Такеси Ковач — Ричард Морган — страница 9 читать онлайн бесплатно

Подрывные элементы

Разница между виртуальностью и жизнью очень проста. В конструкте вы доподлинно знаете, что всем управляет всемогущая машина. В реальности подобной уверенности у вас нет, так что довольно легко подпасть под власть иллюзии, будто ситуацию контролируете вы.

Куэллкрист Фальконер.

Этика на краю пропасти

Глава восемнадцатая

Невозможно незаметно пересечь полпланеты на МП-судне. Так что мы не стали и пытаться.

«Мандрейк» забронировала для нас приоритетную полетную параболу в одной из ветвей суборбитального транспортного потока Картеля. Дождавшись, когда начнет спадать полуденный жар, мы направились в сторону безымянного взлетного поля на окраине Лэндфолла. Там, зарывшись задом в бетон, нас ожидал новехонький межпланетный штурмовик «Локхид Митома», похожий на закопченного стеклянного скорпиона с оторванными клешнями. Завидев его, Амели Вонгсават одобрительно хмыкнула.

— Серия «Омега», — сообщила она мне, в основном из-за того, что я оказался рядом, когда мы вылезли из катера.

При этом она рефлекторно убирала наверх волосы, скручивала толстые черные дреды в небрежный пучок и закрепляла статическими заколками, открывая летные симбиоразъемы на затылке:

— На этой крошке можно пролететь по бульвару Инкорпорейшн и даже не опалить деревьев. Запустить плазменные торпеды прямо в дверь Сената, развернуть нос к небу и оказаться на орбите еще прежде, чем они взорвутся.

— Да, вариант, — сказал я сухо. — Только, конечно, такие боевые задачи означали бы, что ты кемпистка, а следовательно, лететь бы тебе пришлось на куске дерьма типа «Мовай-10». Верно, Шнайдер?

Шнайдер ухмыльнулся:

— Да уж, о таком и думать противно.

— О чем думать противно? — заинтересовалась Иветта Крукшенк. — О том, каково быть кемпистом?

— Нет, о том, чтобы летать на «Мовае», — ответил Шнайдер, обводя взглядом изгибы ее маорийской боевой оболочки. — Быть кемпистом не так уж плохо. Ну, если не считать распевания присяги.

Крукшенк удивленно заморгала:

— Ты что, в самом деле был кемпистом?

— Он шутит, — я кинул на Шнайдера предупреждающий взгляд.

Политофицера у нас не было, но, по крайней мере, Цзян Цзяньпин испытывал в отношении Кемпа сильные чувства, и сложно было сказать, сколько еще членов команды могли их разделять. Вызвать враждебность окружающих только ради того, чтобы произвести впечатление на фигуристую женщину, не казалось мне особенно умным поступком.

С другой стороны, Шнайдеру сегодня утром не довелось избавиться от избытка гормонов в виртуале, так что, возможно, это я демонстрировал чрезмерную уравновешенность.

Тем временем один из грузовых люков «Лок-мит» раскрылся. В следующую секунду в проеме появился Хэнд в безупречно отглаженном боевом хамелеохроме, сейчас дымчато-сером, в цвет обшивки штурмовика. Контраст с его привычным корпоративным облачением был так силен, что резал глаза, притом что все остальные были одеты в точности так же.

— Добро пожаловать в круиз, блин, — пробормотал Хансен.

* * *

Разрешение на взлет мы получили за пять минут до открытия выделенного нам «Мандрейк» коридора. Амели Вонгсават загрузила план полета в базу данных «Лок-мита», включила бортовые системы, после чего, как могло показаться со стороны, погрузилась в сон. С кабелями в разъемах на затылке и скуле ее маорийская оболочка покоилась в кресле, как принцесса в криокапсуле из какой-то позабытой сказки времен Освоения. Ей досталась, пожалуй, самая темнокожая и худощавая оболочка, и кабели выделялись на темном фоне, как белые черви.

Сосланный в кресло второго пилота Шнайдер бросал вожделеющие взгляды на шлем.

— У тебя еще будет возможность, — сказал я ему.

— Ага, когда?

— Когда станешь миллионером на Латимере.

Он недовольно посмотрел на меня и водрузил ногу в ботинке на консоль:

— Ха-ха, сука.

Не открывая глаз, Амели Вонгсават усмехнулась. Моя фраза должна была показаться ей замысловатым способом сказать «Когда рак на горе свистнет». Никто из дангрековской команды не знал о нашей сделке с «Мандрейк». Хэнд представил нас как консультантов и не стал развивать тему.

— Как думаешь, пройдет он в портал? — спросил я Шнайдера, пытаясь развеять его мрачное настроение.

Он не удостоил меня взглядом:

— А я почем знаю?

— Просто ин…

— Джентльмены, — так и не разомкнув век, проговорила Амели Вонгсават. — Как насчет минутки тишины перед заплывом?

— Да, заглохни, Ковач, — злобно подхватил Шнайдер. — Иди-ка ты обратно к пассажирам.

Вернувшись в главный отсек, я обнаружил, что оба места рядом с Вардани заняты Хэндом и Сунь Липин, так что сел напротив, рядом с Люком Депре. Он бросил на меня любопытный взгляд, после чего продолжил изучать свои новые руки.

— Нравится? — осведомился я.

Он пожал плечами:

— Имеется определенный шик. Но у меня как-то нет навыка быть таким громоздким.

— Привыкнешь. Помогает, если в ней поспать.

Он снова посмотрел на меня с любопытством:

— То есть ты это доподлинно знаешь. Что это ты за консультант такой?

— Бывший чрезвычайный посланник.

— Даже так? — Он поерзал. — Вот уж сюрприз. Ты должен мне об этом рассказать.

Краем глаза я уловил, как задвигались в креслах и другие, до чьих ушей долетел наш разговор. Мгновенная дурная слава. Словно опять вернулся в «Клин».

— Длинная история. К тому же не очень интересная.

— Минута до запуска, — послышался по интеркому сардонический голос Амели Вонгсават. — Я хотела бы воспользоваться случаем, чтобы поприветствовать вас на борту штурмового судна «Нагини» и предупредить, что, если вы не пристегнетесь, я не могу гарантировать вашу безопасность в ближайшие пятнадцать минут.

Сидящие завозились. Те, кто уже успел пристегнуться, ухмыльнулись.

— Думаю, она преувеличивает, — заметил Депре, неторопливо расправляя ремни поверх разгрузочного жилета. — Эти суда отличаются хорошими компенсаторами.

— Ну, ни в чем нельзя быть уверенным. Можем по пути попасть под орбитальный огонь.

— Правильно, Ковач, — усмехнулся сидящий напротив Хансен. — Всегда надо думать о хорошем.

— Просто стараюсь предвосхитить события.

— Боишься? — неожиданно спросил Цзян.

— Регулярно. А ты?

— Страх — это помеха. Надо учиться его подавлять. Умение отринуть страх — свойство настоящего солдата.

— Нет, Цзян, — мрачно сказала Сунь Липин. — Это свойство покойника.

Штурмовик вдруг дал резкий крен, и перегрузка сдавила мою грудь и живот. Конечности налились кровью. Дыхание прервалось.

— В бога душу вашу мать, — проскрипел сквозь зубы Оле Хансен.

Через некоторое время, после того как мы, судя по всему, вышли на орбиту, стало полегче, и часть от мощности двигателей, которая потребовалась Амели Вонгсават для подъема, пошла в бортовую гравсистему. Я повернул голову, чтобы взглянуть на Депре:

— Преувеличивает, говоришь?

Он сплюнул на тыльную сторону ладони кровь от прикушенного языка и оценивающе посмотрел на нее:

— Да, я определенно назвал бы это преувеличением.

— Выход на орбиту завершен, — подтвердил голос Вонгсават. — В нашем распоряжении примерно шесть минут спокойного полета под прикрытием Лэндфолльского высокоорбитального геосинхронизированного купола. После этого мы будем предоставлены сами себе, и я приступлю к маневрам уклонения, так что смотрите не прикусите языки.

Депре угрюмо кивнул, подняв руку и продемонстрировав свои окровавленные костяшки. Раздался смех.

— Эй, Хэнд, — сказала Иветта Крукшенк. — А чего бы Картелю просто не построить пять-шесть таких куполов и поставить в войне точку?

Сидящий чуть дальше в противоположном ряду Маркус Сутьяди чуть заметно улыбнулся, но промолчал. Его взгляд переместился на Оле Хансена.

— Эй, Крукшенк, — словно по указке Сутьяди тут же уничижительно произнес подрывник. — Тебе слово «мародер» о чем-нибудь говорит? Ты представляешь себе, какую прекрасную цель представляет собой купол, если взглянуть на него из космоса?

— Ну представляю, — упрямо сказала Крукшенк. — Но бо́льшая часть «мародеров» Кемпа сейчас на земле, а при наличии геосинхронизации…

— Расскажи об этом жителям Заубервиля, — сказала ей Вардани, и эта ремарка протащила за собой по отсеку длинный шлейф молчания. Взгляды скользили туда и обратно вдоль прохода, как патроны, укладывающиеся в обойму.

— Тот запуск был произведен с земли, госпожа Вардани, — наконец произнес Цзян.

— В самом деле?

Хэнд откашлялся:

— Дело в том, что Картель в точности не знает, сколько еще ракетных дронов Кемпа находится над поверхностью планеты…

— Без балды? — хмыкнул Хансен.

— Но попытка установки высокоорбитальной платформы на этом этапе представляется достаточно…

— Невыгодной? — подсказала Вардани.

Хэнд одарил ее неприязненной улыбкой:

— Рискованной.

— Мы выходим за пределы Лэндфолльского ВОГ-купола, — спокойным тоном экскурсовода сообщила по интеркому Амели Вонгсават. — Ожидайте болтанки.

Я почувствовал, как слегка сдавило виски, когда бортовые компенсаторы снова перестали работать в полную силу: Вонгсават готовилась к аэробатическим этюдам, собираясь обогнуть планету, а потом совершить посадку. С оставшимся позади куполом мы лишались отеческой защиты Картеля от того, что могло ожидать в зоне боевых действий. Отныне нам предстояло играть в свои игры самостоятельно.

Они занимаются эксплуатацией, торгашествуют, без конца сменяют позиции, но, несмотря на все это, к ним можно привыкнуть. Привыкнуть к их сверкающим корпоративным башням, нанокоптерам, картелям и ВОГам, их нечеловечески безграничному терпению и претензиям на роль крестного отца человечества. Можно испытывать благодарность за милостью божией выделенный крохотный кусочек существования на краю корпоративной платформы.

Можно считать, что он предпочтительнее стремительного леденящего низвержения в человеческий хаос, поджидающий внизу.

Можно чувствовать признательность.

И этого надо остерегаться.

— Достигнута вершина траектории, — сообщил голос Амели Вонгсават.

Мы резко пошли вниз.

Бортовые компенсаторы функционировали на боевом минимуме, и ощущение было как при гравпрыжке, пока не упираешься в ремни безопасности. Мои внутренности поднялись к ребрам, а глазницы начали зудеть. В кровь без приглашения начала поступать нейрохимия, а биопластины в ладонях вздрогнули. Вонгсават, должно быть, опустилась к нижнему пределу посадочного коридора «Мандрейк» и выжимала все, что можно было выжать из главного двигателя в надежде опередить дальние кемпистские оборонительные системы, которые могли декодировать план полета, перехватив его в потоке транспортных сообщений Картеля, и приготовиться к нашему появлению.

Похоже, ее план сработал.

Мы осуществили посадку в море в двух километрах от Дангрекского побережья. Вонгсават, в соответствии с официально утвержденными армейскими нормами, использовала воду для экстренного охлаждения поверхностей, раскаленных от возвратного вхождения в атмосферу. Защитники окружающей среды убили бы за такое загрязнение, но я что-то сомневался, что они найдутся на Санкции IV. Война смягчает и упрощает политику, что должно действовать на политиков, как бетатанатиновый приход. Можно больше не заморачиваться поддержанием баланса, можно оправдать что угодно. Сражайся, выигрывай и возвращайся с победой. Все остальное стирается, как небо над Заубервилем.

— Посадка завершена, — проговорила Вонгсават. — Предварительный анализ местности говорит об отсутствии посторонних судов. Я направляюсь к берегу на вспомогательных, но до моего особого распоряжения прошу всех оставаться на местах. Командир Хэнд, у нас инфопробой от Айзека Карреры, на который, я думаю, вам захочется взглянуть.

Хэнд обменялся со мной взглядом. Протянув руку назад, он нажал на кнопку микрофона сиденья.

— Запустите в персональных каналах. Мне, Ковачу, Сутьяди.

— Поняла.

Я снял наушники и надел маску для приема персональных сообщений. Появился Каррера, голос которого с трудом пробивался сквозь пронзительный писк дешифровки. Каррера был в армейском комбинезоне, на лбу и щеке багровела свежая рана, залитая гелем. Вид у него был уставшим.

— Командный пункт Северного предела — борту FAL 931/4. Мы получили ваш план полета и информацию о целях операции, но должны предупредить, что в сложившихся обстоятельствах не можем предоставить наземной или воздушной поддержки. Формирования «Клина» отступили к озерной системе Мэссон, где занимают оборону до тех пор, пока не будет завершена оценка планируемой атаки кемпистов и ее возможных последствий. Предполагается, что после нанесенного бомбового удара противник будет осуществлять глушение спутникового сигнала, так что, скорее всего, это последняя ваша коммуникация с кем-либо за пределами зоны взрыва. Помимо вышеозначенных стратегических соображений, вы должны учитывать, что Картель запустил экспериментальную нановосстановительную систему в районе Заубервиля. Мы не можем предсказать, как она отреагирует на незапланированное вторжение. Совет от меня лично, — он склонился к экрану, — на вспомогательных двигателях отступить к Мэссону и ждать моего приказа о восстановлении линии фронта на побережье. Это не займет более двух недель. Исследование зоны взрыва — по его лицу пробежала рябь отвращения, словно его нос уловил запах гниющей раны, — вряд ли оправдывает связанный с этим риск, несмотря на все конкурентные преимущества, которые ваши хозяева надеются таким образом получить. Прилагаю код вызова «Клина» на случай, если вы остановитесь на варианте с отступлением. В противном случае ничем не смогу вам помочь. Желаю удачи. Конец связи.

Я снял маску и наушники. Хэнд наблюдал за мной, еле заметно улыбаясь уголком рта.

— Едва ли эта точка зрения официально одобрена Картелем. Он всегда так прямолинеен?

— Всегда, когда сталкивается с тупостью клиента. За это ему и платят. А что там насчет экспериментальной…

Хэнд чуть заметно отмахнулся. Покачал головой.

— Я бы об этом не беспокоился. Стандартная страшилка Картеля. Помогает отваживать непрошеных гостей от запретных зон.

— То есть вы заранее знали, что она станет запретной?

Хэнд снова улыбнулся. Сутьяди промолчал, но поджал губы. Двигатель снаружи пронзительно взвыл.

— Мы на берегу, — объявила Амели Вонгсават. — Двадцать один и семь десятых километра от кратера Заубервиля. Кто желает фото на память?

Глава девятнадцатая

Белые комья.

На какие-то доли мгновения, стоя в проеме двери «Нагини» и глядя на распростершийся передо мной песок, я подумал, что выпал снег.

— Чайки, — авторитетно пояснил Хэнд, спрыгивая и пиная одну из покрытых перьями тушек, валявшихся под ногами. — Судя по всему, полегли от радиации.

Безмятежная морская поверхность рябила от белых пятен.

* * *

Когда на Санкцию IV — а также и на Латимер, и на Харлан, если уж на то пошло, — прибыли первые баржи колонистов, для многих местных видов они явились тем самым катаклизмом, каким, наверное, и казались со стороны. Колонизация планеты всегда представляет собой разрушительный процесс, а технологические достижения лишь слегка лакируют его, обеспечивая человечеству привычное место на вершине любой насилуемой им экосистемы. Захват начинается сразу на всех уровнях и становится неотвратимым, когда первые баржи касаются поверхности планеты.

Массивные корабли медленно остывают, но внутри уже идет активность. Из криобаков появляются дружные ряды клонированных эмбрионов и с помощью машин загружаются в капсулы ускоренного роста. В питательной среде капсул бушует ураган искусственно разработанных гормонов, стимулируя клеточное развитие, в результате чего клоны достигнут подросткового возраста через считаные месяцы. Передовая партия, которую начали выращивать еще на последних этапах межзвездного перелета, уже проходит процесс загрузки — сознания колонизаторской элиты пробуждаются, готовятся занять предустановленное место в иерархии нового мира. Этот мир — отнюдь не тот сказочный край безграничных возможностей и приключений, каким его представят хронисты.

В других частях корабля машины заняты своим зловещим делом — моделированием окружающей среды.

Любая уважающая себя группа колонизаторов прихватывает с собой парочку эко-ИИ. После катастроф раннего периода, случившихся на Марсе и Адорасьоне, стало быстро понятно, что привить земную экосистему на инопланетную окружающую среду — это вам не охота на слоновьего ската. Первые колонисты, вдохнувшие свежетерраформированного воздуха на Марсе, умерли за считаные дни, а многие из тех, что оставались на борту, пали в борьбе с роями прожорливых жучков, которых раньше никто никогда не видел. Жучки оказались дальними потомками земного пылевого клеща, слишком хорошо прижившимися в том экологическом сумбуре, которое повлекло за собой терраформирование.

Так что — назад в лаборатории.

Только через два поколения марсианские колонисты смогли наконец дышать воздухом не из баллонов.

На Адорасьоне все было еще хуже. Колонизаторская баржа «Лорка» отбыла за несколько десятилетий до марсианского фиаско. Она дерзко вылетела в сторону ближайшего из обитаемых миров, указанных на марсианских астронавигационных картах, подобно коктейлю Молотова, брошенному в танк. Это была отчаянная попытка пробить броню, за которой скрывались глубины межзвездного пространства; технологический бунт против гнета физических законов, которым подчиняется космос; а также акт бунтарской веры в только что расшифрованные марсианские архивы. Никто не верил в успех экспедиции. Даже те, кто предоставил копию своего сознания в колонизационную базу данных, а гены — в эмбриобанки, с крайним пессимизмом думали о том, что ожидает их сохраненные личности в конце пути.

Адорасьон, как понятно по названию, показался колонистам воплощенной мечтой. Зелено-оранжевый мир с практически земным соотношением азота и кислорода и удобной пропорцией воды и суши. Растительная база, готовая насытить стада клонированного скота, хранящегося в трюме «Лорки», и видимое отсутствие не поддающихся отстрелу хищников. Либо колонисты были сплошь праведниками, либо этот новый Эдем внушил им такой образ мысли, но первое, что они сделали, сойдя с бортов кораблей, это построили собор и воздали хвалу Богу за благополучное окончание путешествия.

Прошел год.

Гиперсвязь, на ту пору еще в зачаточном состоянии, позволяла кодировать и передавать лишь простейшие сообщения. Новости, которые просачивались на Землю, походили на крики из запертой комнаты в глубине пустого здания. Две экосистемы встретились и схлестнулись друг с другом, как две армии на поле боя без путей отступления. За восемнадцать месяцев после приземления из миллиона с лишним колонистов, взошедших на борт «Лорки», погибло более семидесяти процентов.

Назад в лаборатории.

В наше время мы превратили процесс в высокое искусство. Ничто органическое не покидает судно прежде, чем экомоделлер исчерпывающе не проанализирует принимающую экосистему. Автоматизированные зонды выходят наружу и ползают по планете, всасывая образцы. ИИ переваривает данные, запускает модель, на скорости сто к одному тестируя варианты присутствия земных форм жизни и отмечая потенциальные конфликты. Для каждой гипотетической проблемы он разрабатывает либо генно-, либо нанотехническое решение и на основе комплекса этих решений создает протокол поведения поселенцев. И вот в рамках этого протокола уже можно начинать резвиться.

В протоколах примерно трех дюжин Освоенных миров некоторые виды встречаются с достаточной регулярностью. Они — истории успеха планеты Земля: все до одного крепкие эволюционные спортсмены, которых отличает высокая приспособляемость. По большей части это растения, микробы и насекомые, но выделяется и несколько существ покрупнее. Одно из первых мест данного списка занимают овцы-мериносы, медведи гризли и чайки. Их уничтожить непросто.

* * *

Белые пернатые трупики плотно окружали траулер. Они гасили плеск слабых волн, бьющихся о борт, усугубляя неестественность царившего над водами штиля.

Состояние траулера было аховым. Удерживаемый якорями, он вяло дрейфовал туда-обратно. Краска на обращенном к Заубервилю борту была опалена взрывной волной до черноты, до проблесков металлической основы. Взрыв выбил пару иллюминаторов, а куча сетей, сваленная на палубе, судя по всему, загорелась и оплавилась. Углы лебедки были также обуглены. Любой, кто стоял бы тогда на палубе, наверняка скончался бы от ожогов третьей степени.

Тел на палубе не было. Мы это знали еще по виртуальности.

— Внизу тоже никого, — сообщил Люк Депре, высовывая голову из люка, ведущего на среднюю палубу. — На борту пусто не один месяц. Возможно, год. Насекомые и крысы прикончили всю провизию.

Сутьяди нахмурился.

— А что, еда была в открытом доступе?

— Ага, и немало, — Депре подтянулся и уселся на комингсе; нижняя часть его хамелеохромного комбинезона еще секунду оставалась мутно-темной, прежде чем мимикрировала под залитую солнцем поверхность палубы. — Похоже, гулянка была что надо, но убираться желающих не нашлось.

— Мне доводилось бывать на таких гулянках, — сказала Вонгсават.

Снизу раздалось характерное «фьють-пшш» «санджета». Сутьяди, Вонгсават и я синхронно напряглись. Депре ухмыльнулся.

— Крукшенк палит по крысам, — объяснил он. — Они тут довольно крупные.

Сутьяди, расслабившись лишь самую малость, поднял оружие и оглядел палубу:

— Оценка, Депре. Сколько их там было?

— Крыс? — ухмылка Депре стала шире. — Сложно сказать.

Я в свою очередь подавил улыбку.

— Членов экипажа, — Сутьяди нетерпеливо взмахнул рукой. — Каково число членов экипажа, сержант?

Попытка напомнить о субординации не оказала эффекта на Депре. Он пожал плечами:

— Я ж не повар, капитан. Сложно сказать.

— Я была поваром, — неожиданно сказала Амели Вонгсават. — Могу спуститься и посмотреть.

— Оставайтесь здесь, — Сутьяди прошел к борту, отшвырнув ногой труп чайки, мешавший пройти. — Начиная с этого момента от группы ожидается поменьше юмора и побольше усердия. Начать можете с подъема сетей из воды. Депре, отправляйтесь вниз и помогите Крукшенк избавиться от крыс.

Депре вздохнул и положил на палубу «санджет». Вытащив из-за пояса древнего вида пистолет, он загнал обойму в рукоять и прицелился в небо.

— Работенка по мне, — загадочно объявил он и, высоко подняв оружие над головой, спрыгнул обратно в проем.

Захрипело переговорное устройство. Сутьяди склонил голову, вслушиваясь. Я надел наушник.

— …закрепились, — послышался голос Сунь Липин.

Сутьяди передал ей командование второй частью группы и отправил вверх по побережью, препоручив им Хэнда, Вардани и Шнайдера, которых он воспринимал в лучшем случае как докучливых гражданских, а в худшем — как помеху.

— Каким образом закрепились? — рявкнул он.

— Расставили автотурели по дуге над берегом. Интервал пятьсот метров, угол обзора сто восемьдесят градусов. Уложат любого, кто появится со стороны суши или пойдет вдоль берега.

После секундной паузы Сунь виновато добавила:

— Покрывает только зону прямой видимости, но эта зона протяженностью несколько километров. Больше мы ничего не могли сделать.

— Как насчет, м-м, цели операции? — встрял я. — С ней все в порядке?

Сутьяди фыркнул:

— Она вообще там?

Я бросил на него взгляд. Сутьяди считал, что мы гоняемся за химерами. Гештальт-сканирование посланника позволяло считывать это по его поведению, словно по текстовым подсказкам на дисплее. Сутьяди полагал, что портал Вардани — это выдумка археологов, раздутая из какой-нибудь изначальной туманной теории, чтобы повыгоднее презентовать ее «Мандрейк». Он считал, что Хэнду подсунули порченый товар, и корпоративная жадность заставила того заглотить идею из желания оказаться первым на месте любого потенциального развития событий. Он считал, что по прибытии команды в точку назначения Хэнда ждет серьезное несварение желудка. И хотя на брифинге в конструкте Сутьяди прямо все это высказывать не стал, отсутствие веры в успех предприятия так и сочилось из него с самого начала.

Осуждать его за это было трудно. Судя по всему, половина команды думала так же, как он. Они бы, возможно, просто рассмеялись Хэнду в лицо, не будь условия предложенных контрактов — позволяющие воскреснуть из мертвых, не возвращаясь при этом на фронт, — столь роскошны.

Около месяца назад я и сам чуть было не рассмеялся в лицо Шнайдеру.

— Да, он здесь, — голос Сунь звучал странно; насколько я понимал, она как раз не принадлежала к сомневающимся, но теперь в ее тоне слышалось почти что благоговение. — Это… мне никогда не приходилось видеть ничего подобного.

— Сунь? Он открыт?

— По нашим предположениям, лейтенант Ковач, нет. Я думаю, подробности лучше узнать у госпожи Вардани.

Я прочистил горло:

— Вардани? Что там?

— Я занята, — ее голос был напряжен. — Что удалось обнаружить на судне?

— Пока ничего.

— Ясно. Здесь пока тоже. Конец связи.

Я снова посмотрел на Сутьяди. Он смотрел в никуда, его новое маорийское лицо было бесстрастно. Я хмыкнул, стянул наушники и пошел проверять, работает ли лебедка. Сутьяди за моей спиной запросил у Хансена отчет о ходе работ.

Лебедка траулера не сильно отличалась от лебедки погрузчика на шаттле, и нам с Вонгсават удалось ее включить еще прежде, чем Сутьяди закончил разговаривать. Он подошел как раз тогда, когда стрела легко развернулась и начала опускать щупохват.

Вытащить сети, однако, оказалось не так просто. Нам понадобилось двадцать минут, чтобы понять, что к чему. К этому времени охота на крыс подошла к концу, и к нам присоединились Крукшенк с Депре. Даже с их помощью было нелегко управиться с холодными, тяжелыми от воды складками сети, которую надо было перевалить через борт и разложить на палубе хоть сколько-нибудь аккуратно. Рыболовов среди нас не нашлось, а как выяснилось в процессе, эта работа требовала немалых навыков, которыми никто из нас не обладал. Мы то и дело поскальзывались и падали.

Но, оказалось, дело того стоило.

В последних секциях сети лежали два трупа, полностью обнаженных, не считая еще не утративших блеска цепей, которыми были обмотаны их колени и грудь. Рыбы обглодали тела так, что от них остались буквально кости да кожа, напоминающая рваную клеенку. Безглазые черепа прислонились друг к дружке, словно головы двух пьянчужек, обменивающихся хорошей шуткой. Дряблые шеи, широкие ухмылки.

Несколько минут мы молча их разглядывали.

— Хорошая была догадка, — сказал я Сутьяди.

— Понятно было, что проверить стоит, — он подошел ближе и задумчиво стал рассматривать скелеты. — Их раздели и оплели сетью руки, ноги и концы цепей. Те, кто это сделал, хотели убедиться, что они не всплывут. Нелогично. Зачем прятать тела и оставлять корабль рядом с Заубервилем, где он может достаться любому желающему.

— Вот только желающих не нашлось, — заметила Вонгсават.

Депре обернулся и приложил ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь в направлении, где по-прежнему дымился Заубервиль:

— Пострадали в ходе военных действий?

Я прикинул в уме даты, последние события, произвел расчет.

— Так далеко на запад война год назад не продвинулась, зато вовсю бушевала на юге, — я кивнул в сторону клубов дыма. — Они бы побоялись. Не решились бы подняться на борт из опасения навлечь на себя огонь с орбиты. Или наткнуться на дистанционно управляемую мину. Помните Буткинари-таун?

— Еще как, — отозвалась Амели Вонгсават, прижимая к левой скуле пальцы.

— Это случилось около года назад. Должно было быть во всех новостях. Тот сухогруз в гавани. После этого случая среди гражданских на всей планете не осталось бы спасательной команды, готовой взяться за работу.

— Тогда зачем вообще понадобилось их прятать? — спросила Крукшенк.

Я пожал плечами:

— Убрали с глаз долой. Чтобы не привлекать внимания с воздуха. В то время обнаруженный труп еще мог стать поводом для расследования. До того как ситуация в Кемпополисе вышла из-под контроля.

— Индиго-сити, — с нажимом поправил Сутьяди.

— Да уж, не дай бог тебя услышит Цзян, — ухмыльнулась Крукшенк. — Он и так мне чуть в горло не вцепился за то, что я назвала Данангскую операцию террористической вылазкой. А я-то ведь комплимент хотела сделать!

— Ой, да ради бога, — я закатил глаза. — Одним словом, без трупов на палубе это всего лишь брошенное рыболовецкое судно. Оно не привлечет к себе так уж много внимания в преддверии глобальной революции.

— Привлечет, если судно было арендовано в Заубервиле, — покачал головой Сутьяди. — Да даже если куплено, все равно это вызовет интерес у местных. «Что это были за мужики?» — «А это вон там разве не траулер старого Ченга?» Ерунда, Ковач, тут всего-то пара сотен километров.

— Нет никаких оснований считать, что судно местное, — я ткнул рукой в сторону безмятежного океана. — На этой планете на таком можно приплыть сюда аж от Буткинари, даже не расплескав по дороге кофе.

— Да, но чтобы спрятать тела от воздушного наблюдения, их можно просто бросить в камбузе в общую свалку, — возразила Крукшенк. — Так что не вытанцовывается.

Люк Депре протянул руку и слегка пошевелил сеть. Черепа качнулись и наклонились вперед.

— Стеков нет, — сказал он. — В воду их сбросили, чтобы не оставить и прочих признаков, по которым их можно было бы опознать. Быстрее, наверное, чем дать их сожрать крысам.

— Зависит от крыс.

— Ты, что ли, эксперт?

— Может быть, их так похоронили, — предположила Амели Вонгсават.

— В сетях?

— Теряем время, — громко произнес Сутьяди. — Депре, перенеси их вниз, упакуй и размести где-нибудь, куда не доберутся крысы. Аутопсию проведем позже на «Нагини» с помощью автохирурга. Вонгсават и Крукшенк, прошерстите судно от начала до конца. Ищите все, что может пролить свет на произошедшее.

— От носа до кормы, сэр, — дотошно поправила Вонгсават.

— Без разницы. Все, что может хоть что-то прояснить. Их одежда, может быть, или… — он раздраженно потряс головой, пытаясь придумать что-нибудь еще. — Что угодно. Абсолютно что угодно. Приступайте. Лейтенант Ковач, вас я попрошу пройти со мной. Я хочу посмотреть, как укреплен периметр.

— Да, конечно, — чуть улыбнувшись, проглотил я его ложь.

Сутьяди не хотел проверять периметр. Он, как и я, видел резюме Сунь и Хансена. Их работа не нуждалась в проверке.

Не на периметр он хотел посмотреть.

Он хотел посмотреть на портал.

Глава двадцатая

Мне его не раз описывал Шнайдер. Вардани как-то сделала набросок еще у Роспиноджи, когда выдалась спокойная минутка. По этому эскизу мы заказали в студии 3D-изображение, когда готовились к презентации для «Мандрейк». Позже на его основе Хэнд с помощью мандрейковских машин создал полномасштабный конструкт, который мы получили возможность осмотреть в виртуале.

И ничто из этого близко не могло сравниться с реальностью.

Портал располагался в искусственном гроте и походил на растянутое по вертикали полотно школы пространциалистов, на фрагмент жутковатых техномилитаристских сооружений Млонго или Осупиле. От всей структуры исходило впечатление складчатости, словно перед вами сжались в фалангу шесть или семь десятиметровых летучих мышей-вампиров. Не создавалось ровным счетом никакого ощущения открытости, которую предполагало слово «портал». В неярком свете, просачивавшемся сквозь зазоры между каменными блоками, конструкция выглядела затаившейся и выжидающей.

Основание было треугольным со сторонами метров в пять, хотя нижняя грань теряла геометрическую четкость, словно прорастая в землю, как древесные корни. Сделано оно было из сплава, который мне уже доводилось видеть в марсианских архитектурных объектах, — непрозрачная, дымчато-черная поверхность, напоминавшая на ощупь мрамор или оникс, но всегда обладавшая слабым статическим зарядом. По нижней секции на высоте около полутора метров от земли неравномерными волнами шли тускло-зеленые и рубиново-красные техноглифы. У этой верхней границы символы, казалось, начали терять четкость и внятность: они истончались, разобрать их становилось труднее и даже сам стиль гравировки выглядел более неуверенным. Создавалось впечатление, как заметила потом Сунь, что марсианские технописцы опасались работать близко к тому, что находилось на постаменте выше.

А выше структура начинала быстро сворачиваться вовнутрь, превращаясь в нагромождение углов и сходящихся кверху граней из черного сплава, которые венчал короткий шпиль. В длинных зазорах между гранями черная дымка размывалась до грязной полупрозрачности, в которой они все продолжали и продолжали каким-то сложным образом складываться; и, если вглядываться в эти наслоения слишком долго, возникало острое чувство дискомфорта.

— Теперь поверил? — спросил я стоящего рядом с широко распахнутыми глазами Сутьяди. Некоторое время он молчал, а когда наконец заговорил, в его голосе слышалась та же странная скованность, что недавно у Сунь Липин на канале общей связи.

— Он не статичный, — сказал Сутьяди тихо. — Такое чувство… что он движется. Как будто бы поворачивается.

— Может, так и есть, — Сунь пришла к порталу вместе с нами, оставив остальных членов команды внизу возле «Нагини». Никто другой не горел желанием находиться ни внутри грота, ни рядом с ним.

— Предполагается, что он обеспечивает гиперпространственную связь, — я шагнул в сторону, пытаясь избавиться от гипнотического воздействия инопланетной геометрии. — Если он поддерживает линию между этим местом и каким-то еще, то, возможно, движется в гиперпространстве, даже будучи отключенным.

— А может быть, он посылает циклические сообщения, — предположила Сунь. — Как радиомаяк.

Повисла напряженная пауза.

Тревожная мысль кольнула меня одновременно с тем, как от нее же дернулось лицо Сутьяди. Мало того что мы торчим на этом незащищенном участке суши, так еще и штуковина, что мы пришли активировать, возможно, посылает сигналы в измерение, о котором мы как вид имеем только самое общее представление.

— Так, света тут понадобится побольше, — сказал я.

Чары развеялись. Сутьяди заморгал и посмотрел вверх на пробивающиеся сквозь щели лучи. Они становились видимо слабее с каждой секундой, приближавшей нас к вечеру.

— Надо его взорвать, — сказал он.

Мы с Сунь озабоченно переглянулись.

— Что надо взорвать? — осторожно поинтересовался я.

Сутьяди указал наверх:

— Потолок. «Нагини» оборудована фронтальной ультравиб-батареей для наземной атаки. Хансен сможет все расчистить, даже не поцарапав объект.

Сунь кашлянула:

— Не думаю, что командиру Хэнду понравится такое решение, сэр. Я получила от него приказ, пока еще не стемнело, принести несколько ламп Ангьера. А госпожа Вардани попросила установить дистанционные наблюдательные системы, чтобы она могла работать с порталом прямо из…

— Хорошо, лейтенант. Благодарю вас, — Сутьяди еще раз обвел взглядом грот. — Я поговорю с командиром Хэндом.

Он зашагал к выходу.

Я подмигнул Сунь:

— Такую беседу я бы не хотел пропустить.

* * *

Вернувшись к «Нагини», мы застали Хансена, Шнайдера и Цзяна за установкой первого баббл-тента. Хэнд стоял, притулившись в углу грузового люка, и наблюдал за Вардани, которая, закинув ногу за ногу, что-то набрасывала на мемориборде. На его лице было написано откровенное восхищение, отчего оно казалось неожиданно помолодевшим.

— Что-то не так, капитан? — спросил он, когда мы поднялись по трапу и вошли.

— Я хочу вытащить эту штуку, — ткнув большим пальцем через плечо, сказал Сутьяди, — наружу. Где мы можем взять ее под наблюдение. Я собираюсь поручить Хансену вибровзрыв скалы.

— Ни в коем случае, — Хэнд снова перевел взгляд на археолога. — Нас могут обнаружить, а такого риска сейчас мы позволить не можем.

— И так мы можем повредить портал, — резко добавила Вардани.

— Именно, — согласился Хэнд. — Боюсь, что команде придется работать в пещере, капитан. Не думаю, что это будет представлять какую-то опасность. Предыдущие посетители неплохо укрепили внутреннюю поверхность.

— Я видел этот крепеж, — сказал Сутьяди. — Залить эпоксидкой не значит адекватно укрепить, но не в этом…

— А на сержанта Хансена он произвел впечатление, — в учтивом тоне Хэнда зазвучали раздраженные нотки. — Впрочем, если это вас беспокоит, вы вольны укрепить конструкцию так, как сочтете нужным.

— Я хотел сказать, — голос Сутьяди оставался ровным, — что надежность конструкции тут ни при чем. Меня беспокоит не риск обвала. Меня сильно беспокоит предмет в пещере.

Вардани подняла голову:

— Неплохо, капитан, — сказала она весело. — Вы прошли путь от вежливого недоверия к сильной обеспокоенности меньше чем за сутки реального времени. Что именно внушает вам тревогу?

Сутьяди замялся.

— Этот артефакт, — произнес он. — Вы утверждаете, что это портал. Можете ли вы предоставить какие-либо гарантии, что никто не заявится сюда с другой его стороны?

— Вообще-то нет.

— А есть ли у вас хотя бы представление о том, что может заявиться?

Вардани улыбнулась:

— Вообще-то нет.

— В таком случае простите, госпожа Вардани, но, исходя из военных соображений, мы должны постоянно держать его под прицелом основных орудий «Нагини».

— У нас не военная операция, капитан, — Хэнд напустил на себя скучающий вид. — Мне казалось, я достаточно ясно дал это понять на брифинге. Вы участвуете в коммерческом предприятии, и специфика нашей коммерческой ситуации диктует недопустимость обнаружения артефакта с воздуха до тех пор, пока право собственности не будет закреплено контрактом. Согласно положениям корпоративного права, это произойдет только после того, как на объекте, который находится с другой стороны портала, будет установлен заявочный буй «Мандрейк».

— А если портал решит открыться до того, как мы будем к этому готовы, и сквозь него пройдет нечто недружественное?

— Нечто недружественное? — Вардани отложила мемориборд; предположение явно показалось ей забавным. — Например?

— Такие вещи вы способны прогнозировать лучше, чем я, госпожа Вардани, — сухо сказал Сутьяди. — Меня волнует исключительно безопасность членов этой экспедиции.

Вардани вздохнула:

— Они не были вампирами, капитан, — произнесла она устало.

— Прошу прощения?

— Марсиане. Они не были вампирами. Или демонами. Они были просто технологически развитыми существами с крыльями. Ничем больше. С другой стороны этой штуки, — она ткнула пальцем в направлении скал, — нет ничего такого, чего мы сами не сможем построить через несколько тысяч лет. Если, конечно, сможем обуздать свои милитаристские наклонности.

— Я должен воспринять это как оскорбление, госпожа Вардани?

— Воспринимайте как хотите, капитан. Мы все, каждый из нас, постепенно умираем от радиационного отравления. Вчера в паре десятков километров отсюда было уничтожено сто тысяч человек. Уничтожено военными, — ее голос начал набирать силу и слегка задрожал. — На шестидесяти процентах поверхности этой планеты чрезвычайно высока вероятность насильственной смерти. Насильственной смерти от рук военных. Остальные люди умрут в лагерях от голода или побоев за то, что дерзнули отступить от политического курса. И эта услуга также будет оказана военными. Могу ли я еще что-нибудь добавить, дабы прояснить свое понимание милитаризма?

— Госпожа Вардани, — в голосе Хэнда звенела напряженность, которой мне не приходилось слышать раньше; у подножия трапа Хансен, Шнайдер и Цзян оторвались от своих занятий и повернули головы на звук громких голосов. — Мне кажется, мы отвлеклись от темы. Мы говорили о безопасности.

— Правда? — Вардани выжала из себя неубедительный смешок и снова заговорила спокойно. — Ну что ж, капитан. Позвольте заверить вас, что за семьдесят лет моей работы профессиональным археологом мне ни разу не довелось обнаружить свидетельства того, что марсиане располагали чем-то хуже орудий, которые люди вроде вас принесли на Санкцию IV. Если не принимать во внимание радиоактивные осадки со стороны Заубервиля, на северном полушарии сейчас нет места безопаснее, чем у подножия этого портала.

Последовала недолгая пауза.

— Может, нацелить главные орудия «Нагини» на вход в пещеру? — предложил я. — Смысл тот же. На самом деле с системой дистанционного наблюдения — даже больше. Если появятся чудища с полуметровыми клыками, мы сможем обрушить на них туннель.

— Хорошая идея, — словно невзначай, Хэнд переместился так, чтобы встать между Вардани и Сутьяди. — по-моему, идеальный компромисс, а, капитан?

Сутьяди разгадал маневр Хэнда и воспринял намек. Он отдал честь и развернулся на каблуках. Проходя по трапу мимо меня, он поднял голову. Его новое маорийское лицо больше не казалось бесстрастным. Он выглядел как человек, столкнувшийся с предательством.

Никогда не угадаешь, где может обретаться невинность.

Сойдя с трапа, он слегка споткнулся о труп чайки и отшвырнул его ногой, взметнув бирюзовый песок.

— Хансен, — рявкнул он. — Цзян. Убрать отсюда это дерьмо. Чтобы в радиусе двухсот метров от корабля не было ни перышка.

Оле Хансен вскинул бровь и иронично козырнул. Сутьяди этого не видел — он уже шагал к полосе прибоя.

Что-то шло не так.

* * *

Использовав для расчистки участка двигатели от двух гравициклов, Хансен и Цзян прогнали по берегу миниатюрный штормовой фронт из песка и перьев. После того как с траулера вернулись Депре, Вонгсават и Крукшенк, лагерь на освобожденном вокруг «Нагини» пространстве начал строиться ускоренными темпами. К наступлению темноты на песке вокруг штурмовика появился неровный круг из пяти баббл-тентов. Одинаковые размером, хамелеохромные и безликие, они отличались лишь цифрами, нанесенными иллюминиевой краской над входом. Каждый был рассчитан на четверых и состоял из двух спальных отсеков с двухъярусными койками и общей зоны. Два тента были собраны в нестандартной конфигурации с вполовину меньшим спальным пространством: один предназначался для сборов группы, второй был отведен под лабораторию Тани Вардани.

В лаборатории я и нашел археолога, все еще занятую своим наброском.

Только что прорезанная лазером и посаженная на петли дверь, еще слегка пахнущая эпоксидной смолой была открыта. Я притронулся к панели звонка и просунул голову внутрь.

— Что нужно? — не отрываясь от своего занятия, осведомилась Вардани.

— Это я.

— Я в курсе, что это ты, Ковач. Что нужно?

— Приглашение войти?

Она перестала рисовать и вздохнула, по-прежнему не глядя на меня.

— Мы уже не в виртуале, Ковач. Я…

— Я не за перепихоном пришел.

Поколебавшись, она подняла на меня глаза и спокойно встретила мой взгляд:

— Ну вот и хорошо.

— Так можно войти?

— Как хочешь.

Пригнувшись, я шагнул в проем и двинулся вперед, стараясь не наступать на разбросанные повсюду бумажные распечатки, которые наплодил мемориборд. Все они были вариацией одного и того же: ряды техноглифов с нацарапанными аннотациями. Пока я рассматривал листы, Таня перечеркнула набросок, над которым сейчас работала.

— Как продвигаются дела?

— Медленно, — она зевнула. — Я помню гораздо меньше, чем мне казалось. Придется заново задавать кое-какие вторичные конфигурации.

Я оперся об угол стола:

— Ну так сколько это займет, как думаешь?

Она пожала плечами:

— Пару дней. Плюс тестирование.

— А это сколько?

— Все вместе, первичные и вторичные? Не знаю. А что? Костный мозг уже начинает зудеть?

Сквозь открытую дверь было видно ночное небо, расцвеченное тускло-красными отсветами пылающего Заубервиля. В такой близости от столь недавнего взрыва экзотические представители элементарной таблицы должны были разгуляться на полную катушку. Стронций-90, йод-131 и их многочисленные друзья — словно компания обдолбавшихся харланских мажоров, радостно завалившихся в портовую часть Миллспорта. Щеголяющие в своих нестабильных субатомных оболочках, словно в куртках из шкуры болотной пантеры, они желали пролезть повсюду, в каждую клетку, которую могли испоганить своим безмерно ценным присутствием.

Я невольно вздрогнул.

— Просто проявляю любопытство.

— Замечательное качество. Наверное, затрудняет тебе службу.

Я разложил один из складных стульев, лежащих у стола, и сел:

— Думаю, ты путаешь любопытство с эмпатией.

— Да?

— Да. Любопытство — базовая черта обезьян. Пыточных дел мастера полны любопытства. Это не делает их человечнее.

— Ну, тебе, конечно, лучше знать.

Это был хороший выпад. Не знаю, пытали ли ее в лагере — в эту секунду, под влиянием вспышки гнева, мне было все равно, — но она обронила эту фразу, и глазом не моргнув.

— Почему ты так себя ведешь, Вардани?

— Ну я же тебе сказала, мы уже не в виртуале.

— Да, не в виртуале.

Я ждал. Наконец она встала и отошла к дальней стене, где ряды мониторов для наблюдения за дистанционным оборудованием демонстрировали с разных ракурсов портал.

— Тебе придется меня извинить, Ковач, — сказала она устало. — Сегодня мне пришлось увидеть, как ради нашего маленького предприятия было убито сто тысяч человек, и хотя я знаю, знаю, что мы этого не делали, но уж слишком удобно не чувствовать за это ответственности. Если я решу прогуляться, то буду знать, что меня обдувает ветер, в котором носятся частицы этих людей. И это еще не считая тех героев революции, которых ты столь эффектно уложил сегодня утром. Уж прости, Ковач. Я к такому плохо подготовлена.

— Значит, ты, наверное, не захочешь поговорить о телах, которые мы обнаружили в сетях траулера.

— А что, есть о чем говорить? — она не обернулась.

— Депре и Цзян только что провели вскрытие. Автохирург так и не смог установить причину смерти. На костях нет признаков травмы, а кроме костей, больше там работать особенно не с чем, — я подошел ближе к ней и к мониторам. — Как я понял, мы можем провести тестирование на клеточном уровне, но что-то мне подсказывает, оно тоже ничего не даст.

Эти слова заставили ее повернуться:

— Почему?

— Потому что их убило нечто, как-то связанное вот с этим, — я постучал пальцем по монитору, на котором застыл крупный кадр портала. — А ничего похожего нам видеть еще не приходилось.

— Считаешь, из портала что-то прокралось наружу под покровом ночи? — спросила она презрительно. — Их прикончили вампиры?

— Ну, что-то их прикончило, — сказал я мягко. — Они же не от старости умерли. Их стеки исчезли.

— Ну и разве это не исключает версию с вампирами? Вырезать стеки — исключительно человеческое зверство, нет?

— Не обязательно. Любая цивилизация, способная построить гиперпортал, должна уметь и оцифровывать сознание.

— Никаких свидетельств в пользу этого нет.

— Как насчет здравого смысла?

— Здравого смысла? — ее голос снова преисполнился презрения. — Того же самого здравого смысла, исходя из которого тысячу лет назад считали, что Солнце вращается вокруг Земли, ведь «достаточно просто на него взглянуть»? Здравого смысла, к которому апеллировал Богданович, разрабатывая теорию центров? Здравый смысл антропоцентричен, Ковач. Он полагает, что если человечество чего-то добилось, то любая разумная технологическая раса должна повторить наш путь.

— Мне доводилось слышать убедительные доводы в пользу этого тезиса.

— Всем доводилось, — сказала она коротко. — Здравый смысл для здравых людей, и нет нужды скармливать им что-то иное. А что, если марсианская этика не допускала переоблачения, Ковач? Никогда об этом не задумывался? Что, если смерть означает, что ты оказался недостоин жизни? Что, даже если тебя можно вернуть, у тебя нет на это права.

— В технологически развитой культуре? Культуре звездных путешествий? Фигня это, Вардани.

— Нет, это теория. Функционально определяемая этика хищной птицы. Феррер и Ёсимото из Брэдбери. И пока существует не так уж много данных, чтобы ее опровергнуть.

— А ты-то в это веришь?

Она вздохнула и снова села на стул:

— Разумеется, не верю. Я просто пытаюсь продемонстрировать, что на этом банкете хватает блюд и помимо маленьких привычных очевидностей, которые преподносит человеческая наука. Мы почти ничего не знаем о марсианах, и это после сотен лет исследований. А то, что мы, по нашему мнению, знаем, в любой момент легко может оказаться ошибкой. Назначение половины вещей, что мы находим на раскопках, остается для нас полной загадкой, и мы при этом торгуем ими, как будто они просто какая-то декоративная херня. Может быть, сейчас на стене гостиной в чьей-нибудь квартире на Латимере висит закодированная информация о сверхсветовом двигателе, — она помолчала. — И наверняка еще и вверх тормашками.

Я расхохотался. Это разрядило напряжение. Губы Вардани тронула невольная улыбка.

— Нет, я серьезно, — пробормотала Таня. — Ты считаешь, раз я могу открыть этот портал, то мы что-то о нем точно знаем. Ну так вот, не знаем. Ты не можешь строить никаких допущений. Ты не можешь мыслить в рамках человеческих представлений.

— Ну ладно, — я прошел за ней обратно в центр комнаты и тоже сел.

Вообще-то идея о том, что человеческий стек вытащили какие-нибудь марсианские припортальные коммандос, что эту личность загрузили в марсианскую виртуальность и что там могло произойти с человеческим сознанием, — от этой идеи у меня по спине ползли мурашки. Я был бы очень рад, если бы она и вовсе никогда не приходила мне на ум.

— Только это теперь твои слова выглядят как байка о вампирах, — сказал я.

— Я просто предупреждаю.

— Ладно, я предупрежден. А теперь скажи мне вот что. Сколько еще археологов знало о местоположении объекта?

— Не считая моей команды? — она задумалась. — Мы подали отчет в центральное управление в Лэндфолле, но это было еще до того, как поняли, с чем имеем дело. В отчете он фигурировал как «обелиск». Объект неизвестного назначения, но, как я уже говорила, каждая вторая вещь, которую мы раскапывали, квалифицировалась как ОНН.

— Ты же в курсе, что, по словам Хэнда, в лэндфолльских регистрационных записях нет данных о подобном объекте?

— Да, я читала рапорт. Ну, наверное, файлы затерялись.

— Слишком уж, на мой взгляд, удобное совпадение. Файлы в принципе, может, и теряются, но точно не тот файл, в котором упоминается самая значимая находка со времен Брэдбери.

— Я же сказала, что мы записали его как ОНН. Как обелиск. Другой обелиск. К тому времени, как мы нашли этот, мы обнаружили уже с десяток структурных элементов в разных частях береговой линии.

— И информацию не обновили? Даже после того как поняли, что перед вами?

— Нет, — она криво усмехнулась. — Гильдия всегда довольно сильно прессовала меня за «вычинские» наклонности, и многие скребуны, которые были под моим началом, тоже, как следствие, оказались запятнанными. Презрение со стороны коллег, критика в научных журналах. Обычные штучки конформистов. Когда мы осознали, что представляет собой наша находка, то, похоже, единодушно решили, что Гильдия может и подождать, пока мы не придумаем, как опозорить их поэффектнее.

— А потом началась война, и вы его закопали из тех же самых соображений?

— Угадал с первой попытки, — она передернула плечами. — Сейчас это, наверное, звучит по-детски, но тогда мы все были здорово сердиты. Не знаю, поймешь ли ты, каково это — видеть, как все результаты твоих исследований, все теории, которые ты разработал, летят в мусорную корзину, потому что ты занял неправильную политическую позицию.

В моей памяти промелькнуло воспоминание об Инненинских слушаниях.

— Да, звучит знакомо.

— Думаю… — она заколебалась. — Думаю, повлияло еще кое-что. В ночь, когда мы впервые открыли портал, у нас сорвало крышу. Отвязная вечеринка, много всякой химии, много всяких разговоров. Все размечтались о профессорских званиях на Латимере; мне прочили титул почетного деятеля науки Земли за общий вклад, — она улыбнулась. — по-моему, я даже произнесла благодарственную речь. Эту часть вечера я помню плохо, и уже со следующего утра.

Она вздохнула и стерла улыбку с лица:

— Утром мы начали мыслить трезво. Начали прикидывать, что произойдет на самом деле. Мы понимали, что если отчитаемся о находке, то утратим над ней контроль. Гильдия пришлет мастера с правильными политическими взглядами, управление проектом перейдет к нему, а нас одобрительно похлопают по плечу и отправят по домам. Нет, мы, конечно, выйдем из академического забвения, но за определенную цену. Нас начнут печатать, но только после тщательной выверки, чтобы не допустить слишком частых упоминаний Вычинского в тексте. Начнут давать работу, но никакой независимой основы. Консультирование, — она скривилась, как будто это слово имело дурной вкус, — на чужих проектах. Нам будут хорошо платить, но это будет плата за молчание.

— Лучше, чем никакой.

Она состроила гримасу:

— Если бы я собиралась быть второй лопатой при каком-нибудь чисто выбритом, политически правильном мудиле со вдвое меньшим, чем у меня, опытом и квалификацией, я бы пошла работать на равнину, как все прочие. Единственная причина, по которой я вообще находилась на побережье, это желание вести собственные раскопки. Иметь возможность доказать истинность того, во что я верю.

— А прочие испытывали такие же сильные чувства?

— Под конец да. Изначально они пошли ко мне, потому что нуждались в работе, а в то время больше никто скребунов не нанимал. Но пара лет пренебрежительного отношения меняет человека. А большинство из них были молоды. Молодость дает энергию для гнева.

Я кивнул:

— Найденные нами в сетях тела могли принадлежать кому-то из них?

Она отвела взгляд:

— Полагаю, да.

— Сколько было людей в команде? Тех, которые могли бы сюда вернуться и открыть портал?

— Не знаю. Всего человек шесть из них имели квалификацию Гильдии; двое или трое могли бы действительно попытаться. Арибово. Может быть, Вэн. Дхасанапонгсакул. Они все были крепкими профессионалами. Но самостоятельно? Работая по нашим записям, действуя вместе? — она покачала головой. — Я не знаю, Ковач. Тогда… все было по-другому. Мы были командой. Я не имею ни малейшего понятия, что будут представлять из себя эти люди в других обстоятельствах. Ковач, я даже уже не знаю, что буду представлять из себя я.

Ее фраза вызвала в воображении неуместное воспоминание о нашем купании в водопаде. Свернувшись кольцом, воспоминание угнездилось внизу моего живота. Я стал нащупывать обрывок предыдущей мысли.

— Ну, в архивах Гильдии в Лэндфолле должна быть информация об их ДНК.

— Да.

— И мы можем сравнить ее с образцами, взятыми из костей…

— Да, знаю.

— …но получить эту информацию отсюда будет непросто. И, откровенно говоря, я не понимаю, чего это поможет достичь. Мне не очень интересно, кто они такие. Я просто хочу понять, каким образом они оказались в сетях.

Она поежилась.

— Если это они… — она помолчала. — Я не хочу знать, кто это, Ковач. Я переживу без этого знания.

Я захотел протянуть к ней руки, преодолеть небольшое расстояние, отделявшее наши стулья друг от друга, но Таня внезапно показалась мне столь же суровой и таинственной, как та вещь, которую мы собирались открыть. Я не мог придумать, до какой части ее тела я мог бы дотронуться, чтобы мое прикосновение не выглядело назойливым, откровенно сексуальным или попросту нелепым.

Момент прошел. Растаял.

— Пойду посплю, — сказал я, поднимаясь. — Советую тебе сделать то же самое. Сутьяди собирается начать с рассветом.

Она рассеянно кивнула. Ее внимание было занято чем-то другим. Возможно, она стояла лицом к лицу со своим собственным прошлым.

Я оставил ее в одиночестве посреди обрывков бумаги с техноглифами.

Глава двадцать первая

Я проснулся, чувствуя себя разбитым — то ли от радиации, то ли от антирадиационных препаратов. Из окна баббл-тента сочился серый свет, из головы выскальзывал недосмотренный сон…

Видишь, Волк «Клина»? Видишь?

Могильер?

Остатки сна окончательно развеялись, изгнанные звуком энергичной чистки зубов, доносящимся из ниши умывального отсека. Повернув голову, я увидел Шнайдера, он одной рукой вытирал волосы полотенцем, а другой наяривал электрической зубной щеткой.

— Доброе утро, — пробубнил он сквозь пену.

— Доброе, — я сел на койке. — Который час?

— Пять с небольшим, — он пожал плечами, словно извиняясь, и обернулся к раковине, чтобы сплюнуть. — Сам бы еще повалялся, но Цзяну приспичило заняться боевыми искусствами, а я чутко сплю.

Я наклонил голову, прислушиваясь. Нейрохимия донесла до меня звуки тяжелого дыхания и периодических резких хлопков свободно сидящей одежды, раздающиеся за стенкой из синтбрезента.

— Вот ведь долбанутый, — пробурчал я.

— Эй, так он тут не один такой. Я думал, это необходимое требование. Половина тех, кого ты нанял, долбанутые.

— Угу, но, похоже, только один Цзян из всех страдает от бессонницы, — я выкарабкался из койки, хмуро отметив, сколько времени потребовалось боевой оболочке, чтобы полностью проснуться. Может быть, именно с этим и пытался бороться Цзян Цзяньпин. Повреждения оболочки — неприятное напоминание, и, как бы слабо они ни проявлялись, предвещают грядущую смерть. Даже незначительные болевые ощущения, которые начинаешь испытывать по мере ее старения, включают в мозгу дисплей с обратным отсчетом. Время пошло. Тик-так.

Шрр-хлоп!

— Хайййиии!

— Ну да, — я с силой надавил на глаза пальцами. — Вот теперь я проснулся. Тебе щетка еще нужна?

Шнайдер вручил ее мне. Я взял из диспенсера новую насадку, включил и шагнул в душевую нишу.

Проснись и пой.

* * *

Ко времени, когда я, одетый и относительно бодрый, откинув полог спального отсека, вышел в общую жилую зону, Цзян уже слегка сбавил обороты. Стоя на месте, он медленно поворачивался то в одну, то в другую сторону, отрабатывая защитную технику. Стол и стулья были сдвинуты к стене комнаты, чтобы освободить середину, а входная дверь была открыта. Снаружи лился свет, голубоватый из-за песка.

Я достал из диспенсера амфетаминовую колу армейской спецсерии, открыл и принялся потягивать из банки, наблюдая за Цзяном.

— Ты что-то хотел спросить? — осведомился тот, когда его голова, следуя за правой рукой, описывающей широкую дугу защитного блока, повернулась ко мне.

Предыдущей ночью он подровнял машинкой темные густые волосы маорийской оболочки до двух сантиметров по всему черепу. Лицо, подчеркнутое стрижкой, было ширококостным и суровым.

— Ты каждое утро тренируешься?

Отрывисто:

— Да.

Блок, контрвыпад; пах и грудина. Он мог двигаться очень быстро, если хотел.

— Впечатляет.

— Необх-ходимость, — еще один смертоносный удар, по всей вероятности, в висок, проведенный после серии блоков, которые говорили об отступлении; весьма эффектно. — Каждому навыку нужна тренировка. Каждому действию — репетиция. Лезвие является лезвием, только когда оно остро.

Я кивнул:

— Хаяси.

Движения Цзяна чуть заметно замедлились.

— Ты читал Хаяси?

— Встречался с ним однажды.

Цзян остановился и пристально взглянул на меня:

— Ты встречался с Тору Хаяси?

— Я старше, чем выгляжу. Мы вместе совершали высадку на Адорасьон.

— Ты посланник?

— Был.

Какое-то время он, казалось, не находился с ответом. Я подумал, уж не решил ли он, что я пошутил. Но тут он поднес руки к груди и вложил правый кулак в согнутую левую ладонь, сопроводив это небольшим поклоном.

— Такеси-сан, если я оскорбил вас во вчерашнем разговоре о страхе, прошу прощения. Я глупец.

— Нет проблем. Я не оскорбился. Каждый из нас справляется со страхом по-своему. Ты как насчет завтрака?

Он указал на противоположную стену, к которой отодвинул стол. На столе в плоской вазе горкой лежали фрукты и нечто похожее на ломти ржаного хлеба.

— Ничего, если я присоединюсь?

— Окажете… честь.

Мы еще не закончили есть, когда вернулся — где бы он там ни провел последние двадцать минут — Шнайдер.

— Сбор в главном тенте, — бросил он через плечо, ныряя в спальный отсек и через несколько мгновений снова выныривая. — Через пятнадцать минут. Сутьяди, судя по всему, хочет, чтобы явились все.

И он снова исчез.

Цзян начал было подниматься из-за стола, но я жестом пригласил его сесть обратно:

— Да расслабься. Он же сказал, пятнадцать минут.

— Я бы хотел принять душ и переодеться, — слегка церемонно произнес Цзян.

— Я ему скажу, что ты скоро придешь. Доешь завтрак-то, бога ради. Через пару дней ты без тошноты и куска не сможешь проглотить. Наслаждайся вкусом, пока можешь.

Он сел со странным выражением на лице.

— Такеси-сан, можно задать вам вопрос?

— Почему я больше не посланник? — по его глазам я понял, что угадал. — Можешь считать это этическим откровением. Я был на Инненине.

— Я читал о нем.

— Тоже у Хаяси?

Он кивнул.

— Ну что ж, он описывает события довольно близко к истине, но все же его там не было. Вот почему он высказывается по этому поводу так неопределенно. Не чувствует себя вправе судить. А я там был, и судить очень даже вправе. Нас поимели в жопу. Никто не знает наверняка, сознательно или нет, но я заявляю, что это все равно. Мои друзья погибли — погибли по-настоящему — без всякой на то необходимости. Только это и важно.

— Однако же как солдат вы должны…

— Цзян, не хочу тебя расстраивать, но я стараюсь больше не думать о себе как о солдате. Пытаюсь перерасти во что-нибудь иное.

— И кем же вы в таком случае себя считаете? — его тон остался вежливым, но в обращении появилась скованность, и еда в тарелке была позабыта. — Во что вы переросли?

Я пожал плечами:

— Сложно сказать. Во что-то получше, так или иначе. Наемного убийцу, возможно?

Его глаза блеснули. Я вздохнул.

— Цзян, мне очень жаль, если тебя это оскорбляет, но это правда. Тебе, наверное, не хочется ее слышать; мало какому солдату захочется. Когда ты надеваешь на себя эту форму, ты фактически декларируешь, что отказываешься от права принимать независимые решения о Вселенной и своем месте в ней.

— Это куэллизм, — сказал он, чуть не отпрянув от стола.

— Может быть. Но от этого правда не перестает быть правдой.

Я толком не мог понять, с какой стати я взялся что-то объяснять этому человеку. Возможно, дело было в его непробиваемом спокойствии ниндзя, которое так и хотелось пробить. Или, возможно, причиной был этот его безупречно исполненный смертоносный танец, разбудивший меня ни свет ни заря.

— Цзян, ответь себе на такой вопрос: что ты сделаешь, когда вышестоящий офицер прикажет тебе сбросить плазма-бомбу на госпиталь, полный раненых детей?

— Есть определенные действия…

— Нет! — резкость собственного голоса удивила меня. — Солдаты выбирать не вольны. Выгляни в окно, Цзян. В этой черной мути, которую разносит ветер, есть жировые молекулы, которые раньше были людьми. Мужчинами, женщинами, детьми, развеянными в пыль по приказу какого-то вышестоящего офицера. Потому что они были помехой.

— Это сделали кемписты.

— Ой, вот не надо.

— Я бы не стал исполнять…

— Значит, ты больше не солдат, Цзян. Солдаты следуют приказам. Невзирая ни на что. В ту секунду, когда ты отказываешься исполнять приказ, ты перестаешь быть солдатом. Становишься просто наемным убийцей, пытающимся изменить условия своего контракта.

Он встал.

— Пойду переоденусь, — сказал он холодно. — Пожалуйста, передайте мои извинения за задержку капитану Сутьяди.

— Без проблем, — я взял со стола киви и откусил вместе с кожурой. — Встретимся там.

Дождавшись, когда он удалится в противоположный спальный отсек, я поднялся из-за стола и вышел из тента навстречу утреннему солнцу, дожевывая мохнатую горьковатую кожицу, перемешанную с мякотью.

Снаружи медленно просыпался лагерь. На пути к общему тенту я увидел Амели Вонгсават, примостившуюся под одной из опорных стоек «Нагини», и Иветту Крукшенк, которая помогала ей удерживать на весу сегмент гидравлической системы. Вардани ночевала в лаборатории, а трое остальных женщин в итоге разместились в одном тенте, не знаю, случайно или преднамеренно. Никто из мужской части команды не стал претендовать на четвертую койку.

Заметив меня, Крукшенк помахала рукой.

— Хорошо спала? — крикнул я.

Она ухмыльнулась:

— Как, блин, убитая.

Хэнд ждал у входа в общий тент. Гладко выбритый, умытый, в безупречно чистом хамелеохромном комбинезоне. В воздухе витал легкий пряный запах, исходивший, как мне показалось, от его волос. Он был так похож на образ из рекламного ролика программы офицерской подготовки, что мне немедленно захотелось влепить ему пулю в лоб.

— Доброе утро.

— Доброе утро, лейтенант. Как поспали?

— Мало.

Три четверти тента были отведены под место сбора, оставшаяся четверть, отделенная перегородкой, предназначалась для нужд Хэнда. В центре стояла дюжина расставленных кольцом стульев, оборудованных меморибордами. Сутьяди работал с картографической проекцией, крутя туда-сюда крупное, размером со стол, центральное изображение береговой линии и прилегающих территорий, расставляя метки и делая записи в мемориборде своего стула. При моем появлении Сутьяди поднял голову.

— Ковач. Отлично. Если нет возражений, я хотел бы отправить вас с Сунь прокатиться на гравицикле.

Я зевнул:

— Вот повеселимся-то.

— Да, но это будет не единственная ваша задача. Я хочу поставить вспомогательное кольцо автотурелей в нескольких километрах отсюда, чтобы у нас было время подготовиться, в случае если периметр будет прорван, и, пока Сунь будет этим заниматься, кто-то должен прикрывать ей задницу. Ты за стрелка. Хансен и Крукшенк пойдут к центру с севера. Вы с Сунь — с юга, — он скупо улыбнулся. — Посмотрим, получится ли у вас встретиться где-нибудь посередине.

Я кивнул.

— Юмор, — я выбрал стул и плюхнулся на него. — Ты с ним поосторожней, Сутьяди. Вызывает привыкание.

* * *

Глядя на Заубервиль с обращенных к морю склонов хребта Дангрека, можно было яснее осознать степень разрушения. Взрывную воронку, образовавшуюся в крючкообразной оконечности полуострова, залило море, изменив при этом очертания береговой линии. Местность вокруг кратера по-прежнему дымилась, и с высоты были видны мириады крохотных очагов огня, тускло-красных, как маячки, отмечающие потенциальные горячие точки на политической карте.

От зданий же, от самого города не осталось и следа.

— Надо отдать Кемпу должное, — произнес я, обращаясь больше к задувающему с моря ветру, чем к кому-то еще, — он не склонен к переусложнению. Зачем думать о будущем? Как только ситуация начинает оборачиваться против него — бам! Просто берет и обрушивает огонь с небес.

— Что? — Сунь Липин все еще копалась во внутренностях только что установленной нами автотурели. — Ты мне?

— Да нет.

— С собой, значит, разговариваем? — она сдвинула брови, оценивая свою работу. — Плохой признак, Ковач.

Я хмыкнул и поерзал на сиденье стрелка. Гравицикл был наклонен под углом к шершавой траве, пара стационарных «санджетов» держала прицел на линии горизонта. Время от времени их дула подергивались — датчики движения реагировали то ли на колыхание травы, то ли на передвижение какого-нибудь мелкого зверька, чудом уцелевшего после взрыва.

— Так, ну всё, здесь закончили.

Сунь закрыла дверцу корпуса и сделала шаг назад, наблюдая, как турель, покачиваясь, точно пьяница, поднимается и поворачивается к горам. Из верхней части корпуса со щелчком выдвинулась ультравиб-батарея, и турель сразу протрезвела, словно вспомнив о своем жизненном предназначении. Гидравлическая система усадила ее на корточки, скрывая из поля зрения любого, кто стал бы подниматься по данному конкретному склону. Чуть ниже ствола из-под брони вылез метеодатчик. Машина начала до абсурдного походить на голодную лягушку, тянущую вверх одну особенно истощенную лапу.

Я прижал подбородок к контактному микрофону.

— Крукшенк, это Ковач. Ты меня слышишь?

— Яснее ясного, — лаконично ответила та. — Ты где, Ковач?

— Мы накормили-напоили номер шестой. Выдвигаемся на точку пять. Вы должны скоро оказаться в зоне нашей видимости. Убедитесь, что ваши метки читаются.

— Расслабься, а? Я как-никак профессионал.

— Только в прошлый раз тебя это не спасло, не правда ли?

Она фыркнула:

— Ниже пояса, чувак. Ниже пояса. Ты сам-то сколько раз умирал, Ковач?

— Больше одного, — признал я.

— Вот и заткнись тогда, — она насмешливо повысила голос.

— До скорого, Крукшенк.

— До скорого, до скорого. Конец связи.

Сунь взобралась на гравицикл.

— Ты ей нравишься, — бросила она через плечо. — Это так, к сведению. Мы с Амели полночи слушали о том, что бы она с тобой сделала, если бы вы оказались вместе в закрытой спасательной капсуле.

— Буду знать. То есть тебе это не по секрету рассказали?

Сунь включила двигатель, и вокруг нас сомкнулось ветровое стекло.

— Я полагаю, — сказала она задумчиво, — идея была как раз в том, чтобы кто-нибудь из нас донес это до тебя как можно скорее. Она родом с латимерского Лаймонского нагорья, а, насколько я понимаю, лаймонские девчонки не страдают попусту фигней, когда им хочется воткнуть вилку в розетку, — она обернулась, чтобы взглянуть на меня. — Ее слова, не мои.

Я ухмыльнулся.

— Но, конечно, ей придется поторопиться, — добавила Сунь, снова переведя глаза на приборную панель. — Через несколько дней у всех у нас либидо останется кот наплакал.

Я перестал ухмыляться.

Мы поднялись в воздух и двинулись вдоль хребта со стороны, обращенной к морю. Лететь на гравицикле было комфортно даже с загруженными багажными отсеками и переговариваться при поднятом ветровом стекле не составляло проблемы.

— Как ты считаешь, археолог правда может открыть портал? — спросила Сунь.

— Если кто-то вообще может, так это она.

— Если кто-то вообще может, — повторила она задумчиво.

Я в свою очередь задумался, вспоминая психодинамическую терапию, которую я применил для лечения Вардани; искалеченный внутренний мир, который мне пришлось вскрыть, снимая слой за слоем, точно бинты, которые загноились и приросли к мясу. А внутри, в центре, жесткий стержень, который и дал ей силы выстоять.

Когда началось вскрытие, она не смогла сдержать рыданий, но плакала, широко раскрыв глаза, словно борясь с сонливостью, смаргивая слезы с ресниц, сжав в кулаки прижатые к телу руки и сцепив зубы.

Пробудил ее я, но восстановилась она самостоятельно.

— Беру свои слова обратно, — сказал я. — Она точно может. Без всякого «если».

— Твоя вера в нее на удивление крепка, — в голосе Сунь, как мне показалось, не было осуждения. — Странно видеть это в человеке, который так старательно пытается похоронить себя под грузом безверия.

— Это не вера, — ответил я коротко. — Это знание. Большая разница.

— Только вот, насколько я понимаю, посланники обладают способностью легко преобразовать одно в другое.

— Кто тебе сказал, что я был посланником?

— Ты, — на этот раз по ее голосу мне показалось, что она улыбается. — Ну, по крайней мере, ты сказал об этом Депре, а я услышала.

— Очень ловко с твоей стороны.

— Благодарю. Так, значит, моя информация верна?

— На самом деле не очень-то. Откуда такие сведения?

— Моя семья родом с Дома Хань. Там посланников называют… — она произнесла несколько певучих коротких слогов, — что в переводе с китайского означает «тот, кто превращает веру в факты».

Я хмыкнул. Что-то похожее я слышал на Новом Пекине пару десятков лет назад. В большинстве колониальных культур фигура посланника рано или поздно обрастает мифами.

— Судя по голосу, на тебя это не произвело впечатления.

— Это заблуждение. Посланники обладают усиленной интуицией, только и всего. Понимаешь, о чем я? Скажем, ты выходишь из дома, погода ясная, но ты прихватываешь с собой куртку, повинуясь импульсу. Позже идет дождь. Какой тут механизм?

Она оглянулась через плечо и вздернула бровь:

— Везение?

— Может, и везение. Но, скорее, некие системы в мозге и теле, о существовании которых ты даже и не подозреваешь, на каком-то подсознательном уровне производят оценку окружающей среды, и иногда им даже удается протиснуть эту оценку сквозь барьер, выстроенный твоим суперэго. Подготовка посланников усиливает эту способность и помогает суперэго и подсознанию поладить между собой. Это не имеет ничего общего с верой, это просто ощущение, что за тем или иным фактом что-то стоит. Ты соединяешь одно с другим и набрасываешь общие очертания истины. Позже возвращаешься и заполняешь лакуны. Талантливые детективы занимались этим сотни лет безо всякой помощи. В нашем случае это просто суперусовершенствованная версия того же самого, — внезапно мне опостылели собственные словоизлияния; бойкие технические описания человеческих систем, за которыми можно спрятаться от эмоциональной реальности того, что представляла собой твоя работа. — А скажи-ка, Сунь, что тебя привело сюда с Дома Хань?

— Не меня, родителей. Они были биосистемными аналитиками, работали по контракту. Сюда их отправили пробоем, когда кооперативы Дома Хань вошли в долю в освоении Санкции IV. ОЧС транслировали их личности, я имею в виду. Загрузили в выращенных на заказ клонов сино-серии на Латимере. Все в соответствии с условиями контракта.

— Они все еще тут?

Она слегка поникла:

— Нет. Несколько лет назад они вышли на пенсию и вернулись на Латимер. Контракт на освоение Санкции IV принес хорошие деньги.

— И ты не захотела поехать с ними?

— Я здесь родилась. Это мой дом, — Сунь снова оглянулась на меня. — Полагаю, тебе трудно такое понять.

— Да нет, не очень. Я видел родины и похуже.

— Правда?

— Правда. Шария, например. Направо! Сворачивай направо!

Гравицикл накренился вперед и зашел на поворот. Реакция Сунь, учитывая, что она еще не до конца освоилась в оболочке, была выше всяких похвал. Я слегка переместился на сиденье, вглядываясь в склон холма. Мои руки легли на рукоять «санджета» и перевели его на ручное управление. С нынешними установками от автоматики на ходу было мало пользы, а временем на перепрограммирование мы не располагали.

— Там что-то движется, — я прижал подбородок к микрофону. — Крукшенк, наблюдаем движение. Присоединиться не хотите?

В ответ протрещало короткое:

— Летим. Сохраняйте метку.

— Ты его видишь? — спросила Сунь.

— Если бы я его видел, то уже подстрелил бы. А в прицеле что-нибудь есть?

— Пока нет.

— Вот ведь здорово-то.

— Я думаю…

Тут мы достигли вершины холма, и Сунь разразилась ругательствами, судя по звуку, на мандаринском. Она резко дернула гравицикл вбок и развернулась, поднявшись еще на метр вверх. Я увидел то, что мы искали.

— Это что еще за херня? — прошептал я.

Будь они поменьше, я мог бы решить, что смотрю на гнездо недавно вылупившихся биоинженерных червей для очистки ран. Серая масса, извивавшаяся на траве под нами, так же влажно поблескивала и копошилась, точно миллион пар микроскопических рук, моющих друг друга. Но червями, на которых мы сейчас смотрели, можно было бы покрыть все раны на Санкции IV за последний месяц. Это была шевелящаяся сфера в метр диаметром, которая медленно катилась по склону холма, как наполненный газом воздушный шар. В месте, куда упала тень от гравицикла, на поверхности сферы начали формироваться выпуклости. Они росли и негромко лопались, словно нарывы, опадая обратно и растворяясь в общей массе.

— Гляди-ка, — тихо сказала Сунь. — Мы ему нравимся.

— Что это за херня?

— Ты уже спрашивал, и я по-прежнему не знаю.

Она отогнала гравицикл ближе к вершине холма, которую мы только что перевалили, и опустилась. Я навел «санджеты» на нашего нового приятеля.

— Как думаешь, оно достаточно далеко?

— Не волнуйся, — сказал я мрачно. — Если оно хоть дернется в нашем направлении, я разнесу его на клочки просто из принципа. Чем бы оно ни было.

— Не самый интеллектуальный подход.

— Ну… В таком случае зови меня Сутьяди.

Похоже, после того как наша тень сошла с штуки внизу, она успокоилась. Внутреннее копошение продолжалось, но какого-то координированного движения в нашу сторону не наблюдалось. Опершись на станок «санджета», я принялся наблюдать, на секунду задумавшись, не находимся ли мы по-прежнему внутри мандрейковского конструкта и не видим ли очередное нарушение вероятностей, как то серое облако, что закрывало собой Заубервиль, когда его судьба еще не была определена.

До моих ушей донеслось глухое жужжание.

— А вот и наши подрывные молодцы, — я всмотрелся в северный склон хребта, приметил другой гравицикл и выставил нейрохим-увеличение. Из-за насеста за стрелковой установкой развевались по ветру волосы Крукшенк. Для скорости лета ветровое стекло гравицикла было сдвинуто и прикрывало только водителя. За стеклом, пригнувшись, сидел сосредоточенный Хансен. Я неожиданно почувствовал, как от этого зрелища в груди становится тепло.

Волчий ген, подумал я с раздражением. Необоримая штука.

Старый добрый Каррера. Ничего-то он не упустит, старая сволочь.

— Надо переслать это Хэнду, — сказала Сунь. — В архивах Картеля может найтись какая-то информация.

В моей памяти всплыл голос Карреры.

…Картель запустил…

Я посмотрел на шевелящуюся серую массу новыми глазами.

Твою же мать.

Завибрировав от резкой остановки, гравицикл остановился рядом с нашим. Хансен склонился вперед. Его брови сдвинулись.

— Это что за…

— Мы не знаем, что это за херня, — ядовито перебила Сунь.

— Нет, знаем, — сказал я.

Глава двадцать вторая

После того как Сунь поставила ролик на стоп-кадр, Хэнд некоторое время бесстрастно разглядывал застывшее изображение. Все остальные уже не смотрели на голодисплей. Глаза всех сидящих на расставленных кругом стульях и сгрудившихся у дверей людей были устремлены на Хэнда.

— Нанотехнологии, верно? — озвучил мысль всех присутствующих Хансен.

Хэнд кивнул. Его лицо представляло собой маску, но мои чувства посланника улавливали исходящие от него волны гнева.

— Экспериментальные нанотехнологии, — уточнил я. — Я-то думал, это стандартная страшилка, Хэнд. Не повод для беспокойства.

— Обычно так и есть, — его голос был ровен.

— Я работал с военными наносистемами, — сказал Хансен. — И я никогда не видел ничего подобного.

— И не могли видеть, — Хэнд слегка ожил и склонился вперед, указывая на голодисплей. — Это новая разработка. То, на что мы смотрим, называется нулевой конфигурацией. Нанобы не запрограммированы ни на какие действия.

— И что они делают? — спросила Амели Вонгсават.

Хэнд бросил на нее удивленный взгляд:

— Ничего. Они не делают ничего, госпожа Вонгсават. В буквальном смысле. Питаются, поглощая радиацию в зоне взрыва, умеренными темпами воспроизводятся и… существуют. Это их единственные параметры.

— Звучит довольно безобидно, — неуверенно произнесла Крукшенк.

Я заметил, как обменялись взглядами Сутьяди и Хансен.

— Безобидно, да, при нынешнем положении вещей, — Хэнд ткнул в кнопку на мемориборде своего стула, и стоп-кадр исчез. — Капитан, думаю, пора заканчивать сбор. Правильно ли я понимаю, что датчики предупредят нас о любом непредвиденном повороте событий заранее?

Сутьяди нахмурился.

— Любой движущийся объект будет замечен, — согласился он. — Но…

— Отлично. Значит, можем возвращаться к работе.

По кругу собравшихся пробежал ропот. Кто-то фыркнул. Сутьяди ледяным тоном призвал к порядку. Хэнд поднялся, откинул полог и прошел в свой жилой отсек. Оле Хансен дернул подбородком в сторону уходящего менеджера, и присутствующие отозвались одобрительным бормотанием. Сутьяди снова охладил общий пыл порцией своих «заткнулись все на хрен» и начал раздавать задания.

Я подождал, пока он закончит. Члены дангрекской команды стали расходиться по одному — по двое. Задержавшихся выпроводил Сутьяди. Таня Вардани чуть помешкала в дверях, глядя в мою сторону, но Шнайдер что-то прошептал ей на ухо, после чего они оба вышли с общим потоком. Сутьяди тяжело посмотрел на меня, осознав, что я остаюсь, однако тоже ретировался. Я помедлил еще пару минут, затем встал и прошагал к отсеку Хэнда. Прикоснувшись к панели звонка, вошел.

Хэнд лежал, растянувшись на раскладушке, и смотрел в потолок. Он едва взглянул в моем направлении.

— Чего тебе, Ковач?

Я взял стул и сел:

— Ну, для начала было бы неплохо уменьшить количество только что навешанной лапши.

— Что-то не припоминаю, чтобы кому-то лгал в последнее время. А я обычно стараюсь вести учет вранью.

— Правды ты тоже не очень-то много сообщил. По крайней мере нашим бойцам, а в случае со спецназом я считаю это ошибкой. Они не идиоты.

— Да, они не идиоты, — равнодушно, словно ботаник, помечающий образцы растений, произнес Хэнд. — Но они получают деньги, а это почти то же самое или даже лучше.

Я полюбовался на свою ладонь:

— Я тоже получил деньги, но это не помешает мне порвать тебе горло, если попытаешься вешать лапшу мне.

Молчание. Если угроза и произвела на него впечатление, он этого никак не выказал.

— Ну так что, — сказал я наконец, — собираешься ты мне рассказывать, что там с этими нанотехнологиями?

— С ними ничего. Я сказал госпоже Вонгсават чистую праву. Нанобы находятся в нулевой конфигурации, поскольку они ничего не делают.

— Да ладно, Хэнд. Если они ничего не делают, чего ты дергаешься?

Какое-то время он рассматривал потолок. Казалось, он не может оторваться от тускло-серой ткани. Я уже был готов встать и стащить его с кровати, но меня удержало какое-то из чувств посланника. Хэнд пытался что-то переосмыслить.

— Знаешь, чем хороша война, подобная этой?

— Тем, что не дает населению слишком крепко задумываться?

По его лицу проскользнула слабая улыбка:

— Тем, что предоставляет потенциал для инноваций.

Эти слова, казалось, внезапно придали ему сил. Он свесил ноги с постели и сел, упершись локтями в колени и сжав руки. Его взгляд встретился с моим.

— Что ты думаешь о Протекторате, Ковач?

— Шутишь, да?

Он покачал головой:

— Никаких хитростей. Никаких подвохов. Что для тебя Протекторат?

— «Костлявая рука мертвеца, сжимающая яйцо, из которого пытается вылупиться птенец»?

— Очень лирично, но я не спрашивал, как называла его Куэлл. Я спросил, что думаешь ты.

Я пожал плечами:

— Я думаю, что она права.

Хэнд кивнул.

— Да, — сказал он просто. — Она была права. Человечество покорило космос. Для этого мы нырнули в глубь измерения, для восприятия которого у нас нет органов. Мы выстроили общества на планетах, отстоящих друг от друга настолько, что самым быстрым из наших кораблей потребуется полтысячелетия, чтобы добраться из одной сферы нашего влияния до другой. И знаешь, как нам это удалось?

— Мне кажется, я уже слышал похожие речи.

— Это сделали корпорации. Не правительства. Не политики. Не этот сучий Протекторат, который мы так воспеваем. Корпоративное планирование поставило перед нами цель, корпоративные инвестиции обеспечили средства ее достижения, а корпоративные работники ее осуществили.

— Аплодисменты корпорациям, — я сдержанно похлопал.

Хэнд проигнорировал мой сарказм:

— А после того как мы все сделали, что происходит? Появляется ООН и надевает на нас намордник. Лишает нас власти, которую предоставила на время основания диаспоры. Снова облагает налогами, переписывает свои протоколы. Кастрирует нас.

— Я прям сейчас зарыдаю, Хэнд.

— Не смешно, Ковач. Имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, какого технологического прогресса мы могли бы сейчас достичь, если бы не этот намордник? Ты знаешь, какая у нас была скорость во времена диаспоры?

— Читал.

— В области астронавтики, криогеники, биологии, искусственного интеллекта, — перечислял он, загибая пальцы. — За десять лет мы достигли столько, что хватило на столетие. Глобальный тетраметовый приход для всего научного сообщества. И всему этому положили конец протоколы Протектората. Если бы нас не остановили, мы бы уже открыли сверхсветовые путешествия. Сто процентов.

— Ну, сейчас-то легко говорить. Мне кажется, ты опускаешь кое-какие неудобные исторические детали, но не суть. Ты хочешь сказать, что Протекторат изменил для вас протоколы только для того, чтобы вы по-быстрому выиграли эту войну?

— По сути, да, — он неопределенно покрутил руками. — Неофициально, разумеется. Так же неофициально, как присутствие всех этих протекторатских дредноутов возле Санкции IV. И неофициально каждый член Картеля имеет неограниченные полномочия во всем, что касается военных технологических разработок.

— И то, что там копошится на холме, это они и есть? Результат неограниченных полномочий?

Хэнд сжал губы:

— УКЖЦ. «Умная» система нанобов с ультракоротким жизненным циклом.

— Звучит многообещающе. И что же она делает?

— Не знаю.

— Ой, ну знае…

— Нет, — он склонился вперед. — Я не знаю. Никто из нас не знает. Это новый фронт. Это называется ОАН. Открытая адаптивная наносистема.

— ОАН? Обосраться, какое миленькое названьице. Это оружие?

— Разумеется.

— И как оно работает?

— Ковач, ты меня не слушаешь, — в его голосе начал проступать кое-какой невеселый энтузиазм. — Это эволюционирующая система. «Умная» эволюция. Никто не знает, что она делает. Попробуй представить, что могло произойти с жизнью на Земле, если бы молекулы ДНК обладали некими зачатками мышления — представь, как быстро эволюция привела бы нас к нынешнему состоянию. А теперь умножь эту цифру на миллион или еще больше, поскольку «короткий жизненный цикл» буквально означает «короткий». На последнем брифинге по проекту, на котором я присутствовал, я слышал, что им удалось свести протяженность жизни каждого поколения к четырем минутам. Что оно делает? Ковач, мы еще только начинаем понимать, что оно может делать. Систему моделировали в высокоскоростных конструктах, разработанных ВИИ, и каждый раз получался новый результат. Один раз система построила автопушки, похожие на кузнечиков размером с танк-паук, причем они могли взмывать на семьдесят метров вверх и пикировать вниз, не снижая точности огня. В другой раз она превратилась в облако спор, при контакте с которыми распадались любые углеродные молекулы.

— О как. Замечательно.

— Ну в нашем случае это не вариант — нет того количества военных, чтобы повлиять на эволюционный отбор.

— Но можно ждать чего угодно.

— Да, — Хэнд начал изучать свои руки. — Полагаю, что так. Как только система станет активной.

— И когда это может случиться?

Хэнд пожал плечами:

— Когда она потревожит турели Сутьяди. Как только они начнут в нее стрелять, она начнет эволюционировать, чтобы выработать ответ.

— А если мы взорвем ее прямо сейчас? Уверен, что именно за этот вариант отдаст голос Сутьяди.

— Чем взорвем? Если используем ультравиб «Нагини», просто быстрее подготовим ее ко встрече с турелями. Если используем еще что-нибудь, она начнет эволюционировать, обойдет и это препятствие и на турели выйдет только крепче и умнее. Это же нанотех. Нанобов не перебьешь поодиночке. Какая-то часть непременно уцелеет. Черт, Ковач, в лабораториях мы определили восьмидесятипроцентную смертность как эволюционный идеал. Какое-то количество — самые крепкие засранцы — выживает, и именно они поймут, как победить в следующий раз. Любое — буквально любое — действие, которое вышибет систему из нулевой конфигурации, только все ухудшит.

— Но должен же быть какой-то способ ее отключить.

— Способ есть. Нужны коды отмены проекта. Которых у меня нет.

То ли это сказывалось действие противорадиационных препаратов, какие бы мы там ни принимали, то ли что-то еще, но на меня вдруг навалилась усталость. В глаза как будто насыпали песка. Кроме вариации на тему давешней тирады Тани Вардани, обращенной к Сутьяди, сказать было особенно нечего. Лишь впустую сотрясать воздух. С такими людьми разговаривать бесполезно. Военные, корпоративные менеджеры, политики. Их можно только убить, да и это редко помогает исправить ситуацию. Их дерьмо никуда не девается, а им на смену приходит кто-то другой.

Хэнд кашлянул:

— Если нам повезет, мы закончим прежде, чем она далеко продвинется.

— Если Геде будет на нашей стороне, хотел ты сказать?

Он улыбнулся:

— Если угодно.

— Ты сам ни одному своему сраному слову не веришь, Хэнд.

Улыбка исчезла с его лица:

— Тебе откуда знать, во что я верю?

— УКЖЦ, ОАН. Ты знаешь все аббревиатуры. Знаешь результаты эмуляции в конструкте. Знаешь и софт, и хард этого мудацкого проекта. Каррера нас предупредил о наличии нанотеха, ты тогда и ухом не повел. А сейчас вдруг злишься, боишься чего-то. Что-то тут не сходится.

— Жалость какая, — он начал подниматься. — Я тебе сказал ровно столько, сколько намеревался, Ковач.

Я оказался на ногах быстрее, и в моей правой руке возник интерфейсный пистолет. Он приник к моей ладони, как будто кормился с нее.

— Сидеть.

Хэнд взглянул на пистолет…

— Не валяй д…

…затем на мое лицо и осекся.

— Сел. Быстро.

Он осторожно опустился обратно на постель:

— Если ты со мной что-то сделаешь, Ковач, то потеряешь все. Деньги на Латимере, возможность выбраться с планеты…

— После того что я услышал, меня это не очень беспокоит.

— Моя резервная копия сохранена, Ковач. Убить меня — даром потратить пулю. Меня переоблачат в Лэндфолле и…

— Тебе когда-нибудь стреляли в живот?

Его глаза встретились с моими. Он замолчал.

— Это разрывные пули с высокой проникающей способностью. Предназначены для стрельбы по живым целям в замкнутом пространстве. Входит пуля, а выходят мономолекулярные осколки. Я стреляю тебе в живот, и ты будешь умирать весь остаток дня. Резервная копия резервной копией, но через это вот ты пройдешь здесь и сейчас. Мне однажды довелось умирать подобным образом, и могу тебя заверить, что в твоих интересах постараться этого избежать.

— Полагаю, у капитана Сутьяди найдутся возражения.

— Сутьяди сделает, как я скажу, и остальные тоже. У тебя после сегодняшнего сбора завелось не так много друзей, а пасть жертвами твоих эволюционирующих нанобов они жаждут не более меня. А теперь давай предположим, что беседа все же закончится цивилизованно.

Он смотрел на меня, пытаясь по моему взгляду, по жестам оценить степень угрозы. Он, скорее всего, проходил какую-то дипломатическую подготовку и располагал определенными рефлексами психовосприятия, определенными навыками анализа подобных ситуаций, но посланники имели такую встроенную способность к обману, что мало какой корпоративный биотех мог ей что-то противопоставить. Посланники проецируют твердое намерение на основе искусственной веры. И сейчас даже я сам не мог сказать, выстрелю я в Хэнда или нет.

Он решил, что выстрелю. Или спасовал из-за чего-то еще. Я все понял по его лицу и убрал пистолет. Я действительно не знал, как могло повернуться дело. Такое бывает. Специфика профессии чрезвычайного посланника.

— Информация исключительно для твоих ушей, — произнес Хэнд. — Я расскажу остальным об УКЖЦ, но прочего им знать не надо. Это будет контрпродуктивно.

Я вздернул бровь:

— Что, все так плохо?

— Похоже, — медленно, словно преодолевая неприятный вкус слов во рту, произнес он, — я кое в чем несколько переусердствовал. Нас подставили.

— Кто?

— Имена тебе ничего не скажут. Конкуренты.

— Еще одна корпорация? — спросил я, снова усаживаясь.

Он покачал головой:

— ОАН — разработка «Мандрейк». Мы брали фрилансеров, специалистов по УКЖЦ, но сам проект остается внутренним делом «Мандрейк». Утечки исключены. Это свои же пытаются подняться по карьерной лестнице. Коллеги.

Последнее слово сорвалось с его губ, словно плевок.

— И много у тебя таких коллег?

Он состроил гримасу:

— В «Мандрейк» не ищут друзей, Ковач. Партнеры поддерживают тебя до тех пор, пока им это выгодно. Доверять кому-либо сверх этого — смерти подобно. Таковы правила игры. Боюсь, я кое в чем просчитался.

— Значит, они запустили ОАН в надежде, что ты не вернешься с Дангрека? Как-то не больно дальновидно, нет? Учитывая, с какой целью мы здесь находимся, я имею в виду.

Хэнд развел руками:

— Они не знают, с какой целью мы здесь. Эта информация находится в стеке «Мандрейк», и ни у кого, кроме меня, допуска к ней нет. Они надавили на все имеющиеся у них кнопки только для того, чтобы узнать, что я вообще нахожусь здесь.

— Если они пытаются тебя здесь похоронить…

Он кивнул:

— Именно.

Я вдруг осознал еще одну причину, по которой он не хотел получить сейчас пулю, и пересмотрел оценку нашего противостояния. Хэнд не спасовал — он просто просчитал варианты.

— И хорошо защищена твоя резервная копия?

— Вне «Мандрейк»? Она практически неприступна. Изнутри? — он осмотрел свои ладони. — Не знаю. Мы отбывали в спешке. Коды безопасности относительно старые. При достаточном количестве времени… — он дернул плечом. — Всегда все упирается во время, да?

— Мы всегда можем дать задний ход, — предложил я. — Использовать код связи с Каррерой и отступить.

Хэнд натянуто улыбнулся:

— А почему, ты считаешь, Каррера нам дал этот код? Использование экспериментальных нанотехнологий ограничено протоколами Картеля. Для запуска системы мои враги должны были располагать связями на уровне Военного совета. Из чего вытекает, что они имеют доступ к кодам «Клина» и любого другого воинского формирования, сражающегося на стороне Картеля. Забудь о Каррере. Он у них в кармане. Может, когда мы получили этот код, дело обстояло иначе, но теперь он просто маяк для наводки ракеты, только и ждущий активации, — еще одна натянутая улыбка. — А насколько я понимаю, при стрельбе «Клин», как правило, не мажет.

— Угу, — кивнул я, — как правило, не мажет.

— Ну вот, — Хэнд поднялся и подошел к окну, расположенному напротив его постели. — Теперь ты все знаешь. Доволен?

Я задумался.

— Единственное, что может вытащить нас отсюда целыми и невредимыми, это…

— Правильно, — сказал он, не отрывая взгляда от окна. — Сообщение с точным описанием нашей находки и серийный номер заявочного буя, закрепляющего ее за «Мандрейк» в качестве собственности. Это единственное, что сможет снова ввести меня в игру на достаточно высоком уровне, чтобы переиграть этих неверных.

Я выждал еще какое-то время, но, похоже, он закончил. Я поднялся, собираясь уходить. Он так и не посмотрел на меня. Глядя на его лицо, я вдруг испытал неожиданный прилив симпатии. Я хорошо представлял чувства, которые оставляет осознание собственного просчета. Я помедлил у выхода.

— Что? — спросил Хэнд.

— Возможно, тебе стоит помолиться, — сказал я. — Есть слабая вероятность, что от этого станет легче.

Глава двадцать третья

Вардани трудилась как проклятая.

Она атаковала непроницаемую складчатую поверхность портала с сосредоточенностью, которая граничила с яростью. Она часами сидела, набрасывая глифы и пытаясь установить их связи друг с другом. Когда она загружала их для секвенирования в тускло-серые инфочипы быстрого доступа, ее пальцы летали над клавишами, как у пианиста на тетрамете. Скармливая данные батарее синтезаторов, расставленных вокруг ворот, она, крепко обхватив себя руками, наблюдала, как сверкают контрольные панели, заявляя свой голографический протест против инопланетных протоколов, которые она им навязывала. Она изучала символы на сорока семи разных мониторах, пытаясь добиться обратной связи, которая помогла бы составить следующий сегмент. Не получая ее, собирала свои записи и, сцепив зубы, шагала обратно к баббл-тенту, чтобы начать все сначала.

Когда она там сидела, я старался не попадаться ей под ноги. Стоя на своем наблюдательном пункте возле грузового люка «Нагини», сквозь открытую дверь тента я видел ее склонившуюся над столом фигуру. Нейрохимическое зрение давало мне крупный план Таниного лица, сосредоточенно хмурящегося над планшетом или над декой для инфочипов. Когда она шла в пещеру, я заходил внутрь и, неподвижно застыв посреди беспорядочно разбросанных по полу распечаток, продолжал наблюдение через мониторы.

Она стягивала волосы в тугой пучок, но отдельные пряди выбивались и падали ей на лицо. Одна такая прядь, обрамлявшая ее профиль, вызывала у меня чувство, которое я сам не мог определить.

Я смотрел, как работает Вардани, и на то, что с ней делает эта работа.

Сунь и Хансен смотрели за турелями, сменяя друг друга за пультом дистанционного управления.

Сутьяди смотрел за входом в пещеру, независимо от того, работала там Вардани или нет.

Прочие члены команды смотрели еле-еле расшифрованные спутниковые трансляции. Для веселья — пропагандистские каналы кемпистов, когда был прием; государственные программы — в остальных случаях. Появление самого Кемпа вызывало улюлюканье, люди притворялись, что стреляют в экран; вербовочным роликам Лапине аплодировали и подпевали. По ходу дела реакции стали смешиваться в единый ироничный настрой, из-за чего Кемпа стали встречать в стиле Лапине и наоборот. Депре и Крукшенк наводили стволы на Лапине, а идеологические речи Кемпа, уже заученные наизусть, команда зачитывала хором, повторяя все приемы и демагогические ухватки. Практически все, что появлялось на дисплее, тут же вызывало взрыв весьма полезного в нынешних обстоятельствах смеха. Даже по лицу Цзяна время от времени пробегала тень улыбки.

Хэнд наблюдал за океаном, сосредоточив внимание на юге и востоке.

Иногда я поднимал голову и, глядя на звездные россыпи в ночном небе, думал о том, кто же сейчас смотрит за нами.

* * *

Через два дня автотурели нанесли первый удар по колонии нанобов.

Когда заработала ультравиб-батарея, меня как раз рвало завтраком. От залпа кости загудели, засосало под ложечкой, что отнюдь не способствовало улучшению самочувствия.

Три следующие друг за другом пульсации. Затем тишина.

Я вытер рот, спустил воду в унитазе и вышел наружу. Беспросветно-серое небо на горизонте было чистым, если не считать дыма, тянущегося от руин Заубервиля. Никакого другого дыма, никаких отблесков огня на горизонте, говоривших о повреждении техники.

Крукшенк тоже стояла на берегу с «санджетом» на изготовку, глядя в сторону холмов. Я подошел к ней.

— Чувствуешь?

— Угу, — я сплюнул в песок; в висках по-прежнему пульсировало то ли от приступа рвоты, то ли от ультравиб-залпа. — Похоже, мы вступили в бой.

Она искоса взглянула на меня:

— Ты как?

— Блевал. Ты нос-то не задирай. Через пару дней сама будешь заниматься тем же.

— Ну спасибо.

Снова прокатился рокот, отозвавшийся в каждом уголке тела, на этот раз более продолжительный. Внутренности заходили ходуном. Побочный выброс, распространение колебаний, отдача от направленной, сфокусированной волны, исходящей от батареи. Я скрипнул зубами и закрыл глаза.

— Это прицельный, — сказала Крукшенк. — Первые три выстрела были сопровождающими. Теперь она захватила цель.

— Отлично.

Рокот стих. Я наклонился и попытался просморкаться, освобождая ноздрю от остатков рвоты, застрявших в носоглотке. Крукшенк с интересом наблюдала за мной.

— Слушай, ну ты не могла бы?..

— О, пардон, — она отвела глаза.

Я продул другую ноздрю, снова сплюнул и стал рассматривать горизонт. Небо по-прежнему было чистым. В ошметках рвоты и слизи у моих ног виднелись маленькие капли крови. Похоже, процесс распада пошел.

Херово.

— А где Сутьяди?

Она ткнула в сторону «Нагини». Под носом штурмовика находилась передвижная рампа, на которой стояли Сутьяди и Оле Хансен, по всей видимости, обсуждая что-то имеющее отношение к передней батарее судна. На песке неподалеку, наблюдая за ними, сидела Амели Вонгсават. Депре, Сунь и Цзян либо доедали завтрак на камбузе, либо занимались чем-то еще, коротая время.

Приставив ладонь козырьком ко лбу, Крукшенк посмотрела на стоящих на рампе мужчин.

— Думаю, наш капитан только этого и ждал, — сказала она задумчиво. — Он наворачивал круги вокруг этих пушек с самого нашего прибытия. Смотри, как улыбается.

Я побрел к рампе, борясь с то и дело подступающей тошнотой. Заметив меня, Сутьяди присел на корточки у края. Никаких следов улыбки на его лице не наблюдалось.

— Похоже, наше время истекло.

— Еще нет. Хэнд говорит, что нанобам потребуется несколько дней, чтобы приспособиться к ульравиб-ударам. Я бы сказал, время истекло где-то наполовину.

— В таком случае остается надеяться, что твоя подружка-археолог продвинулась на столько же. У тебя не было возможности пообщаться с ней в последнее время?

— Да разве ж хоть у кого-нибудь была такая возможность?

Он состроил гримасу. После того как все узнали об ОАН, Вардани не проявляла особенной разговорчивости. Она приходила поесть, исключительно чтобы восполнить дефицит калорий, после чего удалялась. От попыток завязать беседу она отстреливалась односложными ответами.

— Было бы неплохо получить сводку по текущему состоянию дел, — сказал Сутьяди.

— Попробуем.

Я зашагал по берегу, на ходу обменявшись с Крукшенк особым лаймонским рукопожатием, которому она меня научила. Действие было рефлекторным, но оно вызвало легкую улыбку на моем лице, и даже тошнота слегка отступила. Этому я научился в Корпусе. Рефлексы могут действовать на самых неожиданных и глубоких уровнях.

— Есть минутка поговорить? — спросила Амели Вонгсават, когда я проходил мимо ее наблюдательного пункта.

— Угу, я сейчас вернусь. Нужно проверить, как там наша трудоголичка.

Фраза не произвела особенного комического эффекта.

Сидя на раскладном стуле в углу пещеры, Вардани хмуро разглядывала портал. На экранах-филигранниках, растянутых над ее головой, мерцали последовательности символов. Плетенка инфокатушки сбоку была очищена, минимизированные инфогранулы потерянно кружили в верхнем левом углу. Необычная манера — большинство людей, когда заканчивают работу, прижимают инфогранулы к проекционной поверхности, — а тут казалось, что Таня просто смахнула с рабочего стола все стоящие на нем предметы. Наблюдая за ней, я не раз видел, как она так делала, как направленный вверх взмах руки придавал гневу и раздражению некоторую элегантность. Мне нравилось на это смотреть.

— Хорошо бы ты не задавал очевидных вопросов, — сказала Вардани.

— Нанобы начали действовать.

Она кивнула:

— Да. Я почувствовала. Сколько это нам оставляет, три-четыре дня?

— Хэнд сказал, самое большее — четыре. Так что ровным счетом никакого давления.

Это вызвало слабую улыбку. По всей видимости, я потихоньку разогревался.

— Есть какой-нибудь прогресс?

— Это как раз и есть очевидный вопрос, Ковач.

— Извини, — я отыскал ящик и сел. — Сутьяди, однако, начинает дергаться. Ему нужны параметры.

— Ну в таком случае я срочно заканчиваю плевать в потолок и просто беру и открываю эту штуку.

Я сам растянул губы в улыбке:

— Ага, было бы неплохо.

Повисла пауза. Портал приковал к себе мое внимание.

— Все же правильно, — пробормотала Вардани. — Длины волн верные, звук и визуальное изображение тоже. Математическая часть в порядке — ну то есть, насколько я понимаю математическую часть, она в порядке. Я отталкивалась от того, что должно произойти, экстраполировала. Насколько помню, именно так мы и делали в прошлый раз. Должно все, мать его, работать. Что-то я упускаю. Что-то забыла. Что-то, возможно, — ее лицо дернулось, — из меня вышибли.

В голосе послышался истерический надлом, и она замолчала, остановившись на грани, отделявшей ее от воспоминаний, которые она не могла себе позволить. Я поспешил на помощь.

— Если кто-то побывал здесь до нас, мог он каким-то образом изменить установки?

Она помолчала еще с минуту. Я ждал. Наконец она подняла голову.

— Спасибо, — она прочистила горло. — Кхм. За доверие. Но это, знаешь, очень вряд ли. «Очень» — это в смысле миллион к одному. Нет, я практически уверена: я что-то упускаю.

— Но это возможно?

— Это возможно, Ковач. Все на свете возможно. Но с реалистической точки зрения — нет. Ни один человек не мог бы этого сделать.

— Смогли же люди его открыть, — заметил я.

— Ну да. Ковач, даже собака может открыть дверь, встав на задние лапы. Но когда ты последний раз видел собаку, которая сняла бы дверь, поменяла петли и повесила дверь обратно?

— Ясно.

— Иерархия сложности. Все, чему мы научились в плане обращения с марсианскими технологиями, — читать астронавигационные карты, пользоваться штормовыми укрытиями, кататься на той подземке, что обнаружили на Земле Нкрумы, — все это вещи, которые рядовой взрослый марсианин мог делать с закрытыми глазами. Базовые технологии. Как водить машину или пользоваться бытовой техникой. А сейчас, — она ткнула в сторону изогнутого шпиля, высящегося за рядами ее аппаратуры, — мы имеем дело с высшим достижением их научной мысли. Ничего подобного мы не находили за все пятьсот лет ковыряния в земле более чем тридцати планет.

— Может, мы просто не там ищем. «Хватаемся за блестящую пластиковую оболочку, топча ногами сложную электронику, которую она некогда покрывала».

Она бросила на меня недобрый взгляд:

— Ты что, заделался вдруг поклонником Вычинского?

— Почитал кое-что в Лэндфолле. Более поздние его работы найти было непросто, но у «Мандрейк» довольно эклектичные базы данных. Судя по тому, что я успел увидеть, он был практически убежден, что поисковый протокол Гильдии — от начала и до конца полное говнище.

— Он это писал от обиды. Не так-то легко в одночасье превратиться из признанного мыслителя в гонимого диссидента.

— Но он предсказал порталы, так ведь?

— Практически да. В архивных материалах, собранных его командами в Брэдбери, встречались намеки на них. Пара упоминаний чего-то под названием «Шаг за пределы». Гильдия решила интерпретировать это как описание технологии гиперсвязи из-под пера какого-то лирика. В то время мы не могли определить, какого рода текст перед нами. Эпическая поэзия и прогноз погоды выглядели для нас совершенно одинаково, и Гильдия была счастлива уловить хотя бы общую суть написанного. Понимание, что «Шаг за пределы» обозначает «коммуникатор гиперсвязи», еле выхватили из челюстей невежества. Ведь если это понятие относилось к какой-то еще неизвестной технологии, от него не было бы никакого толка.

Пещеру начала сотрясать постепенно нарастающая вибрация. С распорных конструкций, установленных на скорую руку, посыпалась пыль. Вардани посмотрела вверх.

— Ого.

— Да уж, ты тут поосторожней. Хансен и Сунь считают, что этот крепеж выдержит, даже если источник ревербераций будет располагаться гораздо ближе, чем внутреннее кольцо автотурелей, но, с другой стороны, — я пожал плечами, — им обоим в прошлом уже довелось совершить как минимум одну фатальную ошибку. Я подгоню рампу, чтобы на тебя не обрушилась крыша в момент твоего триумфа.

— Спасибо.

Я снова пожал плечами:

— Ну, это в наших общих интересах, чего уж там.

— Я другое имела в виду.

— А, — я махнул рукой, неожиданно ощутив неловкость, — слушай, ты уже открывала эту штуку раньше. Сможешь открыть и снова. Просто вопрос времени.

— Которого у нас нет.

— Скажи-ка мне вот что, — подготовка посланника тут же побудила меня найти какой-нибудь способ рассеять уныние, все сильнее проступавшее в ее голосе. — Если это и впрямь вершина марсианской технической мысли, как тогда твоей команде вообще удалось его открыть? Так что…

Я умиротворяюще поднял руки.

На ее лице снова появилась усталая улыбка, и я вдруг подумал о том, как сильно на ней успело сказаться радиационное отравление на пару с его химическим противовесом.

— Ты так и не понял, Ковач? Это же тебе не люди. Они мыслят иначе, чем мы. Вычинский называет это «повышенной демократической технодоступностью». Как и в случае со штормовыми укрытиями. Доступ к ним был открыт любому — в смысле, любому марсианину — по той причине, что, ну, а зачем разрабатывать технологию, недоступную представителям твоего же собственного вида?

— Да, тут ты права. Это не по-человечески.

— Это вообще одна из причин конфликта Вычинского с Гильдией. Он написал о штормовых укрытиях статью. С научной точки зрения укрытия устроены довольно сложно, но реализация их такова, что это не имеет значения. Системы управления сделаны так просто, что ими можем пользоваться даже мы. Он назвал это явным признаком внутривидового единства и заявил, что концепция марсианской империи, которую разрывает на части война, попросту фигня.

— Не понимал, в каких случаях надо помалкивать, значит?

— Можно и так сказать.

— А какова же была его точка зрения? Война против иной расы? Кого-то, с кем нам еще не пришлось столкнуться?

Вардани дернула плечом:

— Либо так, либо они просто покинули этот регион галактики и отправились куда-то еще. Он не стал разрабатывать вглубь ни ту ни другую линию. Вычинский был иконоборцем. Его больше заботило ниспровержение того идиотизма, который уже успела нагородить Гильдия, чем построение собственных теорий.

— Удивительно глупое поведение для столь неглупого человека.

— Или удивительно бесстрашное.

— Можно и так сказать.

Вардани покачала головой.

— Ну, как бы там ни было. Одним словом, мы можем пользоваться всеми обнаруженными нами технологиями, которые мы можем понять, — она указала на ряды оборудования вокруг портала. — Нам приходится синтезировать свет, излучаемый горловой железой марсиан, как и звуки, которые, как мы думаем, они производили, но если мы что-то понимаем, то можем этим чем-то пользоваться. Ты спрашиваешь, как мы могли расколоть его в прошлый раз. А он так устроен. Любой марсианин, желающий воспользоваться порталом, мог его открыть. А значит, располагая этим вот оборудованием и достаточным количеством времени, можем и мы.

В ее голосе прозвучали упрямые ноты. Она снова была на коне. Я медленно кивнул и сполз с крышки ящика.

— Уходишь?

— Я должен поговорить с Амели. Тебе что-нибудь нужно?

Она бросила на меня странный взгляд.

— Больше ничего, спасибо, — она слегка выпрямилась в кресле. — Мне надо прогнать еще пару последовательностей, потом пойду поем.

— Отлично. Увидимся там. А, — я притормозил, — что сказать Сутьяди? Что-то ему да придется сказать.

— Скажи, что я открою портал не позднее, чем через два дня.

— Что, правда?

Она улыбнулась:

— Вряд ли. Но ты все равно скажи.

* * *

Хэнд был занят.

На полу в его комнате змеились сложные узоры из песка, а во всех четырех углах курились ароматические черные свечи. Менеджер «Мандрейк» восседал в позе лотоса в точке, где сходились линии, и пребывал в некоем подобии транса. В руках Хэнд держал медную чашу, куда капала кровь из рассеченного большого пальца. В середине чаши лежал вырезанный из кости символ, белый в красную крапинку крови.

— Что за херней ты тут маешься, Хэнд?

Он вынырнул из транса, и его лицо исказилось от ярости:

— Я сказал Сутьяди, чтобы меня не беспокоили.

— Угу, он передал. Так что за херней ты маешься?

Повисла пауза. Я анализировал состояние Хэнда. Язык тела говорил о том, что он был близок к насилию, и это меня вполне устраивало. Процесс медленного умирания сделал меня дерганым и склонным к членовредительству. Вся та симпатия, которую я испытывал к Хэнду пару дней назад, быстро испарялась.

Наверное, он в свою очередь проанализировал меня. Его левая рука опустилась, напряжение сошло с лица. Отставив чашу, он слизнул с пальца остатки крови.

— Я и не рассчитывал на понимание с твоей стороны, Ковач.

— Давай угадаю, — я обвел взглядом свечи, в воздухе стоял тяжелый и резкий запах благовоний. — Хочешь разжиться поддержкой сверхъестественных сил, чтобы вытащить нас из нынешней передряги.

Хэнд перегнулся и, не вставая, задул ближайшую свечу. Его мандрейковская маска уже вернулась обратно, голос был спокойным:

— Как обычно, Ковач, ты касаешься темы, о которой не имеешь ни малейшего представления, с тактичностью стада шимпанзе. Скажу только, что существуют ритуалы, соблюдение которых необходимо для любых плодотворных взаимоотношений с духовным миром.

— Не, ну вот это я, наверное, способен понять, ну так, в общих чертах. Ты говоришь о системе «баш на баш». Quid pro quo. Лужица крови в обмен на горстку услуг. Весьма коммерческий подход, Хэнд, весьма корпоративный.

— Ты чего хочешь, Ковач?

— Интеллектуальной беседы. Я подожду снаружи.

Я откинул полог и вышел, с удивлением почувствовав, как задрожали при этом руки. Должно быть, необработанная обратная связь от биоэлектроники в ладонных пластинах. Они и в лучшее-то время вели себя нервно, как беговые собаки, в высшей степени враждебно реагируя на любое покушение на их операционную целостность, и от радиации страдали, наверное, не меньше, чем остальные части моего тела.

Пары от благовоний Хэнда застряли в носоглотке, как лоскуты мокрой тряпки. Я откашлялся. В висках запульсировало. Я скорчил рожу и издал вопль шимпанзе. Поскреб под мышками. Прочистил горло и еще раз откашлялся. Сел на один из стульев, составленных в круг, и осмотрел свою руку. Дрожь в конце концов унялась.

У Хэнда ушло минут пять, чтобы прибрать свою ритуальную атрибутику. Когда он вышел, то выглядел как достаточно рабочая версия того Матиаса Хэнда, которого мы привыкли видеть. Под глазами залегла синева и кожа приобрела сероватый оттенок, но той отрешенности, которую я видел во взглядах других людей, умирающих от радиационного отравления, в его взгляде не было. Хэнд не давал ей проявиться. На его лице читалось разве что медленно вызревающее осознание собственной неизбежной смертности, да и это мог различить лишь глаз посланника.

— Надеюсь, у тебя что-то очень важное, Ковач.

— Надеюсь, что нет. Амели Вонгсават сообщила мне, что прошлой ночью отключалась бортовая система наблюдения «Нагини».

Он посмотрел на меня.

Я кивнул:

— Ага. Минут на пять-шесть. Это нетрудно провернуть — Вонгсават говорит, систему можно убедить, что это часть стандартной процедуры инспекционной проверки. Так что сигналов тревоги не было.

— О Дамбалла, — он выглянул наружу и окинул взглядом берег. — Кто еще в курсе?

— Ты. Я. Амели Вонгсават. Она сказала мне, я сказал тебе. Ты, возможно, скажешь Геде, и он предпримет что-нибудь по этому поводу.

— Не начинай, Ковач.

— Время принять управленческое решение, Хэнд. Полагаю, Вонгсават вне подозрений — иначе с чего бы ей мне об этом рассказывать. Насчет себя я тоже уверен, и, полагаю, ты тоже ни при чем. За исключением нас троих, затрудняюсь сказать, кому еще мы можем доверять.

— Вонгсават проверила состояние корабля?

— Говорит, что настолько тщательно, насколько было можно, оставаясь на земле. Я больше беспокоюсь насчет оборудования в грузовом отсеке.

Хэнд закрыл глаза:

— Н-да. Просто замечательно.

Он начинал перенимать мою речевую манеру.

— В интересах безопасности я бы предложил, чтобы Вонгсават подняла корабль в воздух с нами двумя на борту — под предлогом слетать проведать наших наноприятелей. Она может запустить проверку систем, а мы займемся грузовой декларацией. Организуй это сегодня к ночи — как раз пройдет достаточно времени после обстрела нанобов.

— Хорошо.

— Также порекомендовал бы отныне иметь при себе одну из таких вот штучек, — я продемонстрировал компактный парализатор, которым меня снабдила Вонгсават. — И носить так, чтобы она не бросалась в глаза посторонним. Милая вещица, да? Как я понимаю, стандартная флотская модификация, прямиком из аварийного комплекта из пилотской кабины «Нагини». На случай мятежа. Минимальные последствия, если облажаешься и выстрелишь не в того, кого надо.

Он протянул руку.

— Не-а. Обзаведись собственным, — я опустил малютку-парализатор обратно в карман куртки. — Обратись к Вонгсават. Она тоже экипирована. Нас троих должно хватить, чтобы подавить в зародыше что бы то ни было.

— Ну да, — он снова прикрыл веки и потер большим и указательным пальцем внутренние уголки глаз. — Ну да.

— Да уж. Такое ощущение — кто-то сильно не хочет, чтобы мы прошли сквозь этот портал, правда? Может, ты не тем чувакам воскуриваешь фимиам?

Ультравиб-батареи снаружи дали новый залп.

Глава двадцать четвертая

Амели Вонгсават подняла корабль на пять километров, некоторое время покружила над землей, после чего включила автопилот. Сгрудившись в кабине, мы трое выжидательно уставились на полетный голодисплей, как дикари на пламя костра. Когда спустя три минуты ни в одной из систем «Нагини» не произошло никакого фатального сбоя, Вонгсават выпустила из легких воздух, который она, похоже, удерживала все это время.

— Наверное, не стоило волноваться, — сказала она без особой убежденности. — Тот, кто здесь развлекался, вряд ли захотел бы умереть вместе со всеми нами, какова бы ни была его цель.

— А это, — сказал я угрюмо, — зависит исключительно от степени его самоотверженности.

— Ты думаешь, что это Цз…

Я приложил к губам палец:

— Никаких имен. Пока рано. Не давай мыслям опережать события. Ну и к тому же стоит учитывать, что наш саботажник просто может уповать на профессионализм их поисковой команды. Все стеки ведь останутся целыми и невредимыми, если наш борт рухнет с небес, так ведь?

— Да, если только топливные элементы не заминированы.

— Ну вот видишь, — я повернулся к Хэнду. — Что, приступим?

* * *

Обнаружить проблему в грузовом отсеке не составило труда. Стоило Хэнду сломать печать на первом же взрывоустойчивом контейнере, оттуда повалил такой дым, что нас тут же вынесло обратно в отсек экипажа. Я хлопнул по панели аварийной герметизации, и дверь с грохотом упала. Щелкнули замки. Я лежал на спине, вытирая слезящиеся глаза и заходясь кашлем. Легкие горели, словно их раздирали чьи-то когти.

— Вот… жопа…

В поле зрения возникла Амели Вонгсават:

— Ребята, с вами всё в…

Слабо кивая, Хэнд замахал рукой, отсылая ее назад.

— Коррозионная граната, — просипел я. — Должно быть, открыли, бросили и заперли снова. Амели, что там находилось?

— Момент, — пилот вернулась в кабину, чтобы взглянуть на грузовую декларацию. — Похоже, в основном медицинское оборудование. Запасные модули для автохирурга, кое-какие антирадиационные препараты. Аппаратура для УЛПиО, экзокостюм для тяжелораненых. А, и еще заявочный буй «Мандрейк».

Я кивнул Хэнду.

— Ну, понятно, — я приподнялся и сел, привалившись спиной к изгибу корпуса. — Амели, не проверишь, где размещены остальные буи? И предлагаю проветрить грузовой отсек, прежде чем мы снова откроем дверь. Я и без этого говна уже загибаюсь.

Над моей головой висел автомат с напитками. Я протянул руку, достал пару банок и перебросил одну Хэнду.

— Держи. Запей оксиды.

Он поймал ее со смешком. Я усмехнулся в ответ.

— Итак?

— Итак, — он распечатал банку. — Судя по всему, источник утечки, которую мы обнаружили в Лэндфолле, проследовал за нами и сюда. Или ты думаешь, кто-то вчера просочился сюда извне, чтобы устроить диверсию?

Я поразмыслил:

— Маловероятно. Учитывая резвящихся тут нанобов, двойное кольцо турелей и смертельный уровень радиации на всем полуострове, явиться сюда мог только одержимый маньяк.

— Те кемписты, что проникли на территорию лэндфолльской Башни, подошли бы под такое описание. Они как-никак выжгли себе стеки. Настоящая смерть.

— Хэнд, если бы я пошел против «Мандрейк корпорейшн», я бы, наверное, и сам этим озаботился. Не сомневаюсь, что ваше подразделение контрразведки располагает премилым софтом для допросов.

Он пропустил мое замечание мимо ушей и стал развивать тему:

— Для того, кто смог расколоть Башню «Мандрейк», не составило бы труда пробраться прошлой ночью на борт «Нагини».

— Согласен, но более вероятен вариант внутренней утечки.

— Хорошо, давай будем исходить из этого. Кто? Твоя команда или моя?

Я склонил голову в сторону пилотской кабины и громко произнес:

— Амели, включи автопилот и иди сюда. Не хотелось бы создать впечатление, что мы обсуждаем тебя за твоей спиной.

После весьма короткой паузы в проеме двери показалась Амели Вонгсават со слегка смущенным выражением лица.

— Уже включила, — сказала она. — Я… э-э… я и так слушала.

— Ну и отлично, — я сделал приглашающий жест. — Потому что, рассуждая логически, сейчас ты единственный человек, кому мы можем по-настоящему доверять.

— Спасибо.

— Он сказал, «рассуждая логически», — после того как я прервал его молельный сеанс, настроение Хэнда так и не улучшилось. — Это не комплимент, Вонгсават. Ты сообщила Ковачу об отключении систем — это практически снимает с тебя подозрения.

— Если только я не прикрывала себя на случай, если кто-то откроет контейнер и обнаружит саботаж.

Я прикрыл глаза:

— Амели…

— Твоя или моя команда, Ковач? — нетерпеливо переспросил Хэнд. — Какая из?

— Моя команда? — я открыл глаза и принялся разглядывать этикетку на банке; после того как Вонгсават сообщила о случившемся, я уже успел пару раз поразмыслить на этот счет и полагал, что достаточно хорошо все продумал. — У Шнайдера как у пилота хватит навыков отключить бортовые мониторы. У Вардани, думаю, не хватит. Но и в том и в другом случае кто-то должен был сделать им более выгодное предложение, чем… — я выдержал паузу и бросил взгляд на кабину пилота. — …чем «Мандрейк». Что трудно представить.

— Мой опыт говорит, что достаточно сильные политические убеждения могут перекрыть материальную выгоду в качестве мотивации. Может кто-то из них оказаться кемпистом?

Я подумал о том, что успел узнать за время нашего знакомства о Шнайдере.

«Наблюдать что-то подобное еще хоть раз в своей жизни мне на хер не всралось. Я пас, чего бы мне это ни стоило…»

И о Вардани:

«Сегодня мне пришлось увидеть, как было убито сто тысяч человек… Если я решу прогуляться, то буду знать, что меня обдувает ветер, в котором носятся частицы этих людей…»

— Не думаю.

— Вардани была в лагере для интернированных.

— Хэнд, четверть населения планеты сидит в лагерях для интернированных. В этом клубе членство получить несложно.

Возможно, мой голос был не так равнодушен, как я этого хотел. Хэнд тут же сменил тему.

— Ну хорошо, теперь что касается моей команды, — он виновато покосился на Вонгсават. — Кандидатов отобрали случайным образом и загрузили в новые оболочки всего несколько дней назад. Едва ли кемписты успели бы за это время до них добраться.

— А Могильеру ты доверяешь?

— Доверяю в том смысле, что ему насрать на все, кроме своего процента. И он достаточно умен и понимает, что Кемпу не победить в этой войне.

— Подозреваю, что и Кемп достаточно умен и понимает, что Кемпу не победить в этой войне, но это никак не сказывается на его вере в то, что она необходима. Перекрывает материальную выгоду, если помнишь.

Хэнд закатил глаза:

— Ладно, кто? Твоя ставка?

— Существует еще одна возможность, которую ты не учитываешь.

Он посмотрел на меня:

— Ой, только не это. Не надо этих сутьядевских сказок про полуметровые клыки.

Я пожал плечами.

— Как хочешь. У нас два необъясненных трупа, у которых вырезали стеки и еще черт знает что сделали, и они, похоже, участвовали в экспедиции, собиравшейся открыть портал. Теперь портал собираемся открыть мы, — я ткнул пальцем в пол, — получаем вот такое. Разные экспедиции с разрывом в месяцы или даже год. Единственное, что между ними есть общего, — то, что находится по другую сторону портала.

Амели Вонгсават склонила голову набок:

— На месте первоначальных раскопок Вардани никаких проблем же не было, разве нет?

— По их наблюдениям, не было, — я сел ровнее, пытаясь упорядочить течение мыслей. — Но кто знает, сколько времени занимает реакция этой штуковины. Откроешь ее, обратишь на себя внимание. Если у тебя высокий рост и перепончатые крылья, то все нормально. Если нет, запускается какой-нибудь… ну я не знаю, скажем, какой-нибудь медленно действующий аэрогенный вирус.

Хэнд фыркнул:

— И как он действует?

— Не знаю. Может, эта сука проникает тебе в мозг и… что-то с тобой делает. Превращает в психопата. Заставляет перебить коллег, вырубить их стеки и спрятать трупы в сетях. Уничтожить экспедиционное оборудование, — я заметил, как они оба смотрят на меня. — Да ладно, ладно, знаю я. Просто набрасываю варианты. Но вы задумайтесь. У нас там наносистема занимается эволюционным производством собственных боевых машин. И это мы построили. Человечество. А человечество отстает от марсиан на несколько тысяч лет по самым консервативным оценкам. Кто знает, какие защитные механизмы могли разработать и оставить марсиане.

— Может быть, во мне говорят годы коммерческой деятельности, Ковач, но мне трудно поверить в существование защитного механизма, который раскочегаривается целый год. В смысле, я бы акции такой компании не купил, а я по сравнению с марсианами пещерный человек. Гипертехнология, я полагаю, автоматически предполагает гиперэффективность.

— Ты, блин, и впрямь пещерный человек, Хэнд. Начнем с того, что ты оцениваешь все подряд, включая эффективность, с точки зрения прибыли. Система не обязана обеспечивать внешнюю выгоду, чтобы быть эффективной, она просто должна работать. Что вдвойне справедливо в случае оружия. Повернись к окну и погляди на то, что осталось от Заубервиля. Где тут чья-то прибыль?

Хэнд пожал плечами:

— Спроси Кемпа. Это его рук дело.

— Ну хорошо, посмотри на это так. Пять-шесть веков назад оружие вроде того, что сровняло с землей Заубервиль, использовалось бы исключительно для устрашения. Ядерные боеголовки в то время еще пугали людей. Теперь же мы швыряем их направо и налево, как игрушки. Мы знаем, как подчищать за ними, как справляться с последствиями, в результате чего их применение стало возможным. Сейчас для устрашения нам приходится использовать генетику, ну или нанотехнологии. Это что касается нас, нашего положения вещей. Легко предположить, что у марсиан на войне в этом плане были проблемы посерьезнее. Что они могут использовать для устрашения?

— Нечто, превращающее людей в кровожадных маньяков? — вид у Хэнда был скептическим. — Через год? Да ладно.

— Да, но если этот процесс не остановить?

Наступила тишина. Я по очереди оглядел их обоих и кивнул.

— Что, если это нечто поступает по каналу гиперсвязи, как этот портал, выжигает поведенческие протоколы в каждом мозге, который попадается на пути, и в конце концов поражает все живое по эту сторону? Неважно, с какой скоростью оно будет распространяться, если в итоге сожрет все население планеты.

— Эвак… — Хэнд сам понял, куда ветер дует, и заткнулся.

— Эвакуация невозможна, поскольку она распространится повсюду, куда бы мы ни направились. Ничего нельзя сделать, кроме как изолировать планету и наблюдать за ее гибелью на протяжении, возможно, одного-двух поколений, но без всякой надежды на ремиссию.

Снова навалилась тишина, окутав нас холодными складками, точно мокрая простыня.

— Ты считаешь, нечто подобное происходит на Санкции IV? — наконец спросил Хэнд. — Поведенческий вирус?

— Ну, это, по крайней мере, объяснило бы войну, — безмятежно заметила Вонгсават, и вся наша троица неожиданно для себя разразилась смехом.

Напряжение спало.

* * *

Вонгсават раскопала пару кислородных масок в пилотском аварийном комплекте, и мы с Хэндом направились обратно в грузовой отсек. Открыли восемь оставшихся контейнеров и отступили на приличное расстояние.

Три безнадежно повредила коррозия. Четвертый пострадал частично: неисправная граната разнесла лишь четверть содержимого. Мы обнаружили фрагменты, в которых опознали обломки боеприпасов из оружейного запаса «Нагини».

Мать вашу.

Треть антирадиационных препаратов. Потеряна.

Резервный софт для половины автоматических систем экспедиции. Уничтожен.

Остался только один буй.

* * *

Вернувшись в пилотский отсек, мы сели, сняли маски и какое-то время молчали, погрузившись в мысли. Дангрекская команда, словно взрывоустойчивый контейнер, плотно запечатанный профессионализмом бойцов элитных войск и физическим превосходством боевых оболочек.

Разъеден изнутри.

— Так что вы скажете остальным? — поинтересовалась Вонгсават.

Мы с Хэндом обменялись взглядами.

— Ничего, — сказал он. — Ни единого сраного слова. Все останется между нами троими. Спишем на аварию.

— На аварию? — удивленно переспросила Амели.

— Он прав, Амели, — я смотрел в пространство перед собой, напряженно размышляя, дожидаясь проблеска интуиции, который мог бы подсказать мне ответ. — Нет никакой выгоды обо всем рассказывать. Будем с этим жить до следующего кадра. Скажи, что была утечка в аккумуляторном отсеке. Что «Мандрейк» жмотится и закупает просроченное оборудование из армейского резерва. Этому они должны поверить.

Хэнд не улыбнулся. Его можно было понять.

Разъеден изнутри.

Глава двадцать пятая

Перед приземлением Амели Вонгсават сняла, как идут дела у наноколоний. Вернувшись в комнату общего сбора, мы проиграли запись.

— Это что, паутина? — спросил кто-то.

Сутьяди выкрутил увеличение на максимум. На дисплее отобразилась серая сеть в сотни метров длиной и десятки шириной, которая затягивала все впадины и трещины, куда не доходили вибрации ультравиб-батареи. По нитям паутины ползали угловатые паукообразные существа. В глубине тоже угадывалось какое-то движение.

— Быстро работают, — жуя яблоко, заметил Люк Депре. — Но, на мой взгляд, они заняли оборонительную позицию.

— Пока да, — согласился Хэнд.

— Ну вот пусть на ней и остаются, — Крукшенк обвела собравшихся воинственным взглядом. — Хватит уже вокруг этого фуфла на цыпочках ходить. Предлагаю прямо сейчас расчехлить наши МАСы и засветить разрывными снарядами в самую середку этой фигни.

— Они просто приспособятся к ним, Иветта, — сказал Хансен, глядя в пространство перед собой; хоть нам и удалось убедительно преподнести легенду насчет утечки в аккумуляторном отсеке, новость о том, что остался лишь один буй, расстроила Хансена на удивление сильно. — Обучатся и снова адаптируются.

Крукшенк сердито взмахнула рукой:

— Ну пусть учатся. Выгадаем еще немного времени, что, не так?

— Разумно, — Сутьяди поднялся. — Хансен, Крукшенк. Сразу после ужина. Разрывные снаряды с плазменным сердечником. Чтобы отсюда было видно, как эта дрянь полыхает.

* * *

Сутьяди получил, что хотел.

После торопливого раннего ужина на камбузе «Нагини» все высыпали на берег, чтобы полюбоваться представлением. Хансен с Крукшенк установили одну из мобильных артиллерийских систем, скормили процессору ролик, отснятый Амели Вонгсават для определения координат, и отступили, предоставляя установке запустить снаряды с плазменным сердечником поверх линии холмов в наноколонии и в то, что там эволюционировало внутри паутинных коконов. Горизонт окрасился красным.

Я наблюдал за этим зрелищем с борта траулера вместе с Люком Депре. Опершись на релинг, мы по очереди потягивали заубервильский виски из бутылки, найденной в шкафу на мостике.

— Очень красиво, — заметил ассасин, указывая на зарево в небе рукой с зажатым стаканом. — И очень примитивно.

— Ну, война как-никак.

Он посмотрел на меня с любопытством:

— Странная для посланника точка зрения.

— Бывшего посланника.

— Ну хорошо, для бывшего. Корпус славится утонченностью подхода.

— Когда это им удобно. В случае необходимости их подход может и измениться. Возьми Адорасьон, Шарию.

— Инненин.

— Ну да, Инненин тоже, — я заглянул в почти опустевший стакан.

— Знаешь, чувак, вот от отсутствия утонченности вся проблема и идет. Война могла закончиться полгода назад, если бы дело вели похитрее.

— Думаешь? — я поднял бутылку; он кивнул и протянул стакан.

— Точно. Отправить в Кемпополис спецбригаду и замочить этого мудака. Войне — конец.

— Упрощаешь, Депре, — я наполнил стаканы. — У него есть жена, дети. Пара братьев. Они вполне могут сплотить вокруг себя людей. Как насчет них?

— Их, разумеется, тоже убрать, — Депре отсалютовал стаканом. — Твое здоровье. Наверное, еще и начальников штабов в придачу, ну так и что? Тут работы на одну ночь. Два-три взвода, хорошая координация действий. При общих затратах… ну сколько это может стоить?

Я отпил глоток и состроил гримасу:

— Я тебе что, бухгалтер?

— Ну, одним словом, по цене пары отрядов смерти можно было окончить войну еще год назад. Несколько десятков по-настоящему мертвых людей вместо всей этой заварухи.

— Ну да, ну да. А еще обе стороны могли бы просто запустить «умные» системы и эвакуировать всю планету, пока те не навоюются до полного пата. Исключительно поврежденная техника, ноль людских потерь. Как-то не представляю, чтобы они бы на это пошли.

— Нет, — мрачно сказал ассасин. — Вот это и впрямь стоило бы слишком дорого. Всегда дешевле убить людей, чем машины.

— Для профессионального киллера ты, уж извини, как-то слишком чувствителен, Депре.

Он покачал головой.

— Я знаю, кто я такой, — сказал он. — Но я сам сделал этот выбор, и в своем деле я хорош. Под Чатичаем я видел трупы с обеих сторон — среди них были парни и девчонки моложе призывного возраста. Это была не их война, и они не заслужили того, чтобы погибнуть в ней.

Я подумал о взводе «Клина», который завел под вражеский огонь в сотне километров к юго-западу отсюда. О Квок Юэнь Йи, лишившейся рук и глаз в результате того же самого удара «умной» шрапнели, который оставил без конечностей Эдди Мунхарто и сорвал лицо с Тони Ломанако. Остальным повезло меньше. Они, конечно, не были невинными юнцами, но умирать им тоже не хотелось.

Минометные залпы, раздававшиеся с берега, стихли. Прищурившись, я нашел взглядом фигуры Крукшенк и Хансена, уже едва различимые в густеющем сумраке, и увидел, что они зачехляют орудие. Я осушил стакан.

— Ну вот и все.

— Как думаешь, сработает?

Я пожал плечами:

— Как и сказал Хансен. На какое-то время.

— То есть они теперь знают мощности наших разрывных снарядов. Заодно, наверное, научились противостоять лучевому оружию — тепловое излучение там примерно такое же. А автотурели уже ознакомили их с нашими ультравиб-мощностями. Что у нас еще есть?

— Острые палки?

— Насколько мы преуспели с открытием портала?

— А чего ты меня спрашиваешь? Вардани же эксперт, а не я.

— Вы с ней, похоже… близки.

Я снова пожал плечами и молча принялся смотреть вдаль. На залив наползал вечер, и водная поверхность постепенно тускнела.

— Идешь или здесь останешься?

Я поднял бутылку к темнеющему небу, подсвеченному снизу приглушенно-красным. Она не опустела еще и наполовину.

— Не вижу никаких причин уходить.

Он усмехнулся.

— Ты же, надеюсь, понимаешь, что мы не простое виски пьем, а коллекционное. По его вкусу, может, этого и не скажешь, но в цене оно теперь подрастет. Я имею в виду, — он ткнул через плечо туда, где раньше находился Заубервиль, — отсюда ж его больше не дождешься.

— Да уж, — я повернулся лицом к убитому городу и, снова наполнив стакан, воздел его к небу. — Вот за них давай и выпьем. Всю эту сучью бутылку.

После этого разговоры практически сошли на нет. По мере того как уменьшался уровень жидкости в бутылке и траулер обступала ночь, наша речь становилась все более медленной и все менее связной. Мир сузился до палубы, очертаний мостика и жалкой пригоршни звезд, проглядывавших сквозь пелену облаков. Мы отлипли от релинга и уселись на палубу, привалившись к идеально подходящим для этой цели выступам надпалубных сооружений.

В один прекрасный момент Депре неожиданно спросил:

— Ковач, а тебя в баке выращивали?

Я поднял голову и сфокусировал на нем взгляд. Это было популярное заблуждение, насчет чрезвычайных посланников, и слово «баклан» было столь же популярным оскорблением на полудюжине планет, куда меня в разное время отправляли. Однако уж от бойца войск специального назначения…

— Разумеется, нет. А тебя?

— Меня-то, блин, точно нет. Но посланники…

— Ну а что посланники? Нас припирают к стенке, разбирают психику в виртуале на мелкие части и перестраивают заново с навыками, без которых мы в нормальных обстоятельствах предпочли бы обойтись. Но по большей части мы все-таки обычные люди. Естественное взросление обеспечивает базовую гибкость, без которой в принципе трудно обойтись.

— Да не особенно трудно, — покачал пальцем Депре. — Можно создать конструкт, запустить ему виртуальный жизненный цикл на ускоренных оборотах, а потом загрузить в клон. Такая штука может даже и понятия не иметь, что не росла естественным манером. Ты сам можешь такой штукой и быть, если уж на то пошло.

Я зевнул:

— Ну да, ну да. Как и ты, кстати сказать. Как и любой из нас. С этой вероятностью приходится мириться при каждом новом переоблачении, каждой новой ОЧС-трансляции, и знаешь, почему я уверен, что со мной этого не произошло?

— Почему?

— Потому что никто в здравом уме не запрограммировал бы такие мудацкие жизненные обстоятельства, как мои. Они еще в ранней юности сделали меня социопатом со спорадически проявляющейся склонностью к насилию и тенденцией к нарушению субординации, а также эмоциональной непредсказуемостью. Зашибись, какой из меня боевой клон, Люк.

Он расхохотался, а через мгновение к нему присоединился и я.

— Это, однако, наводит на мысли, — заметил он, отсмеявшись.

— Что?

Он обвел рукой пространство перед собой:

— Да все вот это. Этот берег, это спокойствие. Тишина. Может, это все всего-навсего какой-нибудь военный конструкт. Место, куда нас залили на время смерти, пока решают, куда перебросить дальше.

Я передернул плечами:

— Ну так наслаждайся, пока дают.

— Что, ты бы мог получать удовольствие в таком месте? В конструкте-то?

— Люк, после всего, что я насмотрелся за последние два года, я бы получил удовольствие даже в зале ожидания для душ проклятых.

— Очень романтично. Но я-то говорю о военном конструкте.

— Это мы просто не договорились о терминах.

— А ты что, считаешь себя про́клятым?

Я снова глотнул заубервильский виски и сморщился, когда он обжег мне рот:

— Это была шутка, Люк. Острю я так.

— А… Предупреждать же надо, — он внезапно склонился вперед. — Можно вопрос? Тебе сколько было, когда ты первый раз убил человека, Ковач?

— Можно, если только вопрос не личный.

— Мы можем погибнуть на этом берегу, по-настоящему умереть.

— Если только это не конструкт.

— Что, если мы действительно прокляты, как ты и сказал?

— Это не причина выворачивать перед тобой душу.

Депре скорчил рожу:

— Ладно, давай о чем-нибудь другом. Дрючишь ли ты археолога?

— Шестнадцать.

— Чего?

— Шестнадцать. Мне было шестнадцать. По земному стандарту — скорее, восемнадцать. У Харлана меньшая скорость вращения.

— Все равно рано.

Я поразмыслил:

— Да не, самое время. Я ошивался в бандах с четырнадцати. Пару раз до убийства уже и так почти доходило.

— Так это были какие-то бандитские дела?

— Это было черт-те что. Мы попытались кидануть тетраметового дилера, но он оказался круче, чем мы ожидали. Все убежали, а я попался, — я опустил взгляд на свои ладони. — Потом я оказался круче, чем он ожидал.

— А стек его ты вырезал?

— Нет. Просто унес побыстрее ноги. Слышал, что после переоблачения он пытался меня отыскать, но я к тому времени уже завербовался. Его связи были не так хороши, чтоб он мог залупаться на военных.

— А уж в армии тебя научили убивать по-настоящему.

— Уверен, что как-нибудь и сам бы до этого дошел. А что насчет тебя? Какая-нибудь похожая херня?

— Да нет, — сказал он беспечно. — У меня это в крови. У моей семьи на Латимере связь с армией сложилась исторически. Мать была полковником латимерских межпланетных десантных войск. Ее отец — коммодором флота. Брат и сестра оба в армии, — он улыбнулся, блеснув в полумраке новенькими, свежеклонированными зубами. — Можно сказать, мы урожденная военщина.

— А что насчет твоей специализации? Вписывается она в военную историю твоей семьи? Они не разочарованы, что ты не в командирах? Если это не личный вопрос.

Депре пожал плечами:

— Солдат есть солдат. Нет особенной разницы, каким конкретно образом ты совершаешь убийство. По крайней мере моя мать считает именно так.

— А каким было твое первое?

— Это было на Латимере во время Суфриерского восстания, — он снова улыбнулся, теперь уже своим воспоминаниям. — Лет мне, наверное, было немногим больше твоего. Наша разведгруппа шла по болоту. И вот огибаю дерево и — бамс! — он ударил кулаком в ладонь. — Натыкаюсь на него. Я выстрелил раньше, чем успел хоть что-то осознать. Его отбросило метров на десять и разорвало на две половины. Я видел это своими глазами, но тогда не понял, что произошло. Не понял, что застрелил человека.

— Забрал его стек?

— О, да. Нас проинструктировали на этот счет. Забирать всех убитых для допроса, не оставлять никаких следов.

— Понравилось?

Депре отрицательно качнул головой.

— Меня вырвало, — признал он. — Вывернуло наизнанку. Взвод над мной ржал, но сержант помог вырезать стек. И привести себя потом в порядок. И сказал, чтобы я не брал в голову. Ну а потом были другие трупы, и я мало-помалу привык.

— И поднаторел.

Он встретился со мной глазами, и в его взгляде я увидел отражение тех же чувств, которые испытал когда-то и сам.

— После Суфриерской кампании я был представлен к награде. И рекомендован в войска специального назначения.

— Тебе когда-нибудь доводилось сталкиваться с Братством Карфура?

— Карфур? — он нахмурился. — Они принимали участие в волнениях дальше к югу. В Биссу и на мысе — знаешь, где это?

Я покачал головой.

— Биссу всегда был их базой, но за кого они сражались, так и осталось загадкой. Кое-кто из карфурских хунганов поставлял оружие повстанцам на мыс — я знаю, потому что лично уложил двоих, — но некоторые работали и на нас. Снабжали информацией, медикаментами, оказывали религиозные услуги. Среди рядовых было много истинных верующих, так что получить перед боем для взвода благословление хунгана было грамотным поступком со стороны любого командира. Ты с ними имел дело?

— Пару раз в Латимер-сити. Скорее косвенно, чем прямо. Просто Хэнд как раз хунган.

— Вот, значит, как, — лицо Депре резко приобрело задумчивое выражение. — Очень интересно. А по виду не скажешь.

— Совсем не скажешь.

— Это делает его… менее предсказуемым.

— Эй! Посланничек! — раздался крик откуда-то из-под релинга левого борта, и я различил рокот моторов. — Ты там?

— Крукшенк? — спросил я, выныривая из своих мыслей. — Ты, что ли?

Послышался смех.

Я с трудом поднялся и подошел к релингу. Посмотрев вниз, я увидел Шнайдера, Хансена и Крукшенк, еле умещавшихся на одном гравицикле. В руках у них были бутылки и еще кое-какие принадлежности для вечеринки; и судя по тому, как раскачивался гравицикл, вечеринка уже давно набрала обороты где-то на берегу.

— Давайте-ка на борт, пока не потонули, — сказал я.

* * *

Пополнение прибыло с музыкальным сопровождением. Они сгрузили на палубу аудиосистему, и ночь огласилась звуками лаймонской сальсы. Шнайдер с Хансеном собрали и разожгли бонг. Между развешанными сетями и мачтами поползли клубы ароматного дыма. Крукшенк достала коробку с эмблемой Индиго-сити на этикетке — строительными лесами на фоне полуразрушенного дома — и раздала всем сигары.

— Они же запрещены к ввозу, — заметил Депре, разминая сигару в пальцах.

— Военный трофей.

Крукшенк откусила кончик сигары и, не выпуская ее изо рта, легла на палубу. Повернув голову, она прикурила от трубки, затем без всякого видимого усилия выпрямилась, ухмыльнувшись при этом мне. Я сделал вид, что вовсе даже не пожирал только что остекленелым взглядом ее распростертые на полу маорийские формы.

— Ну-ка, ну-ка, — сказала она, отбирая у меня бутылку. — Идем на перехват.

Я нашарил в кармане мятую пачку «Лэндфолл лайтс» и зажег сигару от полоски прикуривателя.

— До вашего прибытия вечеринка была вполне цивилизованной.

— Ну понятное дело. Два старых вояки мерялись убийствами, так?

От сигарного дыма запершило в горле.

— Ты где это слямзила-то, Крукшенк?

— У складского работника в оружейке «Мандрейк», прямо перед нашим отбытием. И я ничего не лямзила, у нас сделка. Мы с ним встречаемся в оружейке, — она театрально скосила глаза вверх, сверяясь с ретинальным дисплеем времени, — примерно через час. Ну? Так мерялись вы, старые вояки, убийствами?

Я посмотрел на Депре. Он подавил ухмылку.

— Нет.

— Вот и молодцы, — она выдохнула вверх дым. — Мне этого дерьма в Быстром реагировании во как хватило. Кучка безмозглых говнюков. В смысле, вот уж, господи Самеди, великий труд — людей мочить. Любой может. Всего-то надо унять дрожь в коленках.

— И отточить технику, разумеется.

— Ты меня стебешь, что ли, Ковач?

Я покачал головой и осушил стакан. Было отчего-то печально видеть, как кто-то такой молодой, как Крукшенк, повторяет все те ошибки, которые совершил ты энное количество субъективных десятилетий тому назад.

— Ты же с Лаймона, да? — спросил Депре.

— Чистокровная горянка, как она есть. А что?

— Тогда тебе, наверное, приходилось пересекаться с карфурцами?

Крукшенк сплюнула. Плевок был довольно-таки снайперским и прошел в точности в промежуток между релингом и палубой. — А, эти суки. Ну да, захаживали. Зимой двадцать восьмого. Шныряли туда-сюда по канатным дорогам — сначала пытались обращать деревни, а когда это не удалось, начали их жечь.

Депре покосился на меня.

Я не стал отмалчиваться:

— Хэнд — бывший карфурец.

— А так не скажешь, — она выдохнула дым. — Хотя, блин, а как тут скажешь-то? Они выглядят как обычные люди, до тех пор пока не начнут отправлять свои обряды. Знаете, при всем том дерьме, которое льют на Кемпа, — она запнулась и с рефлекторной осторожностью огляделась по сторонам; на Санкции IV привычка проверять, не маячит ли поблизости политофицер, укоренилась так же глубоко, как необходимость сверяться с дозиметром, — он, по крайней мере, с верующими не скорешился. Официально изгнал их из Индиго-сити, я читала об этом еще в Лаймоне, до блокады.

— Ой, боже ты мой, — сухо сказал Депре. — Просто для эго кемповского размера они слишком уж серьезная конкуренция.

— Я слышала, что в куэллизме то же самое. Что он против религий.

Я фыркнул.

— Э, — подсел к нашему кругу Шнайдер, — уж чего-чего, а это я тоже слышал. Как там Куэлл сказала? «Плюнь в морду богу-тирану, если этот гад попытается привлечь тебя к ответу»? Как-то типа так?

— Никакой Кемп не куэллист, — сказал Оле Хансен со своего места у релинга, о который он небрежно облокачивался, держа на отлете трубку.

Протянув трубку мне, он вопросительно заглянул мне в лицо:

— Правда же, Ковач?

— Однозначно не скажешь. Кое-какие идеи он оттуда заимствует, — переложив сигару в другую руку, я принял трубку и сделал затяжку.

Дым вкрадчиво обволок мои легкие, словно прохладная простыня. Воздействие было более тонким, чем у сигары, хотя, пожалуй, менее тонким, чем у «Герлен-20». Приход ширился в груди, словно разворачивающиеся ледяные крылья. Я закашлялся и ткнул сигарой в направлении Шнайдера:

— И эта твоя цитата — фуфло. Фигня, сфабрикованная неокуэллистами.

Это заявление вызвало миниатюрную бурю.

— Ой, да ладно тебе…

— Чего-чего?

— Это была ее речь на смертном одре, господи Самеди!

— Шнайдер, она не умирала.

— А вот это как раз и есть, — иронично заметил Депре, — проявление истинной веры.

Вокруг меня заплескался смех. Я еще раз приложился к трубке, после чего протянул ее ассасину:

— Ну ладно, ладно, она не умирала, насколько мы знаем. Она просто исчезла. Но не бывает речи на смертном одре в отсутствие одра.

— Ну, может, это была прощальная речь.

— А может, это была брехня собачья, — я поднялся, пошатываясь. — Хотите цитату, вот вам цитата.

— Давай!!!

— Поехали!!!

Они раздвинулись, чтобы дать мне побольше места.

Я прочистил горло:

— «Я не стану оправдываться», — сказала она. Это из «Военных дневников», а не какой-то фуфловой предсмертной речи. Она отступала от Миллспорта, после того как ей там надрали жопу их микробомбардировщики, и власти Харлана по всем радиоканалам горланили, что ей придется отвечать перед Богом за жертвы с обеих сторон. Она сказала: «Я не стану оправдываться, и уж тем более не стану оправдываться перед Богом. Как и все тираны, он не стоит той слюны, которую придется потратить на переговоры. Наша сделка гораздо проще — я не призываю его к ответу, и он оказывает мне такую же любезность». Вот ее точные слова.

Аплодисменты вспорхнули над палубой, словно вспугнутые птицы.

Когда они утихли, я обвел глазами сидящих, оценивая, насколько ироничными были выражения их лиц. Для Хансена, похоже, моя речь несла в себе какой-то смысл. Полузакрыв глаза, он задумчиво потягивал трубку. Полной его противоположностью был Шнайдер, который сопроводил аплодисменты протяжным свистом и привалился к Крукшенк с до боли очевидными сексуальными намерениями. Лаймонская горянка бросила на него взгляд и ухмыльнулась. Сидевший напротив них Люк Депре был непроницаем.

— А прочитай стихи, — сказал он негромко.

— Йе-е! — глумливо подхватил Шнайдер. — Давай стих про войну!

Неожиданно какая-то сила закоротила мое сознание, перенеся обратно на боковую палубу госпитального корабля. Окружившие меня Ломанако, Квок и Мунхарто — их раны, точно знаки отличия. Ни единого слова осуждения. Волчата на заклание. Ждущие, чтобы я подтвердил, что все в порядке вещей, и повел за собой, чтобы начать все сначала.

Где же были мои оправдания?

— Я не помню наизусть ее стихов, — солгал я и прошел на нос судна. Облокотившись на релинг, я наполнил легкие воздухом, — как если бы он и в самом деле был чистым. Зарево пожара, вызванного бомбардировкой, уже затухало на горизонте. Какое-то время я смотрел на него, фокусируя взгляд то на дальних отсветах огня, то на тлеющем кончике своей сигары.

— Я смотрю, куэллизм — штука глубокая, — Крукшенк оперлась о релинг рядом со мной. — Не шутка для тех, кто родом с планеты Х, а?

— Не в этом дело.

— Не в этом?

— Не-а. Она же отмороженная была, Куэлл. От ее рук, наверное, погибло больше народу, чем от целого протекторатского десантного корпуса в урожайный год.

— Впечатляет.

Я бросил на нее взгляд и не смог сдержать улыбки. Я покачал головой:

— Ох, Крукшенк, Крукшенк.

— Чего?

— Когда-нибудь, Крукшенк, ты вспомнишь об этом разговоре. В один прекрасный день, лет через сто пятьдесят, когда будешь стоять на моей стороне баррикад.

— Не дождешься, старикашка.

Я снова покачал головой, но стряхнуть с лица ухмылку по-прежнему не удавалось:

— Дело твое.

— Само собой. Оно лет с одиннадцати как мое.

— С ума сойти, это ж, наверное, аж целых десять лет уже.

— Мне двадцать два, Ковач, — она произнесла это с улыбкой, но улыбка эта не предназначалась мне, а взгляд не отрывался от водной поверхности, черной в звездную крапинку; в голосе девушки слышалась жесткость, плохо сочетающаяся с улыбкой. — На службе пять лет, три из них в тактическом резерве. На тренировочном курсе для морской пехоты была девятой в выпуске. Из восьмидесяти. Седьмая по боевой подготовке. Капральские нашивки в девятнадцать лет, в двадцать один получила сержанта.

— В двадцать два погибла, — эти слова прозвучали резче, чем я того хотел.

Крукшенк медленно выдохнула:

— Хм, ну и поганое же у тебя настроение. Ну да, в двадцать два погибла. А теперь снова в игре, как и все остальные тут. Я уже большая девочка, Ковач, так что завязывай с нотациями. Я тебе не младшая сестричка.

Я вздернул бровь — больше от неожиданного осознания ее правоты, чем от чего-то другого.

— Как скажешь, взрослая девочка.

— Во-во, видела я, как ты пялился, — она глубоко затянулась сигарой и выдохнула дым в сторону побережья. — Ну так что скажешь-то, старикашка? Будем мы делом уже заниматься, пока нас радиация окончательно не ухайдокала? Ловить момент?

В моей голове замелькали воспоминания о другом береге, пальмах, вытянувших динозавровые шеи над белым песком, и о Тане Вардани, сжимающей мои бедра своими.

— Не знаю, Крукшенк. Не уверен, что для этого сейчас подходящее время и место.

— Тебя так напряг этот портал, что ли?

— Я не это имел в виду.

Она отмахнулась:

— Да без разницы. Как думаешь, сможет Вардани эту штуку открыть?

— Ну, раньше же, по слухам, смогла.

— Да, но она что-то хреново выглядит.

— А так, наверное, влияет на человека военный лагерь для интернированных, Крукшенк. Испытай на себе при случае.

— Отстань ты от меня, Ковач, — в ее голосе звучала напускная скука, от которой во мне вспыхнула искра гнева. — Не мы же управляем этими лагерями. Это правительственные дела. Чисто местная инициатива.

Я позволил искре разгореться:

— Крукшенк, ты вообще ни хера не знаешь.

Она сморгнула, на секунду опешив, но тут же взяла себя в руки, пряча тень обиды за непроницаемой маской равнодушия.

— Ну, э-э, я зато знаю, что говорят о «Клине Карреры». Например, о ритуальных казнях пленных. Вот уж, по слухам, грязное дело. Так что, может, сперва сам на канате закрепишься, прежде чем давить авторитетом, а?

Она снова отвернулась к воде. Несколько минут я рассматривал ее профиль, пытаясь осознать, что и почему вывело меня из равновесия, и осознание это не доставило мне особенного удовольствия. Затем я в свою очередь облокотился на релинг рядом с ней.

— Прости.

— Проехали, — но при этом она инстинктивно отодвинулась.

— Нет, серьезно. Извини. Просто это место меня убивает.

Ее губы тронула невольная улыбка.

— Нет, серьезно. Меня уже не раз убивали — больше, чем ты можешь себе представить, — я покачал головой. — Вот только… раньше это никогда не занимало столько времени.

— Угу. А еще ты волочишься за археологом, так?

— Что, так очевидно?

— Теперь да, — она посмотрела на свою сигару, отщипнула ее тлеющий кончик и засунула остальное в нагрудный карман. — Я тебя не осуждаю. Она умная, она кумекает в том, что для всех нас просто истории о привидениях, разбавленные математикой. Реально загадочная чикса. Я понимаю, почему ты к ней неровно дышишь.

Она оглянулась через плечо:

— Что, удивила?

— Есть немножко.

— Ну вот так. Я, конечно, простой солдат, но одну возможность на миллион распознать могу. Та штука, вокруг которой мы тут топчемся, изменит весь наш взгляд на мир. Смотришь на нее и понимаешь это. Понимаешь, о чем я?

— Да, представляю.

— Угу, — она ткнула в сторону берега, туда, где под темной поверхностью воды выделялось бледно-бирюзовое пятно. — Я это знаю. Чем бы мы потом не занимались, то, что мы там увидим, будет определять нас до конца нашей жизни.

Она посмотрела на меня.

— Странное, скажу тебе, чувство. Вот я вроде как умерла. Потом вернулась, а теперь вот это. Не знаю, может, оно должно меня пугать. Но не пугает. Я этого жду, прикинь. Не терпится увидеть, что там, по ту сторону.

В промежутке между нами словно бы рос какой-то теплый шар. Ширился, подпитываясь ее словами, и выражением лица, и подспудным ощущением стремительно, точно горная река, несущегося вокруг нас времени.

Она улыбнулась снова, тут же поспешно стерла улыбку с лица и отвернулась.

— Увидимся, Ковач, — пробормотала она.

Ни разу не обернувшись, она проследовала вдоль борта и присоединилась к остальным.

«Ловко, Ковач, ловко. Слушай, а ты мог быть еще более неуклюжим?

У меня смягчающие обстоятельства. Я умираю.

Вы все умираете, Ковач. Все до единого».

Траулер качнуло, над головой заскрипели сети. Мои мысли резко вернулись к нашему сегодняшнему улову. Смерть, развалившаяся в сетях, словно ньюпестская гейша в гамаке. В свете этой картины маленькая группа людей на другом конце палубы неожиданно показалась мне уязвимой, возникло чувство нависшей над ними угрозы.

Химия.

Старый добрый эффект Измененной Значимости от слишком густой смеси разных препаратов, циркулирующих в системе. А, ну и долбаный волчий ген. Как я мог забыть. Стайный инстинкт, в самое неподходящее время.

Все равно я заполучу их всех. Начинается новая жатва.

Я закрыл глаза. На ветру шелестели сети.

У меня были дела на улицах Заубервиля, но…

Пошел на хер.

Я бросил сигару за борт, повернулся и быстро пошел к главному люку.

— Хэй, Ковач? — уставился на меня остекленелым от трубки взглядом Шнайдер. — Ты куда, чувак?

— Зов природы, — заплетающимся языком пробормотал я, в два прыжка преодолевая лестницу. Внизу я налетел на незакрытую дверь, не разглядев ее в полумраке, отбил атаку с помощью пьяной тени нейрохимии и ввалился в узкое пространство кабины.

Плохо пригнанная иллюминиевая плитка исчерчивала косыми полосами света одну из стен. Этого хватало, чтобы видеть без посредства УЗ-зрения. Каркасная кровать, приваренная к полу и служащая частью общей конструкции. Стеллаж напротив. У дальней стены в трех шагах от меня — ниша со столом. Зачем-то подойдя к столу, я тяжело облокотился на него, свесив голову. Спираль инфодисплея ожила, осветив мое склоненное лицо. Я закрыл глаза и предоставил волнам света перекатываться туда-обратно, расцвечивая темноту за моими сомкнутыми веками в оттенки синего и индиго. Содержимое выкуренной трубки все туже стискивало меня в своих змеиных объятиях.

Видишь, Волк «Клина»? Видишь, как начинается новая жатва?

Пошел на хер из моей головы, Могильер.

Ты ошибаешься. Я вовсе не тот шарлатан. Могильер — всего одно из сотни имен…

Кто бы ты ни был, ты нарываешься на пулю в морду.

Но это ты меня привел сюда.

Сомневаюсь.

Перед глазами возник череп, развязно глядящий на меня из сетей. Почерневшие изъеденные губы кривились в сардонической усмешке.

У меня были дела на улицах Заубервиля, но с ними уже покончено. А теперь пора приступать к работе тут.

А вот теперь ты ошибаешься. Когда ты мне понадобишься, я сам приду за тобой.

Ковач-вач-вач-вач-вач…

Я моргнул. Свет голодисплея резанул глаза. Позади меня кто-то шевельнулся.

Я выпрямился, не отрывая взгляда от переборки. В синем свете голодисплея на тусклой металлической поверхности ясно виднелась каждая мелкая щербина и царапина.

Стоящий позади меня снова пошевелился.

Я сделал вдох…

…ближе…

…И развернулся, готовясь нанести смертельный удар.

— Блин, Ковач, ты меня до инфаркта хочешь довести?

На расстоянии вытянутой руки от меня, уперев в бока руки, стояла Крукшенк. Свет инфодисплея выхватил из темноты ее неуверенную усмешку и гладкую ткань рубашки под хамелеохромной курткой.

Я выпустил воздух из легких. Уровень адреналина мгновенно упал.

— Крукшенк, какого хера ты тут делаешь?

— Ковач, это ты какого хера тут делаешь? Ты ж сказал, что по нужде идешь. Чего, собирался на инфокатушку поссать?

— А ты чего за мной потащилась? — прошипел я. — Держать ее для меня собиралась?

— Ну не знаю. Тебе такое, что ли, нравится, Ковач? Ты дигитальщик? Тебя это вштыривает?

Я на мгновение прикрыл глаза. Могильер исчез, но удавья хватка в моей груди до конца так и не разжалась. Я открыл глаза, и Крукшенк по-прежнему стояла передо мной.

— Будешь так прицениваться, Крукшенк, придется что-нибудь купить.

Она ухмыльнулась. Одной рукой она с нарочитой небрежностью провела по своей рубашке. Зацепив большим пальцем край ткани, она обнажила грудь и посмотрела на нее так, словно вид недавно приобретенной плоти зачаровывал ее. Затем ее пальцы задвигались вверх-вниз, скользя по соску до тех пор, пока он не отвердел.

— Разве похоже, что я просто поглазеть на товар пришла, а, посланничек? — лениво протянула она.

Она подняла на меня глаза, и после этого события начали развиваться довольно бурно. Наши тела соприкоснулись. Ее бедро, теплое и твердое под мягкой тканью комбинезона, скользнуло между моими. Сбросив с груди ее руку, я заменил ее своей. Соприкосновение перешло в клинч. Оба наших взгляда были прикованы к ее обнаженному соску и моим пальцам на нем. Ее дыхание стало хриплым, а рука расстегнула мои штаны и, скользнув внутрь, начала поглаживать член.

Мы боком упали на койку спутанным клубком из одежды и конечностей. От койки поднялось практически видимое облако затхлости и солоноватой сырости. Своей обутой в ботинок ногой Крукшенк толкнула дверь, и та захлопнулась с лязгом, который наверняка был слышен всем сидящим на палубе. Зарывшись лицом в волосы Крукшенк, я ухмыльнулся:

— Бедняга Ян.

— А? — она подняла голову от моего члена.

— Думаю… о-о-о… думаю, его это выбесит. Он за тобой волочится с самого Лэндфолла.

— Слушай, за такими-то ногами любая особь мужского пола с гетеросексгенетикой будет волочиться. Я бы… — она начала водить рукой взад и вперед, делая между движениями секундные паузы, — не… принимала… это… всерьез.

Я задержал дыхание:

— Ладно. Не приму.

— Ну и правильно. Да и вообще, — она наклонилась к моему члену и начала медленно водить головкой вокруг своего соска. — Он, похоже, и без того по горло занят археологом.

— Что?

Я попытался сесть. Крукшенк, почти все внимание которой было поглощено процессом, рассеянно толкнула меня назад.

— Не, ты давай лежи, пока с тобой не закончат. Я тебе не собиралась говорить, но раз уж… — она показала на то, что делала, — …короче, думаю, ты как-нибудь переживешь известие. Уже пару раз видела, как они ушмыгивали куда-то вдвоем. И Шнайдер всегда возвращается с этой своей самодовольной ухмылочкой, так что… — она пожала плечами и снова приступила к размеренным поглаживаниям члена. — Ну а чего… он не урод… для белого мужика… Ну а Вардани… наверное… берет все… что дают… Нравится тебе, Ковач?

Я застонал.

— Так я и думала. Эх, вы, мужики, — она покачала головой. — Стандартный трюк из арсенала порноконструкта. Всегда идет на ура.

— А ну-ка иди сюда, Крукшенк.

— Не-а. Ни за что. Позже. Хочу видеть твое лицо, когда ты соберешься кончать, а кончить-то я тебе и не дам.

Притом что против нее были выпитый алкоголь и выкуренная трубка, прогрессирующее радиационное отравление, Могильер, засевший в моей голове, а теперь еще и мысль о Тане Вардани в объятиях Шнайдера — несмотря на все это, Крукшенк, чередуя энергичную стимуляцию руками с легкими поглаживаниями грудью, довела меня до нужного состояния меньше чем за десять минут. А когда довела, трижды не позволила мне пересечь финишную черту, гортанно вскрикивая от удовольствия и возбуждения. В конце концов, быстро и яростно двигая рукой вверх и вниз, она дала мне кончить, забрызгав нас обоих семенем.

В этот момент в голове словно что-то выключилось. Вардани и Шнайдер, Могильер и надвигающаяся смерть вылетели из моего черепа, словно их вынесло сквозь глазницы взрывной силой оргазма. Я обмяк, растянувшись на узкой койке, и стены кабины расплылись перед моими глазами.

Чувства вернулись ко мне, и я ощутил касание гладкого бедра Крукшенк, садящейся мне на грудь.

— А теперь, посланничек, — объявила она, обхватывая мою голову обеими руками, — возвращай должок.

Ее пальцы переплелись на моем затылке, и она прижала мою голову к набухшим складкам плоти, мягко покачиваясь из стороны в сторону, точно мать, баюкающая младенца. Ее щель была горячей и влажной, а обильно текущие соки — горькими и терпкими на вкус. От нее исходил запах чуть обожженной древесины, а гортанные звуки, которые она издавала, походили на хрипы ходящей взад-вперед пилы. Я чувствовал, как по мере приближения к оргазму все больше напрягаются длинные мышцы ее бедер. Под конец она слегка приподнялась с моей груди и задвигала тазом в невольной имитации коитуса. Сплетенные пальцы на моем затылке едва заметно дрожали, как у висящего над пропастью человека, чья хватка начинает ослабевать. Гортанные звуки участились и стали громче, перерастая в хриплый крик.

От меня так легко не отделаться, Волк «Клина».

Мышцы Крукшенк затвердели, как камень. Приподнявшись, она закричала от оргазма в волглом полумрак каюты.

Так легко не отделаться.

Она содрогнулась и осела мне на грудь, от чего у меня перехватило дыхание. Пальцы ее разжались, и моя голова упала на мокрые простыни.

Я захватил цель и…

— Так, — сказала она, скользя рукой вдоль моего тела. — Ну-ка, посмотрим… Хм.

В ее голосе ясно слышалось удивление, но прилагающееся к удивлению разочарование ей удалось скрыть. Ее рука сжимала мой полуопавший член, кровь от которого отливала на глазах, повинуясь приказу тела, которое готовилось к бою с существом в моей голове — или к бегству от него.

Да. Видишь, как начинается новая жатва? Беги не беги, от меня не…

Пошел НА ХЕР из моей головы.

Я приподнялся на локтях, чувствуя, как лицо принимает все более замкнутое выражение. Пламя, разожженное нами в каюте, затухало на глазах. Я попытался улыбнуться, но Могильер стер улыбку с моих губ.

— Извини. Не знаю, что тут еще сказать. Эта фигня со смертью зашла дальше, чем я думал.

Она пожала плечами:

— Эй, Ковач. Выражение «просто секс» еще никогда не было так уместно, как здесь и сейчас. Так что ты уж очень-то себя не казни, прояви мягкость.

Я поморщился.

— Ой, черт, пардон, — ее лицо приняло то же самое несчастное выражение, что и на вступительном собеседовании. Почему-то на лице маорийской оболочки это выглядело еще смешнее. Я хмыкнул, ухватившись за предложенную возможность посмеяться. Ухватившись, заулыбался.

— О-о, — протянула она, чувствуя перемену настроения. — А давай все равно попробуем? Много времени это не займет, я уже вся мокрая.

Она скользнула на прежнее место и склонилась надо мной. Мой взгляд с безнадежностью переместился на перекрестье ее бедер, едва различимое в слабом свете инфокатушки. Крукшенк ввела меня внутрь уверенным движением стрелка, передергивающего затвор.

Ее жар, настойчивость и красота сильного длинноногого тела помогали мне оставаться в рабочем состоянии, но первоклассным сексом происходящее все равно назвать было трудно. Пару раз я выскальзывал из нее, и мои проблемы становились и ее проблемами, поскольку очевидная нехватка пыла с моей стороны снижала градус и ее возбуждения, превращая наше занятие просто в дело техники, которое стоило продолжать разве что из желания довести начатое до конца.

Видишь, как…

Я перестал слушать голос, звучащий в моей голове, и сосредоточился на том, чтобы не отставать от партнерши. Какое-то время мы оба трудились, следя за правильностью позиций и обмениваясь натянутыми улыбками. Затем я вложил в ее рот палец, чтобы она его облизала, и, опустив руку к точке, где сходились ее разведенные ноги, нащупал клитор. Схватив мою вторую руку, Крукшенк прижала ее к своей груди и вскоре после этого достигла подобия оргазма.

Я не достиг и подобия, но влажный от пота полупоцелуй-полуухмылка, которым мы обменялись после того, как она кончила, его мне вполне заменил.

Секс не был первоклассным, но он помог на какое-то время изгнать Могильера. И позже, после того как Крукшенк натянула одежду и поднялась обратно на палубу под аплодисменты и возгласы остальных, я остался сидеть в полумраке, ожидая его возвращения. Однако он так и не появился.

Моя единственная победа, хоть какая-то, за все время на Санкции IV.

Глава двадцать шестая

Проснулся я с таким ощущением, будто мне по голове заехал когтем фрик-файтер.

Я съежился и перевернулся на другой бок, пытаясь заползти обратно в сон, но тут же накатила тошнота. Усилием воли я поборол приступ и, моргая, сел, опершись на локоть. Размытый столб дневного света над моей головой просверливал мрак каюты сквозь не замеченный вчера иллюминатор. У противоположной стенки неустанная спираль инфокатушки тянулась от эманатора в основании до системной информации, сдвинутой в левый верхний угод. Сквозь переборку за спиной доносились голоса.

«Думай о функциональности, — говорила Вирджиния Видаура в тренировочных модулях Корпуса. — Тебя должна заботить не рана, а урон. Боль можно либо использовать, либо отключить. Ранение имеет значение только в случае, если оно влечет за собой структурное повреждение. Кровь не предмет для беспокойства — она не твоя. Ты надел эту плоть всего пару дней назад и скоро, если тебя прежде не убьют, снова ее снимешь. Не обращай внимания на ранения; думай о функциональности».

Я чувствовал себя так, словно мою голову распиливали пополам изнутри. Пробивала испарина. По телу прокатывались волны лихорадочного жара, начинаясь где-то в области затылка. Желудок поднялся вверх и обретался теперь у самого горла. Легкие как-то неопределенно и приглушенно саднили. Ощущение было такое, будто через меня прошел весьма солидный разряд лежащего в кармане куртки парализатора.

Функциональность!

Спасибо, Вирджиния.

Трудно было понять, насколько своим нынешним самочувствием я был обязан похмелью и насколько — приближающейся смерти. Трудно было испытывать к этому интерес. Я осторожно сел на край койки и только сейчас обнаружил, что заснул, практически не раздеваясь. Пошарив по карманам, вытащил шприц-пистолет из комплекта полевого врача и антирадиационные капсулы. Задумчиво взвесил на ладони прозрачные пластиковые цилиндры. Из-за боли от инъекции меня наверняка стошнит.

Прошерстив карманы еще более основательно, я наконец обнаружил блистер болеутоляющего армейской модификации. Достав таблетку, задумчиво посмотрел на нее, после чего добавил вторую. Остальное довершила подготовка — я проверил сопло, освободил казенник и вставил две наполненные кристалликами капсулы. Защелкнул затвор, и инъектор тоненько взвыл, накапливая магнитный заряд.

Голову пронзила боль. Мучительное чувство, словно от засевшей в мякоти иглы, почему-то заставляло думать о крапинках системных данных, медленно кружащихся в углу инфокатушки на другом конце комнаты.

Индикатор зарядки подмигнул красным. Внутри инъектора, внутри капсул, нацелились остриями вперед кристаллы болеутоляющего, словно миллионы занесенных кинжалов. Я приставил шприц к сгибу локтя и нажал на спусковой крючок.

Облегчение наступило мгновенно. Ласковая алая волна омыла меня изнутри, вымывая из головы розовые и серые пятна боли. Модификация «Клина». Для Волков Карреры — только самое лучшее. Я усмехнулся, наслаждаясь эндорфинным кайфом, и начал нашаривать в кармане антирадиационные капсулы.

Вот теперь я зашибись как функционален, Вирджиния.

Вытряхнул из шприца пустые оболочки из-под болеутоляющего. Зарядил антирад, защелкнул затвор.

Видел бы ты себя, Ковач. Умирающая, разлагающаяся куча клеток, смётанная на живую нитку химпрепаратов.

Это было не в стиле Вирджинии Видауры, так что, наверное, снова проявился Могильер, переходя в атаку после ночного отступления. Я постарался не думать ни о чем, кроме функциональности.

Ты надел эту плоть всего пару дней назад и скоро, если тебя прежде не убьют, снова ее снимешь…

Да знаю, знаю.

Дождаться тоненького взвизга. Дождаться красноглазого подмигивания.

Укол.

Зашибись как функционален.

* * *

Приведя одежду в относительный порядок, я проследовал на звук голосов, доносящихся из камбуза. Все участники вчерашней вечеринки были в сборе, за исключением Шнайдера, чье отсутствие сразу бросалось в глаза. Завтрак был в разгаре. Мое появление сорвало некоторое количество аплодисментов. Крукшенк ухмыльнулась, толкнула меня бедром и вручила кружку кофе. Судя по ее зрачкам, не один я прибег к помощи армейских медикаментов.

— А вы-то когда встали, ребята? — спросил я, усаживаясь.

Оле Хансен сверился с ретинальным дисплеем:

— Около часа назад. Люк вот предложил свои услуги в качестве повара. Я сгонял в лагерь за провиантом.

— А Шнайдер?

Хансен отправил в рот очередной кусок и пожал плечами:

— Поехали вместе, но он остался. А что?

— Ничего.

— Держи, — Люк Депре поставил передо мной тарелку с омлетом. — Подзаправься.

Я безо всякого энтузиазма попытался поесть. Я не чувствовал явной боли, но знал, что под онемением на клеточном уровне скрывалась болезненная нестабильность. Уже пару дней мне кусок в горло не шел, и удерживать в желудке еду с каждым утром становилось все сложней. Я разрезал омлет и поковырял вилкой в тарелке, но в итоге оставил еду практически нетронутой.

Депре притворился, что ничего не заметил, но было видно, что его чувства задеты.

— Никто не обратил внимания, не догорели там наши малютки?

— Дым еще идет, — сказал Хансен. — Но не сильный. Доедать будешь?

Я покачал головой.

— Давай-ка сюда, — он соскреб содержимое моей тарелки в свою. — Ты вчера, похоже, порядком переборщил с местным бухлишком.

— Нет, просто я загибаюсь, Оле, — раздраженно бросил я.

— Ну, может, это тоже поспособствовало. Или трубка. Мне отец как-то наказывал, чтобы я не мешал алкоголь с куревом. Ни фига хорошего от этого не бывает.

С другого конца стола раздалась трель коммуникатора. Чья-то невыключенная гарнитура. Недовольно хмыкнув, Хансен протянул к ней свободную руку и приложил к уху.

— Хансен. Угу, — какое-то время он слушал. — Хорошо. Пять минут, — ему снова что-то ответили, и на его лице появилась натянутая улыбка. — Ага, передам. Десять минут. Угу.

Он бросил гарнитуру обратно и скорчил гримасу.

— Сутьяди?

— Угадал с первой попытки. Он собирается провести рекогносцировку местности, где располагаются наноколонии. А, да, — его ухмылка вернулась, — он просил не отключать, сука, гарнитуры во избежание дисциплинарных взысканий.

Депре хмыкнул:

— Это, сука, цитата?

— Нет. Это, сука, парафраз, — Хансен бросил вилку на тарелку и поднялся. — Он сказал не «дисциплинарное взыскание», а «ДВ-9».

* * *

Командовать взводом — даже и в лучшие времена дело непростое. Если же ваша команда состоит из смертоносных примадонн-спецов, которым уже довелось хотя бы по разу умереть, это и вовсе может быть кошмаром.

Сутьяди справлялся с ролью отлично.

Без всякого выражения на лице он смотрел, как мы вереницей входим в комнату общего сбора и рассаживаемся. На мемориборде каждого стула лежал кулек с таблетками болеутоляющего. Завидев их, кто-то издал радостный вопль поверх общего негромкого гула, но тут же затих под взглядом Сутьяди. Когда командир наконец заговорил, можно было подумать, что голос принадлежит официанту-андроиду, рекомендующему вино.

— Всем, кого еще одолевает похмелье, советую привести себя в форму безотлагательно. Выведена из строя одна из турелей внешнего кольца. Причина неизвестна.

Он добился ожидаемой реакции. Гул стих. Уровень моего собственного эндорфина резко упал.

— Крукшенк и Хансен, возьмите один из гравициклов и выясните, в чем дело. Заметите признак активности — любой активности, — разворачивайтесь и прямиком назад. В противном случае привезите для анализа обнаруженные обломки. Вонгсават, включите двигатели «Нагини» и ждите моей команды на взлет. Всем остальным иметь при себе оружие и находиться где-нибудь, где вас не придется разыскивать. И не снимать гарнитуру, — он повернулся к Вардани, которая полулежала на стуле в углу, завернувшись в куртку и закрыв лицо очками. — Госпожа Вардани, есть ли надежда услышать примерное время открытия?

— Может, завтра, — за очками было не видно, удостоила ли она его взглядом. — Если повезет.

Кто-то фыркнул. Сутьяди не потрудился выяснять кто.

— Госпожа Вардани, полагаю, не нужно вам напоминать, в какой угрожающей ситуации мы находимся.

— Нет. Не нужно, — она неторопливо поднялась и поплыла к выходу. — Я буду в пещере.

После ее ухода подошел к концу и брифинг.

* * *

Поездка заняла у Хансена и Крукшенк менее получаса.

— Ничего нет, — сообщил подрывник, когда они вернулись. — Ни обломков, ни обгорелых частей, никаких остатков. По сути, — он оглянулся через плечо, бросив взгляд туда, где они занимались поисками, — нет даже никаких следов того, что эта хренова турель там вообще стояла.

Градус напряжения в лагере повысился. Члены команды, верные своему призванию, в угрюмом молчании принялись до маниакальности дотошно проверять оружие. Хансен распаковывал коррозионные гранаты, инспектируя запалы. Крукшенк разбирала мобильные артиллерийские установки. Сутьяди и Вонгсават не выходили из кабины пилота; после некоторого колебания к ним присоединился и Шнайдер. Люк Депре и Цзян Цзяньпин устроили на берегу нешуточный спарринг, а Хэнд удалился в свой баббл-тент не иначе как для того, чтобы возжечь новую порцию курений.

Я провел остаток утра на скальном карнизе в компании Сунь Липин, надеясь, что последствия прошлой ночи выветрятся из организма быстрее, чем болеутоляющие. Небо над головами обещало улучшение погоды. Вчерашняя беспроглядная серость уже перемежалась пластами голубого, наступающего с запада. Уползающее на восток облачное покрывало утягивало за собой дым от руин Заубервиля. Легкая дымка похмелья, просачивающаяся из-за эндорфинной завесы, придавала всей сцене налет ложной безмятежности.

Дым от сгоревших наноколоний, который еще недавно видел Хансен, уже совсем рассеялся. Когда я обратил на это внимание Сунь, она просто дернула плечом. Судя по всему, не один я чувствовал себя безмятежно.

— Тебя вообще ничего не беспокоит? — поинтересовался я.

— Ты насчет нашей ситуации? — она, похоже, задумалась над вопросом. — Наверное, я бывала и в худших передрягах.

— Разумеется, бывала. Умирала, например.

— Ну, само собой. Но я другое имела в виду. Наносистемы, конечно, напрягают, но, даже если опасения Матиаса Хэнда действительно обоснованы, сомневаюсь, что нанобы эволюционируют во что-то такое, что сможет сдернуть с небес «Нагини».

Я вспомнил об автотурелях-кузнечиках, о которых говорил Хэнд. О них, как и о многом другом, он предпочел не ставить в известность команду, рассказывая об ОАН.

— А твоя семья знает, чем ты занимаешься?

Лицо Сунь приобрело удивленное выражение:

— Да, конечно. Пойти в армию посоветовал мне отец. Это был хороший способ раздобыть средства для обучения на системщика. Они-то всегда при деньгах, сказал он. Реши, чем хочешь заниматься, и пусть они за это заплатят. Разумеется, он и представить не мог, что здесь вскоре разгорится война. Да и кто бы мог двадцать лет назад?

— Угу.

— А твои?

— Что мои? Отец? Понятия не имею, я его не видел с восьми лет. Почти сорок лет назад по субъективному времени. Почти полтора века по объективному.

— Сочувствую.

— Чему? Моя жизнь стала на порядок лучше после того, как он отчалил.

— Он, наверное, тобой бы сейчас гордился.

Я рассмеялся.

— Это уж точно. Сто процентов. Мой старик всегда был ярым поклонником насилия. Покупал абонементы на все сезоны фрик-файтинга. Сам-то он подготовки не имел, так что приходилось удовлетворяться беззащитными женщинами и детьми, — я кашлянул. — Ну короче, да. Он бы гордился тем, что я сделал со своей жизнью.

Сунь с минуту помолчала:

— А твоя мать?

Я отвел взгляд в сторону, пытаясь вспомнить. За фотографическую память посланникам приходится расплачиваться тем, что все события до Корпуса теряют четкость и целостность. Посланник начинает стремительно ускоряться, отдаляясь от них, как корабль, взмывший со стартовой площадки. В свое время я только и ждал, чтобы этот эффект поскорей вступил в силу. Теперь я не был ни в чем уверен. Я не помнил.

— По-моему, она была довольна, что я завербовался, — сказал я медленно. — Когда я вернулся домой в форме, она устроила для меня чайную церемонию. Пригласила всех соседей. Наверное, она гордилась мной. Да и деньги оказались нелишними. Нас было трое ртов — я и две младшие сестры. Она делала что могла, после того как нас бросил отец, но мы все время были на мели. Когда я закончил курс базовой подготовки, наш доход, наверное, утроился. На Харлане Протекторат платит солдатам довольно щедро — иначе не выдержит конкуренции с якудза и куэллистами.

— Она знает, что ты здесь?

Я покачал головой:

— Я слишком давно не был дома. Посланник получает назначение куда угодно, только не на планету, откуда он родом. Снижается риск возникновения никому не нужной эмпатии к людям, которых предполагается убивать.

— Да, — кивнула Сунь. — Стандартная мера предосторожности. Имеет смысл. Но ты же больше не посланник. Ты что, не вернулся домой?

Я невесело усмехнулся:

— Вернулся, чтобы пойти в криминал. Когда выходишь из Корпуса, вариантов не так уж много. А к тому времени моя мать уже снова вышла замуж — за офицера-вербовщика Протектората. Так что воссоединение семейства показалось мне… несколько неуместным.

Сунь замолчала. Вглядываясь в берег под нами, она, казалось, ожидала чего-то.

— Спокойно здесь, да? — произнес я, просто чтобы заполнить паузу.

— На определенном уровне восприятия, — кивнула она. — Не на клеточном, конечно. Все-таки здесь полным ходом идет сражение, и мы его проигрываем.

— Вот молодец какая, скажи еще что-нибудь ободряющее.

По ее лицу скользнула улыбка:

— Ну извини. Сложно говорить о спокойствии, когда с одной стороны уничтоженный город, с другой — аккумулированная мощь гиперпортала, из-за холмов наступает армия наносуществ, а воздух заряжен смертельной дозой радиации.

— Нет, ну если, конечно, так ставить вопрос…

Улыбка вернулась.

— Выучка, Ковач. Все мое время занято взаимодействием с машинами на таких уровнях, где обычные органы чувств бессильны. Когда занимаешься этим профессионально, учишься различать признаки шторма даже в самых спокойных водах. Вот взгляни. Перед тобой неподвижный океан, безмятежная водная гладь, залитая солнцем. Самое что ни на есть мирное зрелище. Но в глубине миллионы существ ведут войну за пропитание, причем войну не на жизнь, а на смерть. Видишь, почти все трупы чаек уже исчезли, — она состроила гримасу. — Если я вдруг захочу поплавать, напомни мне, чтобы я этого не делала. Даже солнечный свет — это одна непрерывная очередь субатомных частиц, уничтожающих любой организм, не успевший эволюционировать в достаточной степени, чтобы обзавестись адекватной защитой — защитой, которой, разумеется, обладает каждое живое существо вокруг нас, потому что их далекие предки гибли миллионами для того, чтобы горстка выживших смогла закрепить необходимую мутацию.

— Любой покой — это иллюзия, м-м? В стиле монахов Отречения?

— Да нет, не иллюзия. Но он относителен, и за любой покой всякий раз приходится платить цену в виде его противоположности.

— Это-то и держит тебя в армии, да?

— В армии меня держит контракт. Я должна отслужить еще минимум десять лет. И, честно говоря, — она пожала плечами, — я останусь и после этого. Война к тому времени закончится.

— Начнется другая.

— Не на Санкции IV. Когда Кемп будет разгромлен — впредь никаких военных действий. Исключительно полицейские операции. Больше они никогда не дадут событиям зайти так далеко.

Я вспомнил восторги Хэнда в адрес ныне действующих лицензионных протоколов, предоставляющих «Мандрейк» неограниченную свободу действий, и преисполнился скепсиса.

Вслух же я сказал:

— Во время полицейских операций погибнуть можно с таким же успехом, что и на войне.

— Ну, я уже однажды погибала. И, однако, вот она снова я. Не так уж это было ужасно.

— Ну ладно, Сунь, — на меня снова волной накатила усталость, отчего начал выворачиваться наизнанку желудок и заболели глаза. — Сдаюсь. Круче тебя только яйца. Эту твою речь надо толкнуть перед Крукшенк. Она ее воспримет на ура.

— Я не думаю, что Иветту Крукшенк нужно подбадривать. Она достаточно молода, чтобы и без посторонней помощи наслаждаться жизнью.

— Угу, ты, наверное, права.

— Я не хотела создавать впечатление, что я крутая. Но я профессиональный военный, и было бы глупо начать ненавидеть то, что я сама же и выбрала. Это же действительно был выбор. Меня не призывали.

— Ну, в наши дни это… — я отвлекся, потому что увидел, как Шнайдер выскочил из передней двери «Нагини» и помчался к берегу. — Куда это он?

Под карнизом, на котором мы сидели, появилась Таня Вардани. Она шла куда-то в сторону моря, но походка ее была какой-то странной. На одной поле куртки мерцали синие пятна, показавшиеся смутно знакомыми.

Я поднялся. Увеличил кратность нейрохимического зрения.

Сунь положила ладонь на мое предплечье:

— Что это с…

Это был песок. Влажные пятна бирюзового песка из пещеры. Песок, должно быть, налип, когда…

Тут у Вардани подкосились ноги.

Падение не было грациозным. Ее левая нога подломилась, когда ступила на землю, и Таню развернуло вокруг собственной оси. Я уже спешил вниз, прыгая по намеченным нейрохимией точкам опоры, на каждой из которых можно было продержаться лишь краткое мгновение, необходимое для того, чтобы переместиться на следующую. Я приземлился примерно в ту же секунду, когда Таня упала, и оказался возле нее на пару секунд раньше Шнайдера.

— Я увидел, как она упала, когда выходила из пещеры, — выпалил он, подбегая.

— Давай перенесем ее…

— Со мной все нормально, — перевернувшись на спину, Вардани стряхнула мою руку.

Опершись на локоть, она переводила глаза со Шнайдера на меня. Я вдруг осознал, до чего изможденной она выглядела.

— Все нормально. Спасибо.

— Так что происходит? — спросил я вполголоса.

— Что происходит? — она закашлялась и сплюнула на песок; блеснула кровь. — Я умираю, как и все прочие здешние обитатели. Больше ничего.

— Может, тебе на сегодня завязать с работой? — неуверенно произнес Шнайдер. — Отдохнуть?

Она озадаченно взглянула на него, после чего отвернулась и начала подниматься с песка.

— А, да, — усмехнулась она, распрямляясь. — Забыла сказать. Портал я открыла. Расколола.

На ее растянутых в усмешке губах виднелась кровь.

Глава двадцать седьмая

— Ничего не вижу, — сказал Сутьяди.

Вардани со вздохом подошла к одной из своих консолей. Ее пальцы забегали по панели управления, и один из раздвижных филигранников начал опускаться вниз, пока не оказался между нами и неприступной с виду вершиной марсианской технологической мысли. Пальцы Вардани еще побегали по экрану, и расставленные по углам пещеры лампы вспыхнули синим.

— Вот.

Раздвижной экран окрасил портал в холодные лиловые тона. В новой цветовой схеме стало видно, что его верхний край светится и по нему пробегают яркие вспышки, похожие на вращающиеся биобомбы.

— Это что такое? — спросила за моей спиной Крукшенк.

— Обратный отсчет, — небрежно ответил Шнайдер с видом знатока; ему уже приходилось видеть это раньше. — Верно, Таня?

Вардани слабо улыбнулась и оперлась на консоль.

— Мы практически уверены, что марсиане различали куда больше оттенков синего конца спектра, чем мы. Бо́льшая часть их визуальной нотации включает в себя тона ультрафиолетового диапазона, — она прочистила горло. — То, на что мы сейчас смотрим, они могли видеть без вспомогательных средств. А смысл этого сообщения можно примерно перевести как «не подходить».

Я смотрел как завороженный. Световые шары возникали из верхушки шпиля, после чего отделялись от нее и быстро стекали по краям портала к его основанию. Через равные промежутки времени шары вспыхивали, и какая-то их часть при этом перенаправлялась в складки по краям. Трудно было сказать наверняка, но, следя глазами за движением этих отколовшихся вспышек, я начинал думать, что их путь по запутанному лабиринту трещин куда дольше, чем это возможно в трехмерном пространстве.

— Позже станет видно больше, — сказала Вардани. — Частота волны уменьшается по мере того, как до открытия портала остается все меньше времени. Не знаю точно почему.

Сутьяди отвернулся. Его лицо, озаряемое вспышками света, пропущенного через филигранник, выглядело несчастным.

— Сколько это займет?

Вардани подняла руку, указывая на угол консоли, где оттикивали цифры обратного отсчета.

— Около шести часов стандартного. Сейчас уже меньше.

— Господи Самеди, как же красиво, — выдохнула Крукшенк.

Она стояла за моим плечом и, не отрываясь, смотрела на экран. Свет, льющийся на ее лицо, казалось, смыл с него все эмоции, оставив одно лишь изумление.

— Надо бы доставить сюда буй, капитан, — такое выражение на физиономии Хэнда я видел в последний раз, когда застал его врасплох во время обряда. — И пусковую раму, чтобы запустить его внутрь.

Сутьяди отвернулся от портала:

— Крукшенк. Крукшенк!

— Сэр? — лаймонка заморгала и сосредоточила внимание на командире, хотя ее взгляд продолжал то и дело возвращаться к экрану.

— Возвращайтесь на «Нагини» и помогите Хансену подготовить буй для запуска. И скажите Вонгсават, чтобы рассчитала к вечеру траекторию полета. Пусть попробует пробиться сквозь помехи и установить связь с «Клином» в Мэссоне. Пусть проинформирует их о нашем вылете, — он посмотрел на меня. — Не хотелось бы сейчас угодить под огонь своих.

Я взглянул на Хэнда, любопытствуя, как он выкрутится из положения.

Но я беспокоился напрасно.

— Связь пока не устанавливайте, капитан, — так безучастно и рассеянно бросил он, что можно было поклясться, что его внимание целиком поглощено таймером обратного отсчета, однако под небрежностью тона ясно угадывалась стальная непререкаемость приказа. — Пока мы не закончим все наши дела здесь, будем сообщать лишь необходимый минимум информации. Пусть Вонгсават пока просто рассчитает параболу.

Сутьяди дураком не был. Уловив недосказанность, он вопросительно посмотрел на меня.

Я пожал плечами и незамедлительно подкрепил ложь Хэнда. Для чего же, в конце концов, еще нужны посланники?

— Посмотри на это с такой точки зрения, Сутьяди. Если бы они знали, что на борту находишься ты, они бы нас и так наверняка сбили, исключительно чтобы достать тебя.

— «Клин Карреры», — сухо сказал Сутьяди, — не станет так поступать, пока находится на контракте у Картеля.

— А разве не у правительства? — насмешливо фыркнул Шнайдер. — Хэнд, а я-то считал, что эта война — внутреннее дело.

Хэнд бросил на него утомленный взгляд.

— Вонгсават, — сказал Сутьяди в микрофон по каналу общей связи. — Вы меня слышите?

— Так точно.

— А остальные?

В наушнике послышался гул еще четырех голосов. Ответы Хансена и Цзяна были напряженно-энергичными, реплика Депре — лаконичной, а отклик Сунь представлял собой нечто среднее.

— Рассчитайте траекторию полета. Отсюда в Лэндфолл. Мы планируем отбыть через семь часов.

В наушнике послышались радостные возгласы.

— Постарайтесь получить представление о суборбитальном трафике вдоль параболы, но поддерживайте радиомолчание до взлета. Все ясно?

— Отступаем по-тихому, — сказала Вонгсават. — Поняла.

— Отлично, — Сутьяди кивнул Крукшенк, и та рванула к выходу. — Хансен, сейчас придет Крукшенк, чтобы помочь подготовить заявочный буй. Это всё. Всем остальным — не терять бдительности.

Сутьяди слегка расслабился и повернулся к археологу:

— Госпожа Вардани, у вас болезненный вид. Ваше присутствие здесь еще необходимо?

— Я… — Вардани тяжело облокотилась на консоль. — Нет, я закончила. В следующий раз я вам понадоблюсь, когда придет время снова закрывать эту чертову штуковину.

— О, этого не потребуется, — со своего места сбоку от портала громко заявил Хэнд с явным видом собственника. — После того как установим буй, мы сможем известить об этом Картель и вызвать полноценную команду. Думаю, что при поддержке «Клина» мы объявим в этом регионе прекращение огня, — он улыбнулся, — довольно быстро.

— Попробуйте убедить в этом Кемпа, — сказал Шнайдер.

— Убедим, убедим, — снова улыбнулся Хэнд.

— В любом случае, госпожа Вардани, — в голосе Сутьяди сквозило нетерпение, — я предлагаю вам тоже вернуться на «Нагини». Попросите Крукшенк подключить программу полевого врача и осмотреть вас.

— Ну что ж, спасибо.

— Прошу прощения?

Вардани покачала головой и поднялась, опершись руками о консоль:

— Мне показалось, кто-то из нас должен это сказать.

Она удалилась, ни разу не оглянувшись. Шнайдер бросил на меня взгляд и после секундного колебания последовал за ней.

— Вот умеешь же ты обращаться с гражданскими, Сутьяди. Тебе уже кто-нибудь об этом говорил?

Он бесстрастно посмотрел на меня:

— У тебя есть какая-нибудь причина здесь оставаться?

— Видом любуюсь.

Он издал какой-то гортанный звук и перевел глаза обратно на портал. Было очевидно, что вид артефакта ему неприятен, и после ухода Крукшенк он все меньше это скрывал. Поворачиваясь к порталу, он невольно напрягался и костенел, как плохой боец перед схваткой.

Встав перед ним, я поднял ладонь и, выдержав подобающую паузу, хлопнул его по плечу:

— Только не говори, что оно тебя пугает, Сутьяди. Тебя-то, который не побоялся схлестнуться с Псом Вётеном и всем его взводом. Ты ж моим героем был. Правда, недолго.

Если он и счел это забавным, то ничем этого не выказал.

— Да ладно тебе, это же просто машина. Как подъемный кран, как… — я запнулся в поисках подходящего сравнения. — Как машина. Только и всего. Через пару веков мы сами такие начнем строить. Озаботься хорошей страховкой для оболочки, может, увидишь это своими глазами.

— Ошибаешься, — сказал он холодно. — В этом нет ничего даже отдаленно человеческого.

— Ох, надеюсь, ты не будешь разводить тут сраную мистику? — я покосился в сторону Хэнда, подумав, что против меня прямо-таки начинает сбиваться клика. — Естественно, в нем нет ничего человеческого. Его не люди строили, а марсиане. Но они всего-навсего другая раса. Может, умнее нас, развитее, но это не делает их богами или демонами, ну ведь так? Так?

Он повернулся ко мне:

— Я не знаю. Так?

— Сутьяди, ей-богу, ты уже начал разговаривать в стиле вон того придурка. Перед тобой технология.

— Нет, — он покачал головой. — Это порог, который мы собираемся переступить. И мы об этом пожалеем. Не чувствуешь? Не чувствуешь, как оно ждет?

— Нет, зато чувствую, что сам жду. Если эта штука тебя так вымораживает, может, пойдем займемся чем-нибудь конструктивным?

— Было бы неплохо.

Хэнд, судя по всему, намеревался дальше любоваться своей новой игрушкой, так что мы оставили его в одиночестве и зашагали по туннелю в обратном направлении. Мандраж Сутьяди, однако, каким-то образом передался и мне, потому что, как только активированный портал скрылся за поворотом, у меня появилось странное ощущение в области затылка. Сходное чувство испытываешь иногда, поворачиваясь спиной к заряженной орудийной системе. Несмотря на то что ты распознан как «свой», ты все равно понимаешь, что штука сзади может превратить тебя в месиво из плоти и костей, и что, невзирая на все программирование на свете, порой происходят несчастные случаи. А дружественный огонь убивает так же эффективно, как и недружественный.

Яркий рассеянный дневной свет, льющийся из входа в пещеру нам навстречу, казался инверсией того сгустка мрака, что остался позади.

Я раздраженно отогнал эту мысль.

— Ну что, теперь доволен? — ядовито поинтересовался я, когда мы оказались на свету.

— Доволен я буду, когда мы запустим буй и окажемся за полушарие отсюда.

Я покачал головой:

— Не понимаю я тебя, Сутьяди. Лэндфолл стоит на расстоянии снайперского выстрела сразу от шести крупных раскопок. Вся планета сплошь покрыта марсианскими развалинами.

— Я родом с Латимера. И не выбираю, где воевать.

— Ну пусть с Латимера. Там тоже развалин хватает. Господи, да каждая сучья планета, которую мы колонизировали, когда-то принадлежала им. Мы вообще-то именно их картам обязаны своим появлением здесь.

— Именно, — резко остановившись, Сутьяди повернулся ко мне; на его лице впервые после проигранного спора по поводу взрыва каменного завала проступило нечто похожее на эмоцию. — Именно. А хочешь знать, что это значит?

Я подался назад, удивленный таким внезапным накалом страстей:

— Ну да, само собой. Объясни.

— Это значит, что нас тут не должно быть, Ковач, — сказал он негромко, с необычным для него жаром. — Нам тут не место. Мы не готовы. То, что астронавигационные карты попали нам в руки, изначально было ошибкой. При своих собственных скоростях мы бы добрались до этих планет на тысячи лет позже. Нам было нужно это время, Ковач. Мы должны были заслужить свое место в межзвездном пространстве. А вместо этого мы едем на горбу мертвой цивилизации, которую не понимаем.

— Не думаю, что…

Он оборвал мое возражение.

— Видел, сколько времени ушло у археолога, чтобы открыть портал? Все эти полуразобранные обрывки, на основании которых мы продвигаемся вперед… «Мы практически уверены, что марсиане различали куда больше оттенков синего конца спектра, чем мы», — злобно передразнил он Вардани. — Она ничего ни о чем не знает, как и все остальные. Мы гадаем. Мы понятия не имеем, что делаем, Ковач. Бродим тут, тыча пальцем в небо и пытаясь натянуть наши антропоморфные представления на весь космос, но на самом деле не имеем ни малейшего понятия о том, что делаем. Нас тут не должно быть. Нам тут не место.

Я сделал долгий выдох.

— Что ж… В таком случае, Сутьяди, — я посмотрел сначала на землю, потом на небо, — советую начинать копить на гипертрансляцию на Землю. Там, конечно, та еще помойка, но родом мы оттуда. Там-то нам уж точно самое место.

Он едва заметно улыбнулся. Выдвинувшийся арьергард эмоций уже отступал, и свое место на лице вновь заняла бесстрастная маска командира.

— Поздно, — произнес он тихо. — Слишком поздно.

Внизу, у «Нагини», Хансен и Крукшенк уже разбирали заявочный буй «Мандрейк».

Глава двадцать восьмая

На подготовку буя у Крукшенк и Хансена ушел почти час, главным образом потому, что из пещеры вернулся Хэнд и заставил их сделать три полных системных проверки, убедившись, что с буем действительно все в порядке.

— Послушайте, — раздраженно буркнул Хансен, после того как им пришлось включать локационный компьютер в третий раз. — Он накладывается на окклюзию звездного поля, и после снятия отпечатка сорвать его с места может разве что появление черного тела. Если только ваш звездолет не собирается время от времени становиться невидимым, никаких проблем возникнуть не может.

— Такая возможность не то чтобы исключена, — ответил Хэнд. — Проверьте еще раз бэкап детектора массы. Убедитесь, что он активируется одновременно с запуском.

Хансен вздохнул. Стоявшая у другого конца двухметрового буя Крукшенк ухмыльнулась.

Позже я помог ей вытащить пусковую установку из грузового отсека «Нагини», собрать ее и поставить на ядовито-желтые гусеницы. Хансен закончил последние системные проверки, захлопнул панели на конусе корпуса и нежно похлопал машину по боку.

— Бороздить просторы вселенной готова, — сказал он.

Теперь, когда установка была собрана и находилась в рабочем состоянии, мы призвали на помощь Цзян Цзяньпина и осторожно водрузили на нее буй. Изначально предназначавшийся для запуска торпедного аппарата, на крохотной установке буй смотрелся слегка нелепо, казалось, что в любой момент он с нее свалится. Хансен покатал установку вперед-назад, заставил ее сделать пару кругов, проверяя ход, после чего захлопнул крышку пульта дистанционного управления, убрал его в карман и зевнул.

— Ну что, пошли попробуем поймать какой-нибудь ролик Лапине? — спросил он.

Я сверился с ретинальным дисплеем времени, где я установил таймер, синхронизированный с обратным отсчетом на портале. Оставалось чуть более четырех часов. Еще не отведя глаз от ярких зеленых цифр, я краем глаза увидел, как буй дернулся и заскользил вперед по закругленному концу гусениц, наконец тяжело бухнувшись на песок. Я посмотрел на Хансена и ухмыльнулся.

— Ой, ну господи Самеди, — воскликнула Крукшенк, проследив направление наших взглядов и подходя к установке. — Чего стоите и ухмыляетесь как идиоты, помогайте…

И в этот момент ее разорвало на части.

Я стоял ближе всех, уже поворачиваясь, чтобы помочь ей поднять буй. Позже, в тошнотворной оцепенелости шока, я снова увидел/вспомнил, как удар, пришедшийся чуть выше бедренной кости, взрезал ее тело, точно небрежно чиркнувшая по дереву пила, взметнув вверх куски плоти вместе с фонтаном крови. Это было такое же завораживающее зрелище, как сорвавшийся трюк гимнаста из театра Всего Тела. Над моей головой взлетела рука и фрагмент торса. Пронесшаяся мимо нога ударила меня в лицо. Я ощутил во рту привкус крови. Лениво вращаясь, устремилась к небу голова, волоча за собой, словно ленты серпантина, шлейф из длинных волос и рваных остатков шеи и плеча. На лицо мне, словно дождь, брызнула кровь — на этот раз кровь Крукшенк.

До моих ушей словно бы издалека донесся мой же собственный крик. Пустая оболочка слова «нет», потерявшего всякий смысл.

Стоявший рядом Хансен бросился за лежащим на земле «санджетом».

И тут я увидел то,

Из «Нагини» послышались крики.

что

Кто-то открыл огонь из бластера.

сделало это.

Песок вокруг пусковой установки кишел ими. Поблескивая в солнечном свете, у моих ног возилось около полудюжины кусков покрытого шипами толстого серого кабеля, подобного тому, что распорол тело Крукшенк. От издаваемого ими жужжания свербило в ушах.

Они оплели установку и вгрызлись в нее. Послышался скрежет металла. Из гнезда вылетел болт и просвистел над моим ухом, точно пуля.

Снова раздались выстрелы бластера, затем еще и еще, сливаясь в один беспорядочный треск. На моих глазах луч прошил одну из извивающихся на песке тварей, не причинив ей ни малейшего вреда. Мимо меня, не прекращая стрелять, прошел Хансен с «санджетом» на плече. В моей голове что-то щелкнуло.

— Назад! — заорал я. — Назад, мать твою!

Мои кулаки сжали «калашниковы».

Слишком поздно.

Хансен, похоже, считал, что дело в усиленной броне или высокой скорости маневрирования. Поэтому он выставил широкий угол луча и собирался усилить мощность. «Санджет (Снайп) Марк-11» производства «Дженерал системс» способен резать танталовую сталь, как нож мясо. Выстрел в упор просто испепеляет все живое.

Местами кабели слегка накалились. И тут песок под ногами Хансена разверзся, и вверх взметнулось новое щупальце. Я еще даже не успел поднять пистолеты, как оно уже отсекло ноги Хансена по колени. Он издал пронзительный животный крик и упал, продолжая нажимать на спусковой крючок. «Санджет» оплавил песок, оставив длинные неглубокие стеклянные борозды. Короткие толстые куски кабеля взвились и обрушились на тело Хансена, подобно цепам. Его крики оборвались. Кровь начала извергаться тяжелыми сгустками, будто лава из кальдеры вулкана.

Открыв огонь, я двинулся вперед.

Пистолеты, интерфейсные «калашниковы» в руках, словно воплощение моего гнева. Биосвязь из ладонных пластин предоставила данные: разрывные патроны с высокой проникающей способностью, полный магазин. Из-за пелены ярости я сумел разглядеть структуру извивающейся передо мной твари. «Калашниковы» открыли огонь. Биосвязь держала цель с микрометровой точностью.

Кабельные щупальца бились и подпрыгивали, шлепаясь на песок, как выброшенная из воды рыба.

Я разрядил обе обоймы.

Пистолеты выплюнули магазины и требовательно зияли пустыми приемниками. Я ударил рукоятями о грудь. Исправно сработал спидлоудер, рукояти заглотили новые магазины. Звонко щелкнули магнитные затворы. Я выбросил в стороны руки со вновь потяжелевшими «калашниковыми» — высматривая, выцеливая.

Кабели-убийцы лежали неподвижно, срезанные моими очередями. На меня устремились новые твари, я уложил и их. Ошметки падали на песок, словно овощи из-под ножа повара.

Магазины снова опустели.

Перезарядка.

Пусто.

Перезарядка.

Пусто.

Перезарядка.

Пусто.

Перезарядка.

Пусто.

Я снова и снова колотил по груди, не слыша холостого щелчка спидлоудера. От кабелей, окружавших меня, осталась лишь бахрома едва шевелящихся обрубков. Я отшвырнул пустые пистолеты и схватил первую попавшуюся железку от развороченной пусковой установки. Над головой и вниз. Ближайший пучок щупальцев дрогнул и опал. Вверх. Вниз. Обломки. Осколки. Вверх. Вниз.

Я снова поднял прут и увидел голову Крукшенк, смотревшую на меня.

Она упала на песок лицом вверх, длинные спутанные волосы наполовину закрыли глаза. Рот был открыт, словно Крукшенк собиралась что-то сказать, черты искажены от боли.

Звон в ушах прекратился.

Я опустил руки.

Уронил прут.

Взгляд метнулся к слабо трепыхавшимся обрубкам кабеля вокруг.

Ярость резко схлынула, оставив в груди холод, и я увидел рядом Цзяна.

— Дай коррозионную гранату, — произнес я, и собственный голос показался мне чужим.

* * *

«Нагини» зависла над берегом на трехметровой высоте. По обе стороны грузового люка были установлены пулеметы, снаряженные патронами с твердым боезапасом. За пулеметами сидели Депре и Цзян; их лица выглядели бледными в свете от крохотных прицельных экранов дистанционного наблюдения. Активировать автоматические системы мы еще не успели.

Грузовой отсек был набит вещами, на скорую руку прихваченными из баббл-тентов. Оружие, контейнеры с едой, одежда — все, что можно было сгрести в охапку и бегом дотащить до корабля под присмотром пулеметов, обеспечивающих прикрытие. Заявочный буй «Мандрейк» лежал в углу, слегка перекатываясь с одного округлого бока на другой, когда Амели Вонгсават производила гравитационную корректировку. По настоянию Матиаса Хэнда буй был первым, что мы подняли с бирюзовой поверхности песка, внезапно ставшей столь опасной. Приказ Хэнда выполнили на автопилоте.

Буй, скорее всего, ни на что уже не годился. Конус оболочки покрывали вмятины, один бок пропорот по горизонтали. Панели мониторов сорваны и провода торчали, как излохмаченные концы откромсанных кишок, как останки…

А ну прекрати.

На ретинальном экране ярко светились цифры. Оставалось два часа.

Иветта Крукшенк и Оле Хансен тоже присутствовали на борту. Система по сбору человеческих останков — гравитационный робот-подъемник — осторожно пролетела над залитым кровью песком, собрала все, что смогла обнаружить, сделала пробы и тест ДНК, после чего, рассортировав останки, извергла их в два синих мешка из полудюжины висевших у нее на боку. Процесс сортировки и распределения сопровождался звуками, напоминающими рвоту. Закончив, робот отсоединил от себя мешки, запечатал их лазером и нанес штрих-код. Сутьяди с каменным лицом по одному перенес их в контейнер для хранения трупов, стоящий в глубине грузового отсека. В обоих мешках не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего части человеческого тела.

Стеков памяти найти не удалось. Амели Вонгсават продолжала сканирование, искала их следы, но рабочей была версия о том, что нанобы пожирали любую неорганику в качестве материала для строительства нового поколения. Оружие Хансена и Крукшенк тоже пропало.

Я с трудом оторвал взгляд от отверстия на крышке контейнера для тел и поднялся наверх.

В задней части отсека экипажа Сунь Липин рассматривала под микроскопом кусок нанобного кабеля, запечатанного в пермапластик. За ее спиной теснились Сутьяди и Хэнд. В углу, прислонившись к стене и обхватив себя руками, с каменным лицом стояла Таня Вардани. Я сел в стороне от всех.

— Взгляни-ка, — Сунь посмотрела на меня и кашлянула. — Как ты и говорил.

— Раз как говорил, то чего смотреть?

— Ты хочешь сказать, что это нанобы? — недоверчиво спросил Сутьяди. — А не…

— Портал еще даже не открыт, Сутьяди, — мой голос прозвучал воинственно.

Сунь снова уставилась на экран микроскопа. Создавалось впечатление, что она пытается укрыться в нем от действительности.

— Компоненты составляют единое целое, — сказала она. — Но при этом не соприкасаются. Должно быть, они держатся вместе исключительно за счет динамики поля. Что-то вроде, я не знаю, очень мощной электромагнитной мускульной системы, наложенной на мозаичный скелет. Каждый наноб генерирует часть поля, что и удерживает его на его месте в сетке. Луч «санджета» просто проходит насквозь. Он может уничтожить несколько отдельных нанобов, которые будут находиться непосредственно на его пути, хотя они, похоже, резистентны к очень высоким температурам, но в любом случае этого недостаточно, чтобы нанести ущерб структуре в целом, и рано или поздно другие юниты замещают поврежденные ячейки. Эта штука — органика.

Хэнд взглянул на меня с любопытством:

— Ты знал об этом?

Я посмотрел на свои руки. Они все еще слегка дрожали. Под кожей ладоней беспокойно сокращались биопластины.

Я попытался справиться с собой.

— Догадался. Во время перестрелки, — я встретил его взгляд, краем глаза заметив, что Вардани тоже смотрит на меня. — Можешь считать это интуицией посланника. «Санджеты» оказались бесполезны, поскольку мы уже подвергли колонии высокотемпературному плазменному огню. Они приспособились и эволюционировали, приобрели иммунитет к лучевому оружию.

— А ультравиб? — спросил Сутьяди, обращаясь к Сунь.

Она покачала головой:

— Я устроила им пробный взрыв, и ничего не случилось. Нанобы внутри поля резонируют, но вреда им это не причиняет. Эффект слабее, чем от луча «санджета».

— Единственное, что их берет, это твердые боеприпасы, — сказал Хэнд задумчиво.

— Угу, а скоро и они перестанут брать, — я поднялся, собираясь уходить. — Дайте им немного времени, эволюционируют и в этом отношении. Касается и коррозионных гранат. Мне надо было приберечь их на крайний случай.

— А ты куда, Ковач?

— На твоем месте, Хэнд, я бы попросил Амели поднять нас повыше. Как только они усвоят, что их убивает не только то, что обитает на земле, они начнут отращивать руки подлиннее.

Я двигался к выходу, бросая советы на ходу, словно одежду по пути к кровати после тяжелого вечера. Почти случайно я снова спустился в грузовой отсек. Пулеметы, похоже, уже работали в режиме автонаведения. Люк Депре стоял у противоположной от своего оружия стороны проема, дымя одной из сигар Крукшенк из Индиго-сити и глядя на берег в трех метрах под собой. Цзян Цзяньпин, скрестив ноги, сидел на дальнем конце палубы перед контейнером для трупов. В помещении стояло напряженное непонимающее молчание, которым особи мужского пола обычно выражают горе.

Я привалился к переборке и сомкнул веки. В неожиданно наступившей темноте ярко горели цифры обратного отсчета. Час пятьдесят три… Все ближе и ближе…

Перед глазами возникла Крукшенк. Ухмыляющаяся, сосредоточенная на задании, курящая, испытывающая оргазм, разлетающаяся на куски…

Прекрати.

Я услышал шуршание одежды и поднял голову. Передо мной стоял Цзян.

— Ковач, — он присел на корточки и начал снова. — Ковач, мне очень жаль. Она была отличным сол…

Интерфейсный пистолет сверкнул в моей правой руке, дуло уперлось Цзяну в лоб. Он ошеломленно осел.

— Пасть заткни, Цзян, — я плотно сжал губы и втянул в легкие воздух. — Скажешь еще слово, и я забрызгаю Люка твоими мудовыми мозгами.

Я ждал. Пистолет в моей руке казался неподъемным. За меня его держала биопластина. В конце концов Цзян поднялся и оставил меня в покое.

В голове пульсировали цифры. Час пятьдесят…

Глава двадцать девятая

Хэнд назначил официальный сбор на час семнадцать. Близко к контрольному сроку, но, возможно, он сначала предоставил всем возможность излить чувства в неофициальной обстановке. Гвалт на верхней палубе не умолкал с тех пор, как я оттуда ушел. Из грузового отсека без помощи нейрохимии я мог различать только интонации, но не смысл. Продолжалось все это, похоже, довольно долго.

Время от времени я слышал, как в грузовой отсек кто-нибудь заходил, но ко мне никто не приближался, а у меня не доставало ни сил, ни интереса, чтобы поднять голову. Единственным, судя по всему, кто не собирался держаться от меня в стороне, был Могильер.

Я же говорил, что меня тут ждет работа.

Я закрыл глаза.

Ну как там насчет пули мне в морду, Волк «Клина»? Где же твоя неукротимая ярость — когда она так нужна?

Я…

Теперь я тебе нужен?

Я с этим говном покончил.

Смех словно стук стеков памяти, камешками сыплющихся из ковша.

— Ковач?

Я поднял голову. Это был Люк Депре.

— Думаю, тебе стоит подняться на палубу, — сказал он.

Гвалт наверху, похоже, прекратился.

* * *

— Мы не уйдем, — тихо сказал Хэнд, обводя взглядом присутствующих, — повторяю, не уйдем, не поставив заявочный буй «Мандрейк» с другой стороны портала. Перечитайте ваши контракты. Формулировка «каждую представляющуюся возможность» является первостепенной и краеугольной. Вне зависимости от того, какой приказ последует сейчас со стороны капитана Сутьяди, вас ждет казнь и возвращение на свалку душ, если мы вернемся, не исследовав эти представляющиеся возможности. Ясно я излагаю?

— Нет, не ясно, — крикнула Амели Вонгсават из кабины пилота. — Потому что единственная возможность, которую вижу я, это тащить этот мудацкий буй по берегу на собственных горбах и зашвырнуть его в портал в надежде, что он вообще еще работает. Если это возможность, то исключительно для самоубийства. Эти сукины дети забирают стеки!

— Мы можем просканировать местность на предмет нанобов… — голос Хэнда утонул в хоре сердитых голосов. Он раздраженно вскинул руки над головой. Сутьяди рявкнул, требуя тишины, и получил ее.

— Мы солдаты, — неожиданно нарушил наступившую паузу Цзян, — а не кемпистские срочники. Это безнадежная битва.

— Когда вы жертвовали собой на Данангской равнине, — сказал Хэнд, — вы тоже понимали, что ведете безнадежную битву. Но отдали свою жизнь. Именно это я у вас сейчас и покупаю.

Цзян посмотрел на него с откровенным презрением:

— Я отдал жизнь за солдат, находившихся под моим командованием. А не за деньги.

— О Дамбалла, — Хэнд закатил глаза, — а ради чего, по-твоему, ведется эта война, солдатня ты тупая? Кто, по твоему мнению, платил за Данангскую атаку? Вбей себе в голову. Ты сражаешься за меня. За корпорации и их долбаное марионеточное правительство.

— Хэнд, — я сошел с лестницы и встал в центре отсека. — Мне кажется, твои маркетинговые приемы перестают работать. Не хочешь сделать перерыв?

— Ковач, я не…

— Сядь, — слова на вкус напоминали пепел, но, видимо, в них было и что-то посущественнее, так как Хэнд подчинился.

На обратившихся ко мне лицах было написано ожидание.

Только не это опять.

— Мы никуда не уходим, — сказал я. — Не можем. Я хочу унести отсюда ноги не меньше вашего, но мы не можем. Пока не поставим буй.

Я переждал шквал возражений, не имея ни малейшего желания восстанавливать порядок. Сутьяди сделал это за меня. Установилась напряженная тишина.

Я повернулся к Хэнду:

— Почему бы тебе не рассказать им, кто активировал ОАН? И почему.

Он молча смотрел на меня.

— Хорошо, я сам расскажу, — я окинул взглядом лица окружавших меня людей, чувствуя, как тишина становится глубже и плотнее, и указал рукой на Хэнда. — Наш спонсор нажил в Лэндфолле несколько врагов, которых вполне устроит, если он не вернется обратно. Нанобы — это их способ добиться желаемого. Пока способ не сработал, но в Лэндфолле об этом еще не знают. Если снимемся с места, то узнают, и не сомневаюсь, что на полпути нас встретит кое-что остроносое. Так ведь, Матиас?

Хэнд кивнул.

— А коды «Клина»? — спросил Сутьяди. — Они что, ничего не стоят?

Его вопрос тут же вызвал всплеск новых.

— Какие коды «Клина»?

— Что, позывные вызова? Спасибо за…

— А почему мы об этом ничего не…

— Так, замолкните все. — К моему удивлению, они послушались. — Командование «Клина» передало нам код вызова на случай чрезвычайной ситуации. Вас не поставили в известность, поскольку, — я почувствовал, как на моих губах, точно болячка, начала вызревать улыбка, — вам об этом знать не полагалось. Вы слишком мало значили. Ну вот теперь вы знаете, и вам может показаться, что код — гарантия безопасности. Хэнд, объяснишь, почему это не так?

Тот какое-то время смотрел в пол, затем снова поднял голову. Его взгляд отвердел.

— Командование «Клина» находится в подчинении Картеля, — произнес он лекторским тоном. — Тот, кто активировал нанобов ОАН, должен был располагать санкцией Картеля. По этим же самым каналам они получат доступ к кодам авторизации, которые использует Айзек Каррера. Именно «Клину» и будет, по всей вероятности, поручено нас сбить.

Привалившийся к перегородке Люк Депре лениво пошевелился:

— Ковач, ты же сам клиновец. Вряд ли они будут убивать своего. У них другая репутация.

Я бросил взгляд на Сутьяди. Его лицо напряглось.

— К сожалению, — сказал я, — наш Сутьяди находится в розыске за убийство офицера «Клина». Сотрудничество с Сутьяди превращает меня в предателя. Все, что надо сделать врагам Хэнда, это передать Каррере список членов экспедиции. Это лишит меня всякой возможности повлиять на ситуацию.

— А как насчет блефа? Насколько я понимаю, у посланников с этим все в порядке.

Я кивнул:

— Можно попробовать. Но шансы на успех невелики, и существует способ попроще.

От этой фразы поднявшийся было легкий ропот сразу смолк.

Депре наклонил голову:

— А именно?

— Единственное, что позволит нам убраться отсюда невредимыми, это запуск буя или что-то в этом роде. Когда на звездолете начнет развеваться флаг «Мандрейк», расклад тут же поменяется, и мы будем вольны лететь домой. Все прочее может быть воспринято как блеф, или же, даже если нам поверят, приятели Хэнда могут завалиться сюда сами, убить нас и поставить собственный буй. Мы должны передать подтверждение сделанной заявки, чтобы исключить такой вариант.

Напряжение было таким сильным, что, казалось, завибрировал воздух, закачался, словно балансирующий на задних ножках стул. Все смотрели на меня. Все, сука, смотрели на меня.

Пожалуйста, только не это опять.

— Портал откроется через час. Мы расчищаем каменный завал ультравибом, влетаем в портал и запускаем гребаный буй. После чего отправляемся домой.

Напряжение снова начало нарастать. Я стоял посреди хаоса и шума и ждал, уже зная, чем все кончится. Они согласятся. Согласятся, так как поймут то, что уже знаем мы с Хэндом. Что это единственная лазейка, единственный способ вернуться обратно. А того, кто не поймет…

Я почувствовал, как во мне проснулся волчий ген и сотряс тело, словно рык.

Того, кто не поймет, я пристрелю.

* * *

Для человека, специальностью которого был саботаж машинных систем и электроники, Сунь на диво ловко управлялась с тяжелой артиллерией. Она произвела пробный огонь из ультравиба по нескольким целям в горах, после чего попросила Амели Вонгсават подвести «Нагини» к пещере и остановиться метрах в пятидесяти от входа. С включенными экранами для входа в атмосферу, которые защищали от осколков, она начала обстрел каменного завала.

Звук напоминал царапание проволоки о мягкий пластик; жужжание осенних огнянок, поедающих белаводоросли во время отлива; визг инструментов Тани Вардани, очищающей стек памяти Дэн Чжао Юна от остатков костной ткани в лэндфолльском секс-отеле. Чириканье, скулеж и писк, смешанные воедино и усиленные до апокалиптических масштабов.

Звук, с которым расщепляется на части мир.

Я наблюдал процесс на экране в грузовом отсеке, в компании двух автоматических орудий и контейнера останков. В кабине пилота места для зрителей в любом случае не было, а в отсеке экипажа, где находились остальные, мне оставаться не хотелось. Я сидел на палубе и отрешенно смотрел на дисплей, на то, как раскаляется камень, как растрескивается и ломается порода под давлением; сопоставимым с давлением тектонических плит; как обрушиваются осколки; как они превращаются на лету в густые облака пыли, не успевая ускользнуть от лучей ультравиба, шарящих в завале. От резонанса в животе ощущался смутный дискомфорт. Сунь стреляла на малой мощности, а защитные экраны в пушечных модулях амортизировали основную часть удара. Однако пронзительный крик луча и скрежет дробящегося камня все же прорывались в открытые двери, вонзаясь мне в уши, словно инструмент хирурга.

Перед глазами по-прежнему стояла умирающая Крукшенк.

Двадцать три минуты.

Ультравиб смолк.

Портал проступил сквозь дымку разрушения и клубы пыли, как дерево сквозь снежную пелену. Вардани сказала мне, что портал не способно повредить ни одно известное ей оружие, но Сунь тем не менее запрограммировала орудийные системы «Нагини» на прекращение огня при его появлении в зоне видимости. Теперь в оседающих пылевых облаках я смог различить обломки археологического оборудования, разбитые и расшвырянные в разные стороны во время последних секунд ультравиб-залпа. Трудно было поверить, что высящаяся над каменными осколками громада и в самом деле незыблема и невредима.

Спину защекотало тонкое перышко благоговения, неожиданное, словно заново обретенное осознание, на что именно я смотрю. В голове всплыли слова Сутьяди.

«Нам здесь не место. Мы не готовы».

Я отогнал эту мысль.

— Ковач? — судя по голосу Амели Вонгсават, раздавшемуся в наушнике, не я один испытывал трепет перед старшими цивилизациями.

— Здесь.

— Закрываю двери. Отойди в сторону.

Орудийные станки плавно въехали внутрь палубы, а двери закрылись, перекрыв дневной свет. Через мгновение вспыхнули холодные огни внутреннего освещения.

— Вижу движение, — послышался предупреждающий голос Сунь.

Сообщение прозвучало на общем канале, и я услышал, как разом резко втянули в себя воздух все остальные члены экипажа.

Последовал легкий толчок, и Вонгсават переместила «Нагини» на несколько метров вверх. Я ухватился за переборку, чтобы не упасть, и невольно опустил взгляд в пол.

— Нет, это не под нами, — Сунь как будто наблюдала за мной. — Оно… похоже, оно движется к порталу.

— Вот срань. Хэнд, да сколько же здесь этих гадов? — спросил Депре.

Я словно воочию увидел, как Хэнд пожимает плечами.

— Мне неизвестно о том, чтобы на рост ОАН налагались какие-то ограничения. Насколько я понимаю, они могли заполонить собой весь берег.

— Не думаю, — произнесла Сунь спокойно, точно лабораторный работник в разгаре эксперимента. — Удаленное наблюдение обнаружило бы нечто настолько большое. И, кроме того, они еще не поглотили другие автотурели, что произошло бы, если бы они распространялись вбок. Я подозреваю, что они проделали лазейку в нашем периметре и хлынули внутрь линейным…

— Смотрите, — сказал Цзян. — Оно здесь.

На экране над головой я увидел, как из покрытой осколками породы земли вокруг портала вытягиваются руки нанобного организма. Возможно, он уже попытался проникнуть под фундамент и потерпел неудачу. До ближайшего края основания им оставалось добрых два метра, когда они нанесли удар.

— Началось, едрить твою мать, — сказал Шнайдер.

— Нет, погоди, — в негромком голосе Вардани слышалась почти что гордость. — Смотри.

Кабелям, похоже, не удавалось ухватиться за поверхность материала, из которого был сделан портал. Они набрасывались на него и соскальзывали, как с намасленного. Это повторилось несколько раз, после чего из песка высунулась еще одна рука, длиннее. У меня перехватило дыхание. Взвившись на метров шесть вверх, она обвилась вокруг нижнего края шпиля. Если бы такое щупальце протянулось к «Нагини», оно бы легко стащило нас на землю.

Новый кабель напрягся, усилил хватку.

И испарился.

Сперва я подумал, что Сунь нарушила мои инструкции и снова открыла огонь из ультравиба. Но тут же вспомнил. Нанобы были невосприимчивы к вибрационному оружию.

Остальные кабели тоже исчезли.

— Сунь? Какого хера сейчас произошло?

— Я пытаюсь установить именно это, — общение Сунь с машинами начинало накладывать отпечаток на ее речь.

— Он их отключил, — сказала Вардани просто.

— Что отключил? — переспросил Депре.

И по голосу археолога я понял, что та улыбается:

— Нанобы существуют в электромагнитном поле. Оно обеспечивает связь между ними. Портал просто отключил поле.

— Сунь?

— Госпожа Вардани права. Я не могу обнаружить никакой электромагнитной активности вблизи объекта. И никакого движения.

Какое-то время, пока все переваривали информацию, тишину в наушнике нарушало только шипение статики. Затем послышался задумчивый голос Депре:

— И в эту штуку мы сейчас полетим?

* * *

По сравнению с тем, что произошло, и с тем, что ожидало впереди, открытие портала прошло на удивление обыденно. За две с половиной минуты до конца обратного отсчета шары ультрафиолетового света, которые нам показывала Вардани на экранах-филигранниках, начали постепенно становиться видимыми, проявившись в образе мерцающих лиловых полос на внешних краях шпиля. При дневном свете это зрелище производило впечатление такое же невнушительное, как посадочный маяк в рассветные часы.

За восемнадцать секунд что-то начало происходить в глубине складок — что-то похожее на трепетание крыльев.

За девять секунд на макушке шпиля без всякой помпы возникла черная точка. Она была блестящей, как капля высококачественной смазки, и, похоже, вращалась вокруг собственной оси.

Восемью секундами позже точка неторопливо и плавно растянулась до основания шпиля, а затем ниже, скрыв из виду подножие, а затем и примерно метр песка.

Перед нашими глазами предстала темная сфера и мерцающие в этой темноте звезды.

Часть 4

Предыдущая Стр. 9 из 18 Следующая

Подрывные элементы

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Часть 4

Оглавление