Открыв дверцу шкафчика, я достала учебник по химии и толстую тетрадь, а затем направилась на второй этаж на поиски класса. В этот раз я выбрала парту поближе к доске, чтобы внимательнее слушать учителя, а потом записала на клочке бумаги, что сегодня мне необходимо узнать как можно больше информации о предстоящих экзаменах.
В классе было пусто. Я пришла раньше остальных и была этому очень рада.
– А потом я выскочила из его комнаты как ошпаренная! Представь себе эту сцену!
Я уже выключила музыку и поэтому отлично услышала разговор компании друзей, ворвавшихся в класс. Это оказались те самые ребята, которых я встретила по дороге в школу.
Не обращая на них особого внимания, я открыла учебник и уткнулась лицом в напечатанный на страницах текст.
– А Хлои знает? – спросил кто-то из них.
– Конечно, нет. – На этот раз говорила Кристина (я сразу узнала ее по голосу). – Эта тупица ни за что не догадается, если только не тыкнуть ее в это носом!
– А Честер сумеет сдержаться? – отозвался другой голос, но на этот раз мужской. – Вы ведь потом все равно хорошенько развлечетесь, как в тот раз, когда мы застали вас в спальне Элиаса. – Последовал громкий смех, а потом он вновь заговорил: – Чувак, ты же помнишь ту ночь, а?
Сначала ему никто не ответил, но потом кто-то все же негромко проговорил:
– Конечно. Мне после этого пришлось постельное белье сжечь и целый месяц посещать психолога.
Я сразу узнала этот голос.
Подняв голову, чего сама от себя не ожидала, я посмотрела на парня. Того самого, который оказался одним из немногих людей, улыбнувшихся мне за последнюю тысячу лет.
Так, значит, его зовут Элиас.
Мы сидели в одном кабинете, где тишину пробивали лишь их смех и разговоры, но они будто бы не замечали моего присутствия. А может, так и было. Кто я такая, чтобы знать о моем существовании, верно же?
Элиас дружил с Кристиной, Честером и еще одним таким же смазливым парнем, что само по себе вызвало во мне несильное, но явное раздражение и неприязнь к его персоне, напрочь перечеркнув ту частичку радости от вчерашней улыбки. И даже надежду на то, что он окажется нормальным. Будь он нормальным, он бы не дружил с Кристиной.
Я заметила, одежду каких брендов они носят, как выглядят их прически, заметила манеру общения и эти вальяжные позы… Если они и не из самых богатых, то точно из довольно обеспеченных семей. Не то что я.
– Так ты придешь на мою днюху завтра? – спросил Честер, кладя ноги в обляпанных грязью ботинках на парту. – Только посмей отказаться.
– Приду, куда я денусь… Только при условии, что ты не будешь приставать ко мне со своими знакомыми.
Тот парень, что сидел рядом с Честером и имени которого я пока не знала, громко цокнул и возмутился:
– Честер, братан, Элиас не ценит всего, что ты для его задницы делаешь! Знакомь лучше со своими красотками меня!
– Руф прав, – ответил Элиас. – Прислушайтесь к единственной умной мысли из его головы.
Я поняла, что они так и продолжат обсуждать всякую чушь, которая совершенно меня не касалась, а потому вновь опустила взгляд и уткнулась в свой учебник. Как же я от них устала.
Но стоило это сделать, как внимание тут же переключилось на меня.
– Эй, ты! – словно псину, окликнула меня Кристина. – Мы тебя и не заметили.
– А ты что, знаешь ее? – поинтересовался Честер.
– Да. Мы весело поигрались с ее рюкзаком. Да, Дания? Или как там тебя зовут?
На этот раз я не стала игнорировать ее и подняла взгляд. Я оглядела всех, кто на меня таращился, и с трудом поборола желание закатить глаза к самому потолку, громко и грубо выразив все свое недовольство.
– Меня зовут Ламия. У тебя проблемы с памятью? Могу порекомендовать таблетки от маразма, хотя в твоем случае они вряд ли помогут.
Кристина вылупила глаза и засмеялась, словно я сказала что-то до невозможности смешное. Она подошла ближе и села за соседнюю парту, скрестив ноги. Пара прядей ее черных волос сегодня были окрашены в фиолетовый, на лице – вызывающий макияж. На ней была тонкая кофточка в полоску, открывающая часть живота, короткая юбка и колготки в сеточку. Удивительно, что ее в таком виде пускают в школу.
– Хочешь за себя постоять? – спросила она, стараясь придать своему тону издевательские нотки. – Ничего не выйдет. Лучше тебе со мной не тягаться.
– А мне нравится, – вдруг сказал Элиас.
Он по-прежнему сидел на задней парте, пялясь в книгу, но сейчас вдруг ее отложил и скрестил руки на груди. Все удивленно обернулись к нему.
– Что? – засмеялся Руф. – Что именно понравилось нашему многоуважаемому Элиасу, хотелось бы услышать?
– Эта девчонка умеет разговаривать с такими, как Крис.
Он так пристально уставился на меня, будто я действительно неожиданно стала объектом его сильнейшего интереса. А зрачки у него почти сливались с радужками: такие они были черные. Бездонный и бездушный взгляд.
Я отвернулась.
– Что такого я делаю? – невинно похлопала глазами Кристина, словно и впрямь ни в чем не была виновата. – Просто знакомлюсь с новенькой. Это преступление?
– Элиас, наверное, опять решил сыграть в справедливого рыцаря и гнать о своем никому не сдавшемся уважении, – съязвил Руф.
– А почему Крис должна проявлять уважение к террористке? – встрял Честер.
Он повернулся ко мне и с удовольствием наблюдал за реакцией. Его губы слегка дрогнули в ухмылке, а глаза так и сияли.
– Ничего оригинальнее не придумал? – произнесла я громко, и все, замолчав, уставились на меня. Я же встала со стула и оперлась на стол, нацепив выживающее выражение. – Было бы интересно послушать о себе что-то новенькое. Есть варианты?
Они молча смотрели на меня с любопытством – кажется, я застала их врасплох своим поведением.
– Вы хоть имеете представление о том, что означает слово «террорист»? Или вы из тех, кто не вылезает из новостей, выдаваемых желтой прессой? Хотя зачем я спрашиваю, все и так понятно.
– Что ты сказала? – опешила Кристина.
Я закатила глаза.
– Ты еще глупее, чем я думала.
Честер взглянул на меня таким взглядом, будто я должна была испугаться.
– Эй, следи за языком, – прошипел он угрожающе. – Ты понятия не имеешь, что я с тобой сделаю, если будешь оскорблять мою девушку.
– А твои оскорбления в мой адрес повлекут за собой взрыв по твоему домашнему адресу. – Я подняла руки, изображая облако дыма, и протянула: – Бу-у-ум! Вот теперь гадай, серьезно я или просто шучу.
Я села обратно за свою парту, невыносимо радуясь тому, что ответила этим тупоголовым мажорам, как полагалось, спустив на землю с их тронов.
Кристина молчала. Я даже решила, что выиграла в этой дурацкой битве, но об обратном говорил голос Честера, который вскочил со своего места:
– Ох, так и не терпится наказать тебя за угрозы, киса… Придумаем что-нибудь поизящнее.
Я повернулась к нему и столкнулась с ухмылкой до самых ушей, будто он строил из себя какого-нибудь злодея из фильмов.
Мне нужно окончить эту школу и поступить в колледж, чтобы обучиться какой-нибудь профессии и начать зарабатывать деньги, обеспечивать себя самостоятельно. Мне некогда выслушивать оскорбления в свой адрес, каждый день терпеть этих тупоголовых, и поэтому просто необходимо поставить их на место. Как правило, такие задиры питаются чужими страданиями и чувствуют себя сильными только при условии, что их жертва молчит в тряпочку. А я не такая и не буду такой, какой бы платок на голове ни носила.
– Кисой называть будешь свою подружку, – сказала я, не сводя взгляда с его расширившихся глаз. – Найдите другое развлечение, вместо того чтобы строить из себя непонятно кого.
Они не успели ответить: в класс почти разом ворвалась толпа подростков, громко о чем-то болтая. Впрочем, до урока оставалось минут пять, и я уставилась в одну точку, ожидая учителя и вместе с тем размышляя о том, как же мне влетит, если мама узнает о дерзости в адрес одноклассников.
Наступило время намаза.
На этот раз я чувствовала себя гораздо смелее и потому не стала пропускать обязательную молитву, как вчера.
Я вышла во двор, огляделась, убедилась в том, что мне никто не помешает, постелила на газоне свой синий молитвенный коврик и приступила:
– О Аллах, ради Твоего довольства делаю намерение на обеденный намаз в четыре рака’ата[15].
Намаз – обязательный ритуал для всех мусульман, и лично я обучилась ему в пятнадцать лет. Девочки обязаны начать совершать его сразу же после первой менструации, которая произошла у меня немного позже, чем у моей мамы. В пятнадцать я впервые надела и головной платок, который мои тогдашние знакомые встретили с неодобрением. Их родители были теми, кто не вынимает голов из новостных каналов и кто не проводит ни одного утра без прочтения местных газет. Они были уверены в том, что каждый мусульманин – это потенциальный или уже действующий террорист, стремящийся воевать с людьми другого вероисповедания или с теми, у кого оно и вовсе отсутствует. Было бессмысленно с моей стороны объяснять знакомым, находившимся под влиянием своих родителей, что это совсем не так, что в исламе запрещено насилие и тем более убийства людей.
Но кто бы меня послушал? Никто.
Люди очень любят осуждать религию, расу или национальность лишь по нескольким плохим примерам, подстригая всех под одну гребенку. Они считают, что знают мою религию лучше меня – человека, выросшего в ней. И это раздражало до тех пор, пока я не привыкла. Привыкла, что многие смотрят косо. Что некоторые при виде меня выходят из вагона метро или автобуса. Что тихо обсуждают в стороне. Что даже полицейские просят показать содержимое моего рюкзака или сумки без какой-либо на то причины.
Я привыкла к этому уже давно, и потому нет смысла переживать.
Закончив намаз, я вдруг услышала позади хруст сухой ветки, который вытащил меня из собственного маленького мирка. Слегка сконфуженная и даже готовая к очередному бою, я резко обернулась.