идущего на Куликовое поле.
В отличие от анекдотов Синица любил свою тему не меньше, чем народ и Коммунистическую партию. Поэтому по его авангардному указанию одну из балок Одессы перекрыл мост. Он начинался почти у дверей скромной халупки, где проживал партийный руководитель, и заканчивался чуть ли не вплотную к месту обитания его тещи. Тогда еще не было так называемого уголка старой Одессы, и поэтому теща Синицы жила в своем доме, пара грифонов стояла в Кировском садике, а фигурка в виде скорбной женщины - на втором христианском кладбище.
Сегодня теща Синицы уже не живет в доме на Гоголя, поэтому мост ее имени примыкает просто к уголку старой Одессы. Здесь находится один неукраденный, в отличие от второго грифона, колодец, перетасканный местными амбалами с противоположной стороны балки, непонятно где взявшаяся беседка с мостиком и фигурка в виде скорбной женщины, сами понимаете откуда.
А вот неподалеку, на так и не уничтоженном Мироненко бульваре, к чести которого надо отметить, приложившего все силы, чтобы это случилось, и стоит Шахский дворец. Сегодня он называется Домом народного творчества. Если бы покойный шах смог увидеть, во что народное творчество превратило памятник архитектуры... Но слава Богу, он этого не сможет сделать при всем нашем желании.
Вам надо знать, что звали этого шаха Моххамед Али, несмотря на то, что к боксу он имел такое же отношение, как я к Джо Фрезеру. Так вот этот шах приехал в Одессу задолго до того, как памятник Лаокоону перестал прыгать между Соборной площадью и археологическим музеем.
Вы не думайте, что между революциями девятьсот пятого и семнадцатого годов в мире было так спокойно. В девятьсот седьмом, когда наша революция потерпела поражение и мечта о ее мировом пожаре отодвинулась на две пятилетки, иранцы сказали - ша! - и сделали революцию себе сами. Это событие их отсталый шах отказался приветствовать, и очень скоро он уже гулял по Одессе. Потому что это был единственный город в мире, где вполне мирно соседствовали соборы, костелы, синагоги, кирхи, кенассы и мечети.
Вы помните, не так давно в Иране случилась очередная революция и снова оттуда убежал шах? Помните, но почему-то в свой магнитофон этого не говорите. Так вот, этот шах в отличие от Моххамеда Али обосновался не в Одессе, и даже не в Израиле, хотя его туда кто-то приглашал. Может быть, поэтому он быстро и плохо кончил. А в начале века еще не было Израиля, Голда Меир жила в Киеве, а не бряцала дубиной войны и единственным глазом Моше Даяна в Тель-Авиве, но уже стояла Одесса, из которой не рвали когти евреи, а наоборот, прибежал шах.
Революции в Иране всегда были направлены для улучшения жизни народа, но не так давно сбежавший очередной шах этого тоже не понял. Он мог бы, подобно предшественнику, попроситься сюда, но на свою голову не догадался сделать этого. Учитывая, какой валютный куш шах прихватил с собой на мелкие расходы, Брежнев вполне бы сумел предоставить шаху политическое убежище и даже вспомнить, что он с ним лично встречался на Малой земле. Однако все произошло иначе и теперь мы имеем доллар за двадцать рублей, а колесо истории крутится не в ту сторону, куда бы могло повернуть.
Я вам расскажу эту историю, положа руку на печень, именно так, как рассказывал мне ее мой прадед Роберт Анагнастопуло. Может быть, старик что-то путал, но только люди, знавшие его, утверждали: Роберт всегда был правдивым человеком. И когда работал корсаром, в коммерции, и даже во время игры в кости, что для него до самой смерти было важнее общественной и индивидуально-трудовой деятельности.
Мой прадед, чья греческая кровь была разбавлена доброй пинтой английской, как и некоторые его предки, начинал пиратом. Во всем мире эта романтическая профессия уходила в далекое прошлое, а под Одессой местные мальчики еще уверенно бегали на абордаж с неменьшим успехом, чем в районе Стамбула. Причем тогда для этого им не нужно было покупать липовые турецкие вызовы. И никакие чиновники не спрашивали у них виз, не то что характеристик, а бывший начальник одесского ОВИРа Олег Васильевич Иванов еще не родился. Даже разные декларации с них никто не рисковал требовать. Потому что ребята сами любили требовать, и это у них получалось не хуже, чем у того же Олега Васильевича, стоявшего на страже военных тайн. Несмотря на то, что во времена Иванова военной тайной считалась даже температура морской воды, кое-кто все равно уезжал. Наверное, поэтому в Одессе ОВИР расшифровывался очень просто: Олег Васильевич Иванов разрешает. При условии, конечно, что вы не сумеете передать ЦРУ чертежи ржавеющих напротив нас подводных лодок и еще кое-каких интимных формальностей. Кстати, вы видите эти лодки? А проплывающий рядом катамаран «Хаджибей»? А знаете, какое между ними сходство? Так вот, эти лодки помнят те времена, когда Одесса называлась Хаджи-беем. Но все равно они стоят на страже неизвестно чего. В общем, как скандировали у меня под окном ходившие строем октябрята: «Охраняем берега от коварного врага». Как будто найдется в мире идиот, которому не дают спать наши славные социалистические завоевания, если, конечно, не считать разнокалиберную интернациональную помощь.
Так вот, заметьте, что никакой пограничник не рискнул бы наглеть, чтобы мой дед со своей компанией уходил с пляжа после десяти часов вечера. Даже если бы этот погранец сильно рассчитывал на прицепленную к нему овчарку с отдрессированным нюхом на диверсантов, постоянно норовящих вылезть из моря на берег, а не наоборот.
Поэтому в те далекие годы часть местного населения водила в море баркасы, пароходы и фелюги без предварительного разрешения заставы после обязательного восхода солнца. В стычках с регулярными войсками мой дальний родственник проявлял не меньшую храбрость, чем в кровопролитных боях, регулярно проходивших в итальянских кабачках, греческих тавернах, турецких кофейнях и русских трактирах. Этих заведений в то время в Одессе было больше, чем так называемых первых помощников на судах Черноморского пароходства после отмены шестой статьи не помню в какой по счету в моей жизни Конституции. Говорят, что опера «Роберт-Дьявол» была написана под влиянием моего деда, и если он встречался с композитором, создавшим такое либретто, этому верится безоговорочно. Мне как-то довелось слушать ее из зала оперного театра в тот самый день, когда в буфет завезли пиво с отварными раками. И должен сказать, что музыка не уступала в свежести тому «пельзеню». Однако уже прошло много лет с тех пор, и в Одессе так же трудно услышать за «пельзень» в буфете театра, как и «Роберта-Дьявола» на его сцене.
Что делать, все меняется со временем. Кстати, именно со временем прадед понял - выгодному ремеслу приходит конец. И он вполне может обойтись без того, чтобы еще раз успокоить нервы в тюрьме или даже украсить собой рею судна с несдержанным капитаном. Поэтому Роберт списался по собственному желанию и состоянию здоровья, так же уверенно и честно, как сегодняшние министры.
Сошел на берег и довольно быстро спустил свои сбережения, потому что не подозревал о возможности срочных трехпроцентных вкладов. Спасти от скуки и нищеты могла только женитьба. К чести прадеда, он не искал богатой невесты, которых в Одессе всегда было, как идиотов на руководящих должностях. Главное и единственное требование Роберта - прекрасная внешность будущей избранницы сердца. Пусть даже ее приданое не больше моей пенсии, дай Бог нашему правительству жить на такие деньги и ни в чем себе не отказывать.
После того, как мечта прадеда осуществилась, он уехал с молодой супругой в свадебное путешествие. Тогда впервые в жизни он официально заплатил двадцать рублей за заграничные паспорта, получив их вместе с извинениями о задержке документов на второй день. У таможни когда-то имелась такая манера работы, хотя повышенных обязательств в честь праздника Рождества она не брала и на соревнование смежные предприятия не вызывала. Еще не был сочинен лозунг «Все для блага человека», поэтому все делалось, как в других странах, а не через задницу, как только у нас. Если захотите, эти слова можно с пленки стереть. Хотя пленка - не человек, который выдерживает условия, при которых ваш магнитофон мог бы работать только в качестве молотка. На чем, мы, кстати, остановились? Ах, да...
Во время свадебного путешествия между моим прадедом и его женой случилось о чем-то поспорить. Роберт, между прочим, был джентльменом до обгрызенных в гневе кончиков ногтей. И он не поднял руки на женщину, как до сих пор это делает мой сосед-профессор. Доктор уже, кстати, год как не существующей, ранее самой главной для нас науки. Словом, прадед без второго слова взял и продал жену в один из турецких гаремов. Эта сделка понравилась Роберту до такой степени, что он стал жениться минимум трижды в два месяца. Я видел его портрет. Последний раз - в тридцать третьем году из-за победы колхозного строя. Тогда папа обменял его на полбуханки черного хлеба и банку такой же икры. Представляете, что бы стоил этот портрет сегодня? И чтоб вы себе знали, этот антиквариат по фотографии написал известный художник перед посещением дома на Слободке, откуда его перевели для дальнейшего лечения в местную тюрьму. Тогда все было наоборот.
В общем, портрет, в отличие от художника, удалось спасти. Должен отметить, что нарисованный на нем Роберт уже в зрелом возрасте был еще парень хоть куда. Что тогда думать о временах, кргда невесты не могли нарадоваться на его внешность, точно так, как он - на их и те суммы, за которые давным-давно осуществлял сегодняшнюю мечту миллионов девушек жить где попало, но только не здесь?
Однако со временем Роберт немного примелькался в кругах, производящих невест. Да и некоторые любопытные начали задавать ему вопросы насчет того, куда он дел такую прорву жен. Конечно, кое-кому пришлось надавать даже по морде за бестактное вмешательство в семейную жизнь, а пару чересчур любознательных просто ударить ножом, что для Роберта-Дьявола было так же естественно, как грабить суда, продавать жен и даже посещать революционные кружки в поисках очередной находки для турецких гаремов. Не знаю, вели ли революционерки в сералях социалистическую агитацию или просто делали, как это сейчас говорят, сексуальную революцию, только к тому времени случилась еще и революция в Иране. И шах, прихватив пару дюжин одалисок и чуть-чуть больше сундуков, набитых золотым запасом страны и собственными трудовыми накоплениями, гордо обосновался в Одессе. Здесь ему выстроили дворец в столь же короткие сроки, как ту же свечку Мироненко, которая до сих пор именуется памятником.