— А что насчет связи? И-нета? Ничего не работает, я проверял. — Влез в разговор и Тим.
— Верно, и озеро другое, и гор раньше не было, и лес совсем иной, что еще? Дороги, которая шла к лагерю, нет. Тяжелый случай.
— И что это, по-вашему, значит?
— Рано выводы делать. Но тела лучше похоронить, не хватало еще, чтобы у нас эпидемия началась. Катаклизм — катаклизмой, а людские обычаи и санитарные правила никто не отменял. Да и людей надо делом занять, не допустить паники.
— Ясно, товарищ старший лейтенант, погибшего мы похороним, делом займемся.
— Молодцы, ребята. — Предпочел не заметить нотку иронии в голосе Мишки Скоробогатов. — Обязательно табличку на могилу прикрепите, чтобы потом было легче опознавать. Я вам его водительское пока оставлю…
— Хорошо, все сделаем.
Сотрудник МЧС молча постоял, высматривая следующий очаг напряженности в лагере и вновь козырнув, пошел дальше. Тим с Мишкой переглянулись — Гаев машинально спрятал в карман водительское удостоверение покойного. Разговор оставил ощущение недосказанности, словно старший лейтенант знал больше, чем рассказал, то ли ребята забыли задать какой-то очень важный вопрос. Размышляя над этой мыслью, оба сверлили глазами удаляющуюся спину в синей униформе с аббревиатурой, означающей твердую руку помощи, надежду на спасение в любой ситуации. Вот только эта одинокая фигура излучала совсем не уверенность в светлом завтра, а сложные противоречивые токи. В них смешивалось одиночество, твердость, собранность и растерянность, а, пожалуй, и подавленность масштабом трагедии, который пока что осознавал только этот непонятный старлей. Из МЧСа ли?
Труп отталкивал на каком-то физиологическом уровне. Ребята прекрасно это поняли, пока дотащили его до поляны. Смотреть на несчастного было и жалко, и неприятно и … стыдно одновременно. Наверное, за то, что Смерть забрала его, хотя могла любого другого. Думать об этом не хотелось, но не думать не получалось. Сориентировались на восток, разметили могилку, отгребли листву и траву, в две лопатки сняли нетолстый слой дерна. Началась неприятная, но необходимая работа. Очень кстати оказалась вторая лопата, найденная в палатке покойника. Вопрос хоронить — не хоронить совершенно чужого человека попросту не возник. Сработало прошитое в подкорке за тысячи лет цивилизации правило: мертвый должен быть погребен.
В первый перекур, Миха решил заполнить тяжкую паузу. Слова полезли сами, наверное, чтобы напарник не подумал, как ему страшно от одной мысли, что бывший живой человек лежит рядом. И ждет, пока живые совершат ритуал. Нужный им.
— Когда я по новому адресу переехал, в соседской квартире случилась пьяная поножовщина. Будит меня, значит, утром после корпоратива этакий шкет в черной кожанке. Ксиву мне в глазок и пройдемте, гражданин, убийство! — объявляет. Я струхнул, такие дела. Правда, быстро понял, что зовут понятым, а не подозреваемым… Ну-у я тебе скажу, кухонный нож — это страшно. Оружие массового поражения, не зря их в Англии запрещают. Зарезал добрый соседушка своего собутыльника как свинью, только совсем неумело и больно. Вся кровища… тьфу ты черт, вся квартира в кровище. А конец зимы, батарея жарит, два дня труп пролежал. Сосед-то-чудик испугался сообщить ментам, а ночевать в одной квартире с трупом нет! Это вздувшееся желтое пузо в черной кровище … бр-р. Я протокол подписываю, а сам на это пузо. Охренеть, чудом не обрыгался. А они его за руку и за ногу и вот так как мебель ворочали, прикинь? Словно полено какое…
Напарники недолго помолчали. Могила быстро достигла уровня щиколотки — песок с редкими мелкими камушками поддавался легко.
— А вот еще история. Из жизни мертвых. Ха! — Пыхтя от натуги, продолжал Миха. — Однажды бабку-соседку пришлось помогать нести в труповозку. Санитара значит, приступ диареи скрутил, он и остался в квартире унитаз пугать. И участковый, чтобы его сторожить. Засранца, а не бабкин унитаз, ага. А второй, не будь олухом, меня припахал. Я еще студентом тогда был, ага. А лифт как назло вырубили. Вот мы ее бедную ажно с восьмого этажа волокли. Из разговоров я понял, что она дней пять лежала, пока участкового вызвали. Хорошо под простыней была бабуся. На всю жизнь нанюхался… Чего не пойму, так это какого хрена эту вонь писаки называют «сладковатым запахом»? Не знаешь?
Заметив, что Тим немного сбледнул с лица, Михаил попытался выправить положение.
— А этот еще ничего, — Миха вывернул небольшой камень. — Уф. Бодрячком лежит. Радуется, небось, что отмучался уже, прикалывается над нами. Вон с того облачка «факушки» показывает…
Вновь стрела остроумия не достигла цели. Могила углублялась все медленнее — пошли камни покрупнее. Приходилось то и дело откладывать лопатки и выворачивать камни руками.
— Во! Новый анекдот. Поехал чувак на мастер-класс по выживанию и … не выжил! Ха-ха-ха.
Смех прозвучал фальшиво. Напарник обернулся с чересчур серьезной миной на лице.
— Ладно, — Тим с силой воткнул лопату в дно могилы в аккурат между двух камней. — Хватит! Не будь Яшей.
Дружеское пожелание «не быть Яшей» в разные времена имело разный оттенок и вело свою историю со школьных лет. Сначала имелось в виду не быть Бивисом и Баттхедом, позднее — Джеем и Молчаливым Бобом, потом Гомером Симпсоном и прочими телепузиками. В переводе на русский эти образы символизировали тупость, распущенность и цинизм, возведенные в ранг добродетелей. Картинки менялись, но смысл старинной фразы все время оставался одним и тем же.
— Ладно, чего там. Аут бене, аут нихил!
— Два метра глубиной, пожалуй, не успеем. А так, если сверху камней навалить, уже зверье не растащит. За ноги бери. — Приказал Тим.
Уложив труп, завернутый в простыню, вынутую из спальника, в могилу, начали аккуратно засыпать его землей. Вот так закапывать тело, не лежащее в деревянной домовине было жутко. Поистине невыносимым оказалось зрелище падающих лопаток земли на тонкую ткань, закрывающую лицо. Потом медленно уложили камни в несколько слоев, засыпали остатками земли и уложили сверху изначально срезанный дерн. Пока Гай занимался крестом, Дорохин написал данные покойного на листе бумаги, подложил для жесткости кусок картона и завернул в целлофановый пакет от непогоды. Наскоро сделанный крест, с прикрепленной к нему леской табличкой Гай с усилием воткнул в землю в ногах могилы, затем укрепил основание креста несколькими заранее отложенными камнями. Молча отошел на несколько шагов и встал рядом с Мишкой, так и простояли с минуту, прощаясь с неизвестным им человеком. Потом Тим медленно и широко перекрестился и вполголоса прочитал «Отче наш», еще раз перекрестился и, повернувшись к Мишке, сказал.
— Все, пошли, больше нам здесь делать нечего.
Пока засыпали могилу, на поляне прибавилось и живых и мертвых — МЧСник продолжал свой обход. Подходили прибитые горем люди, просили помочь с рытьем или дать на время инструмент. Отказывать им оказалось еще одним тяжким испытанием, выпавшим на долю друзей. Похоронная команда сообща постановила копать братскую — многие погибшие оказались чьими-то знакомыми, но не родственниками. Кроме того, постулировалась явно бредовая идея, что глубоко закапывать тела смысла нет, ибо все равно спасатели проведут эксгумацию. Класть свои силы на соблюдение всех формальностей эти люди посчитали НЕЦЕЛЕСООБРАЗНЫМ и приводили для этого самые убедительные на их взгляд оправдания. Оно и понятно, у Бездонного собрались все как один матерые выживальщики.
Добравшись до своей палатки, набрали воды в новообразовавшемся буквально в десяти шагах от палатки ручье и основательно умылись, даже зубы почистили.
Тим обратил внимание, что Михаил сосредоточенно смотрит на тюбик пасты, забыв прополоскать рот.
— Мих, ты чего?
— А? Фот… Тьфу. Думаю вот… — Промямлил Миха. — Если все это правда, если это не сон, то надолго ли этого тюбика хватит? И что потом?
— Слушай, не грузись ерундой. Разберемся! — Оптимистично заявил Тимофей, совершенно не испытывая никакого оптимизма. По сравнению с нелепой гибелью стольких людей возможный безвозвратный уход из их жизни зубной пасты беспокоил его мало.
На этом ребята зашли к Арсену и позвали его и уже чуть успокоившуюся девушку к себе в палатку, пить чай. «Вроде поминки» буркнул Тим, чем вызвал новую серию всхлипов. Сеня успел притащить вещи девицы, и она уже оделась, так что те несколько шагов по лагерю от одной палатки до другой они проделали никого не шокируя, и не привлекая избыточного внимания.
Несмотря на то, что все дрова были мокрыми, быстро удалось развести костер. Этому здорово помог небольшой запас щепок, которые Тим каждый вечер заворачивал в пластиковый мешок, предполагая иметь запас сухих дров для растопки. Так что под бодрое шипение и треск огня, а затем и бульканье кипятка ребята, не чокаясь, распили по порции коньяка. Посмотрев прямо на девушку, Тим сказал.
— Меня зовут Тимофей Гаев, можно Тим. Рядом сидит мой друг, Михаил Дорохин, — Мишка не удержался и влез с замечанием.
— Просто Миша.
— Точно, а еще Мишка, Миха и так далее и тому подобное. А как вас зовут?
— Меня зовут Ириной, фамилия моя Елисеева. — Девушка постепенно приходила в себя. Выпитый коньяк и тепло костра оживили ее, на щеках начал проглядывать румянец, в голубых глазах появился живой интерес к собеседникам. — Мы с Федей, — голос ее на мгновенье прервался, — мы с Федей, — повторила настойчиво она, — приехали сюда отдохнуть, а тут ночью такое, а он молчит. Я уснула, а как стало светло, смотрю, он не дышит и …
Голос опять пресекся, но больше Ирина не всхлипывала.
«А девчонка с характером, это ее по началу торкнуло, молодец», — мелькнуло в голове у Тима.
— Понятно. Мы похоронили Федора вон там, на окраине лагеря, потом можно будет сходить, если захотите. Что намерены делать сейчас? — вопрос был не праздный, оставлять девушку один на один с проблемами ребята по любому не собирались.
— Не знаю, надо как-то выбираться домой. У Феди машина. Он ее Луазкой почему-то называет… Ой, называл. — Замолчала, прикрыв рот ладонью и совладав с собой через секунду, продолжила, — Я только водить не умею, он собирался научить, но вот не успел.