! — Высказался, укладываясь в спальник Тим.
Ребята расслабились после насыщенного дня, хлебнув по стаканчику коньяка. Вопреки всем ожиданиям на природе пилось еще хуже, чем в городе, но традиционный «ночной колпак» помогал засыпать, несмотря на антропогенные шумы вокруг.
— А знаешь, я вот тут подумал, Робинзон — это по жизни охренительно одинокий стрелок, даже если у него есть своя Пятница и зонтик из шкур животных.
— Ну, человек всегда одинок. — В свете фонарика философски поднял палец Гаев — А зонтик ему нах?
— Как символ комфорта. Тот еще перец был этот Крузо, трудно ему жилось без зонтика на своем острове. Все, давай спать, — Миха выключил фонарь, и они почти мгновенно отключились. Сны им не снилось, по крайней мере, они их не помнили.
Худшего пробуждения в своей жизни Тим не помнил. Вечером было так тепло, что застегивать спальник показалось ему слишком жестоко, да и один из входов (в противоположную от озера сторону, чтобы холодный воздух с воды ночью не продул насквозь) друзья оставили прикрытым только москитной сеткой, и теперь обо все этом Гаев сильно пожалел. Тело било крупной качественной дрожью в голове гудело и грохотало, он на секунду решил, что тяжело, очень тяжело болен, но в эту секунду громыхнуло особенно мощно, и в мгновенно просветлевшем от ветвистого разряда мире Тимофей осознал, что вокруг бушует сильнейшая гроза, точнее буря с грозой. Ветер не шумел, он выл как тысяча обезумевших псов, от рева закладывало уши.
Первое что сделал, быстро закрыл вход в палатку. Стало чуть теплее. Искать фонарь не стал (этим занялся уже проснувшийся Мишка), а принялся в свете почти непрерывно полыхающего небесного электричества натягивать на себя всю возможную одежду, чтобы, наконец-то согреться. В голову пришла здравая мысль и Гай, развернувшись, почти наугад вытащил из угла бутылку, на ощупь открутил крышку и изрядно глотнул жгуче-ледяной жидкости. По горлу и пищеводу сразу пошла теплая волна, стало чуть легче.
Грохнуло просто оглушительно и сразу по стенам палатки ударили тяжелые струи дождя, хотя, какого дождя? Могучего ливня. Теперь их на вид такое хлипкое убежище содрогалось и от ураганного ветра и от потоков воды низвергающейся на нее с небес. Тим на секунду порадовался, что позавчера, устанавливая палатку, растянул все крепления, включая штормовые, теперь это им явно помогало, конструкция довольно устойчиво держалась на месте и поддаваться стихиям не собиралась. Кроме того, удачным оказался выбор места — практически на опушке леса, под прикрытием деревьев и, что самое главное, уже фактически на склоне, а не на дне ложбины. Еще и Дорохин обкопал палатку ровиком — наводнение их маленькому убежищу точно не грозило. Только теперь он в белом свете молнии увидел, что Мишка пытается докричаться сквозь рев и грохот, мелькнуло, — «Что может быть так важно сейчас?», но тут же склонил голову, буквально прислонившись ухом ко рту товарища.
— Нельзя ничего металлического трогать! — Дорохина было еле слышно. — Как думаешь, вещи снаружи палатки не испортятся?
— А что у нас там осталось? — Прокричал Тим в ответ.
— Да разная всячина.
Тим, не дав продолжать, перебил Мишку и стал задавать уточняющие вопросы.
— Одежда, еда, патроны?
— Нет! — Секунду подумав, прокричал Миха. — Это все здесь, спасибо твоей паранойе! Недаром следил, чтобы я не бросал вещи, где попало!
— Так что там? — Опять перебил он не ко времени разговорившегося друга.
— Консервы, питьевая вода, посуда, лодка, ну и так еще по мелочи.
— Черт с ними, не растают. — Опять оглушительно грохнуло и обоих друзей на мгновенье качнуло, оба одновременно потеряли способность ориентироваться и дружно рухнули на дно палатки. Поднимались с трудом, головы кружились, их тошнило, сердца бешено колотились, норовя сорваться с катушек. Всем существом завладел какой-то неимоверный, ранее не испытанный страх!
Несколько минут прошли в отчаянном ступоре. Воцарилась полная темнота. И вдруг наступила тишина, буря, еще недавно рвущая человеческие жилища на куски утихла так же внезапно, как и началась, ливень сменился куда более спокойным и тихим дождем, молнии больше не сверкали и не грохотали на все небо.
— Черт… я подумал, что в нас угодила молния и начал прощаться с жизнью!
В ушах еще звенело, голос Мишки казался далеким и тихим, хотя он чуть ли не кричал. Тим лишь молча кивнул, безмолвно подтверждая слова друга и не понимая, что тот никак не может разглядеть его жеста в тотальной тьме.
— Что будем дальше делать? Из палатки выйдем, посмотрим чего и как? — опять проявил инициативу Дорохин.
Гаев лишь вяло махнул рукой и на ощупь, добравшись до своего спальника, тут же улегся поверх него и вытянулся во весь рост. Ему было хорошо просто потому, что он жив. Сознание опять отключилось, и Тим не увидел, как по полуразрушенному бурей лагерю бегают люди пытаясь, навести подобие порядка. Громкие крики, ругань и плачь обитателей разрушенного лагеря, не помешали мгновенно уснуть.
Он спал и на этот раз ему снились сны. Он летел над широкой степью. До боли знакомые и родные места проплывали под ним, а он снова мальчишка десяти лет лихо парил на незримых крыльях, пользуясь ласковым попутным ветром, летел домой, к молодой и радостно улыбающейся ему навстречу маме.
На рассвете следующего дня первым проснулся Мишка. Оставив спящего сном праведника товарища в палатке, Дорохин выбрался наружу и смачно ругнулся в первый раз. У самого входа его встретила здоровенная тускло блеснувшая мутной жижей лужа. Мощные струи воды размыли дождевой ровик, образовав заполненную жидкой грязью промоину. В воздухе состязались запахи озона и сырого дыма. Восход осветил жуткую картину разгрома. Примерно треть лагеря скрылась под водой — виднелись только крыши автомобилей в обрамлении всевозможного мусора. В лучах восходящего солнца играла всеми цветами радуги бензиновая пленка.
Общей картины Михаил не увидел: лагерь разделила пополам странная возвышенность — «Неужто землетрясение»? — появились деревья, которых еще вчера вроде как не было, исчезли привычные за два дня ориентиры — рекламные щиты и приметные палатки. Яшин «мастодонт» съехал по склону и хищно впился в бочину чьего-то серебристого внедорожника. Напрасно он проигнорировал просьбу ЧОПовцев и вместо стоянки переставил авто поближе к «Робинзонам». Компанию им составила перевернутая на бок малолитражка Лиры и Киры: «Во попали блондинки!». Однако пострадавшие автовладельцы поблизости не маячали, лагерь выглядел безлюдным. Лишь несколько бедолаг с матюгами спасали свои вещи из озера, да еще одна группа молчаливо собралась вокруг какого-то длинного предмета, лежащего у воды.