Я снова опустил руки на клавиши — оживил пианино.
Посмотрел классной руководительнице в глаза и пропел:
— Если б не было тебя, скажи, зачем тогда мне жить…
До окончания урока я спел для Лидии Николаевны ещё пять песен из репертуара Джо Дассена. Мой новый Голос для них подходил почти идеально. Хотя с этим моим утверждением наверняка бы не согласились поклонники знаменитого (особенно в СССР будущего), но пока только начавшего певческую карьеру француза. Лидия Николаевна не слышала песни в оригинальном исполнении (их пока не слышал даже сам Джо Дассен). Но ей явно понравилось моё пение и звучание французского языка — это я прочёл в её взгляде.
— … A la vie, a l’amour, a nos nuits, a nos jours… — спел я.
«…За жизнь, за любовь, за наши ночи, за наши дни…» — произнесла Эмма.
Прозвенел звонок.
Дверь актового зала резко распахнулась — вошла группа артистов из одиннадцатого «Б» класса (в том числе Гена Тюляев и Ермолаевы). Они остановились у входа. Зажгли в зале свет.
Я опустил клап (прикрыл клавиши пианино), встал со стула. Поднялась со своего места в зрительном зале и Лидия Николаевна. Я отметил, что у неё сегодня снова были тёмные круги вокруг глаз.
Одиннадцатиклассники заметили учительницу — притихли, замерли. Они явно соображали, что сейчас происходило в зале. Я отметил, что классная руководительница десятого «Б» задумчиво улыбнулась.
— Спасибо, Василий, — сказала она. — Это было здорово. Ты прекрасно поёшь. Я уверена, что у тебя будет прекрасное будущее. Надеюсь, что скоро увижу тебя по телевизору. В передаче «Голубой огонёк», к примеру.
Я пожал плечами, ответил:
— Кто знает, Лидия Николаевна. Возможно, и увидите. А если всё же возьмётесь за изучение французского — обращайтесь. Помогу. Хотя бы объясню вам азы. Да и выучить язык будет проще при использовании его на практике.
Учительница вновь улыбнулась, качнула головой.
— Учту твоё предложение, Вася, — сказала она. — Я в качестве ответного жеста научила бы тебя немецкому языку. Вот только ты его знаешь получше меня. Твои родители молодцы. С таким языковым багажом у тебя будет хорошее будущее.
Я сошёл со сцены.
Остановился рядом с учительницей и сообщил:
— В сорок пять лет жизнь только начинается, Лидия Николаевна. Понимаю: вы мне не поверите. Но я знаю, что говорю.
Клубничкину я пригласил в кафе в присутствии Тюляева (Геннадий в это время находился примерно в трёх метрах от меня). Я спросил у Светланы, пойдёт ли она в воскресенье в «Юность» вместе со мной.
Клубничкина театрально задумалась. Заломила руки, в притворном смущении опустила глаза. После навеянных песнями Джо Дассена воспоминаний я не желал флиртовать с шестнадцатилетней школьницей.
Поэтому спросил:
— Пойдёшь, или нет? Света, решайся скорее. У меня нет времени на уговоры.
Я указал рукой в направлении настенных часов.
Светлана явно уже знала ответ. И почувствовала, что я не настроен на игры.
Она вздохнула.
— Хорошо, — сказала Клубничкина. — Василий, зайди за мной…
— Встретимся в полдень, — сказал я. — В «Юности». Не опаздывай.
Я бросил взгляд на Тюляева и вышел из зала.
— Она согласилась? — спросил Черепанов.
При моём появлении он прервал репетицию.
— Она согласилась, — ответил я. — А вот я пока ещё размышляю. Допускаю, что отменю завтра это своё приглашение.
— Почему? — удивилась Иришка.
— Потому что Лёша пока не поговорил со Степановой.
Лукина повернулась лицом к Черепанову и строго сказала:
— Алексей!‥
Черепанов вскинул руки.
— Ладно, ладно! — ответил он. — Завтра поговорю. Утром. Обещаю.
В пятницу Черепанов ушёл из квартиры Лукиных позже, чем обычно. Перед завтрашним выступлением он заметно нервничал. Или же он переживал перед грядущим разговором с Надей Степановой. Выглядел Алексей растерянным и бледным (с его щёк почти исчез привычный румянец). Его волнение заметил Иришкин отец. О «проблеме» с Надей-маленькой он не знал. А вот о нашем завтрашнем прослушивании помнил.
Он указал на Черепанова трубкой и заявил, что сам сейчас его прослушает. Потребовал, чтобы Лёша отыграл для него все три подготовленные на завтра музыкальные композиции. Виктор Семёнович и Вера Петровна уселись на диване, будто строгое жюри. Иришка примостилась рядом с родителями на стуле. Мы с Черепановым исполнили для них три песни. Я заметил, что Лёша при этом вспотел от волнения.
Иришкин отец тряхнул трубкой и заявил:
— Превосходно. Вас хоть сейчас на сцену в Большой Кремлёвский дворец. Даже мне понравилось. Так что не тряситесь. Комсомольцам для концерта ваше выступление точно сгодится.
Вечером Иришка улеглась на кровать с учебником в руках, а я сел за свой письменный стол. Открыл чистую тетрадь. Достал из портфеля привезённую из Москвы ГДРовскую авторучку «Heiko 360».
«Эмма, — сказал я. — Найди-ка мне информацию о системе Станиславского. Для начала загляни в Википедию».
«Господин Шульц, система Станиславского — это теория сценического искусства, метода актёрской техники. Была разработана…»
Я просидел над конспектами почти полтора часа. Затем всё же выбрался из-за стола, подошёл к лежавшей на кровати двоюродной сестре. Протянул Лукиной тетрадь со сделанными только что записями.
Иришка опустила учебник физики, послушна забрала у меня тетрадь. Она приподнялась на локте, отбросила с плеч косички. Заглянула на первую страницу, пробежалась взглядом по строкам, растерянно моргнула.
Подняла на меня глаза и спросила:
— Вася, что это? Зачем мне это?
— Это то, о чём ты будешь говорить послезавтра с Клубничкиной и с Тюляевым в кафе, — ответил я. — Читай, запоминай. Ведь ты же не собираешься сидеть в «Юности» молча?
Глава 4
В субботу утром Черепанов встретил меня и Иришку около школы. Лёша выглядел взволнованным. Он улыбнулся, лихо сдвинул шапку на затылок.
Черепанов стал у нас на пути и заявил:
— Всё. Пригласил.
— Здравствуй, Алексей, — сонно поздоровалась Иришка.
Лукина зевнула, прикрыла рот варежкой. Сегодня утром она была вялой и не выспавшейся. Вчера я засыпал — на Иришкиной половине комнаты ещё светилась настольная лампа. Утром Лукина мне рассказала, что почти всю ночь заучивала составленные мной конспекты. Сегодня Иришка не услышала сигнал будильника — я впервые её разбудил.
Черепанов кивнул, ответил:
— Привет.
Мимо нас к дверям школы прошла шумная ватага пионеров.
Их голоса стихли — Черепанов повторил:
— Я её пригласил.
— Степанову? — уточнил я.
— Да. Только что. Она согласилась.
Лукина вновь зевнула и будто бы нехотя заявила:
— Прекрасно. Просто замечательно.
Она дёрнула меня за руку.
— Мальчики, давайте зайдём в школу, — попросила она. — Холодно тут. Я замёрзла.
В гардеробе Черепанов признался: он не ожидал, что у него так легко «это получится». Сообщил: дождался старосту нашего класса около школы «чтобы не опозориться на глазах у всех». Он отвёл Надю в сторону от входа в школу…
— Я сказал, что мы в воскресенье пойдём в кафе, — тихо произнёс Алексей. — Спросил, пойдёт ли она с нами.
— А что она? — поинтересовалась Иришка.
Лукина вздохнула, потёрла глаза.
Алексей дёрнул плечами.
— Спросила у меня, кто ещё там будет.
— Ты сказал? — спросила Иришка.
Черепанов пожал плечами и сообщил:
— Ну… да. Я перечислил. Она сказала, что придёт.
Я добрался до своей парты — ко мне подошла Надя Веретенникова, комсорг нашего класса. Она сообщила, что была вчера вечером на собрании комсомольского актива школы. Рассказала, что комсомольские активисты обсудили моё предложение. Порадовала меня тем, что на собрании «приняли положительное решение» по моему вопросу. Веретенникова недовольно поджала губы.
— Я плохо поняла, зачем понадобились эти приглашения, — сказала Надя-большая. — Но раз ты сам это придумал, то я тебе ничего объяснять не должна. Лена пообещала, что сама с тобой сегодня поговорит. Мы решили, что эти приглашения будут твоим, Василий, комсомольским поручением. Разбирайся с ним сам. Но если понадобится помощь, скажешь мне. Я найду для тебя помощников.
Сегодня во время уроков я не однажды замечал, как Надя-маленькая бросала задумчивые взгляды в направлении моей парты. Но ни ко мне, ни к Черепанову староста класса до окончания занятий не подошла.
Лишь после уроков Надя Степанова перехватила меня и Черепанова у выхода из класса и поинтересовалась (от имени едва ли не всего десятого «Б») можно ли посетить наше вечернее прослушивание в актовом зале.
Я ответил одноклассникам, что нас с Алексеем их поддержка только порадует. Предупредил, что сегодня у нас будет «патриотический» репертуар — десятиклассников это моё сообщение не смутило.
Вечером мы (я, Иришка и Черепанов) вернулись в школу — в вестибюле около входа в актовый класс увидели едва ли не всех своих одноклассников. Они столпились у стены, тихо переговаривались. Пожилая техничка намывала ведущую на второй этаж лестницу, бросала на десятиклассников недовольные взгляды. Ученики десятого «Б» заметили нас — рванули нам навстречу. Они сообщили: классная руководительница с ними не пришла, Лена Зосимова тоже ещё не явилась, а на сцене сейчас репетировали «эти актёры».
Иришка поинтересовалась у наших одноклассников, почему те не в зале.
Надя Степанова махнула рукой и сказала:
— Да ну!‥ Потом эти из одиннадцатого «Б» снова директрисе пожалуются, что мы им мешали. Больно надо нам за ними подсматривать! Мы решили: вас дождёмся — вместе с вами туда войдём.
— Или с Ленкой, — добавила Надя-большая.