Я почувствовал запашок табачного дыма (он шёл с последних рядов). Опустил взгляд с экрана на затылки сидевших передо мной граждан. Посмотрел вперёд, где недавно заняли места Зосимова и Митрошкин. Увидел аккуратно причёсанные волосы Фёдора, отливавшие желтизной на фоне ярко светившегося экрана. Заметил, как к голове будущего первого секретаря кировозаводского горкома ВЛКСМ склонилась голова Зосимовой. Лена положила голову Митрошкину на плечо. Замерла, словно задремала.
«Эмма, — сказал я, — что там сейчас пишут о Зосимовой Елене Ильиничне на сайте „Жертвы политического террора в СССР“?»
«Господин Шульц, информация о Елене Ильиничне Зосимовой на сайте „Жертвы политического террора в СССР“ не найдена. Я нашла там информацию о Елене Ильиничне Красновой…»
«Стоп, Эмма. Эта Краснова из Кировозаводска?»
«Елена Ильинична Краснова родилась в тысяча девятьсот двадцать шестом году, Москва, русская…»
«Стоп, Эмма, — сказал я. — Елена Ильинична из Москвы да ещё и двадцать шестого года рождения — это точно не наша Елена Ильинична. Иришка сказала, что Зосимова этим летом замуж собралась. Взгляни-ка, пожалуйста, кто там у вас теперь в интернете значится первой женой заведующего Отделом партийных органов ЦК КПСС по РСФСР Фёдора Матвеевича Митрошкина. Того, что уроженец города Кировозаводск, и который в шестьдесят восьмом году стал первым секретарём Кировозаводского городского комитета ВЛКСМ и депутатом Верховного Совета СССР. Хотя нет. Стоп. Найди мне просто информацию о Фёдоре Матвеевиче Митрошкине, уже упомянутого мною года рождения. Не исключаю, что теперь у него сменились будущие должности и достижения».
«Господин Шульц, найдено…»
«Википедия есть?»
«Господин Шульц, я нашла…»
«Давай русскоязычную. Читай».
«Фёдор Матвеевич Митрошкин родился двадцать пятого декабря тысяча девятьсот сорокового года в городе Кировозаводск — советский государственный и партийный деятель. Первый секретарь Московского городского комитета КПСС с тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого по тысяча девятьсот восемьдесят девятый год. Секретарь ЦК КПСС с…»
«Подрос, парень, — сказал я. — Вот это я спел вчера! Не перестарался ли? Жена-то у этого секретаря была?»
«Господин Шульц, жена Фёдора Матвеевича Митрошкина — Е. И. Митрошкина, министр культуры СССР с тысяча девятьсот девяностого года по…»
«Стоп, Эмма. Министр культуры? С этого места подробнее. Нади в Википедии этого министра Е. И. Митрошкину. Что значат эти её „Е“ и „И“? Уж не Елена ли свет наш Ильинична? Прочти информацию на русскоязычной странице Википедии».
«Елена Ильинична Митрошкина родилась четвёртого декабря тысяча девятьсот сорок седьмого года в городе Кировозаводск — советский партийный и государственный деятель, министр культуры СССР с тысяча девятьсот девяностого года…»
«Давай сразу об её семье. Меня интересует девичья фамилия этого министра».
«Елена Ильинична родилась в городе Кировозаводск в семье рабочего. Отец, Илья Гаврилович Зосимов, умер в…»
«Зосимова, — сказал я. — Точно».
Я отыскал взглядом впереди себя затылок комсорга сорок восьмой школы. Покачал головой.
«Неплохо она скакнула. Из жертвы советского террора в советские министры. Ну и семейка у них: один замминистра МВД, другая — министр культуры, да ещё и жена Секретаря ЦК КПСС. Далеко пойдут… детишки. Ты так не думаешь, Эмма?»
«Господин Шульц, напоминаю вам, что я…»
«Помню, Эмма. Я прекрасно помню, кто ты. Но я всё равно тебя люблю».
«Спасибо, господин Шульц».
«Пожалуйста, Эмма».
Я посмотрел на экран, где сейчас крупным планом показали лицо Владимира Коренева. Собравшиеся в зале девицы отреагировали на появление любимого актёра дружным оханьем (охнула и сидевшая рядом со мной Иришка). Киношный Ихтиандр выдал длинный и пафосный монолог. Сделал он это красивым голосом, блеснул глазами. Я буквально почувствовал, как завибрировал в кинозале пол от участившегося биения девичьих сердец. Снова услышал ахи и вздохи.
Уже в следующей сцене я снова увидел улыбку несравненной Анастасии Вертинской. Вспомнил, что влюбился в Анастасию, когда увидел её в фильме «Алые паруса». Тот фильм стал одним из немногих светлых пятен в моей «разрушенной» ломкой голоса прошлой жизни. Тогда я ещё умел влюбляться. На роль Вертинской в фильме «Человек-амфибия» я отреагировал уже спокойнее, хотя этот фильм посмотрел всего лишь через полгода после фильма «Алые паруса».
Анастасия Вертинская улыбнулась мне с экрана — в её глазах будто бы отразилось небо.
Я вздохнул и улыбнулся ей в ответ.
После просмотра фильма мы всей дружной компанией прогулялись в кафе «Молодёжное», что находилось рядом с кинотеатром «Пионер». Там мы заказали молочные коктейли и мороженое. Уселись за стол у окна, обсудили только что просмотренный фильм. А заодно и фильм «Гиперболоид инженера Гарина», который покажут в «Пионере» сегодня вечером.
Кафе «Молодёжное», как две капли воды походило на кафе «Юность». За тем лишь исключением, что в нём мы почти не увидели знакомых лиц — именно «почти», потому что пару знакомых мы здесь всё же встретили: Лену Зосимову и Фёдора Митрошкина. Лена нас заметила, помахала нам рукой. Фёдор нам тоже кивнул и тут же поправил узел галстука под воротником рубашки.
После кафе мы не разошлись — весёлой и шумной гурьбой ввалились в квартиру Лукиных. Виктора Семёновича и Веры Петровны дома не оказалось. Мы восприняли это обстоятельство, как повод оккупировать гостиную. Мы выдвинули на середину комнаты стол, заняли за ним места. Иришка принесла из нашей комнаты пачку ещё не распечатанных писем, но мы к ним так и не притронулись.
Потому что Лукина вспомнила о гитаре, с которой я вчера вечером прогуливался. Выпытала у меня цель вчерашнего путешествия — я признался, что устроил уличный концерт. С чего вдруг на меня снизошла подобная блажь, никто не поинтересовался. Зато всех заинтересовало, что именно я вчера пел. Иришка снова убежала в спальню — вернулась оттуда с гитарой в руках, вручила её мне.
Я забросил ногу на ногу, пробежался кончиками пальцев по струнам.
— Вася, а спой нам про медведей, — попросила Надя. — Мне нравится эта песенка. Весёлая.
Я покачал головой, сказал:
— Нет, про медведей не хочу…
На пару секунд задумался.
Затем переспросил:
— Весёлую, говоришь? Есть такая. Причём, её написали для того же фильма, что и песню о медведях.
Я посмотрел на лица слушателей и объявил:
— Музыка Александра Зацепина, слова Леонида Дербенёва. Песня называется: «Если б я был султан». Исполняет ученик десятого «Б» класса сорок восьмой школы города Кировозаводск Василий Пиняев.
Я поклонился, потребовал:
— Поаплодируйте, пожалуйста.
Иришка и Надя неуверенно хлопнули в ладоши.
— Кончили аплодировать, — сказал я.
Гитарные струны ожили под моими руками.
Я улыбнулся и запел:
— Если б я был султан, я б имел трёх жён…
После вчерашнего концерта мои пальцы слегка побаливали. Они отвыкли от игры на гитаре: расслабились, поглаживая клавиши пианино. Но повиновались мне прекрасно. Как и вчера. Как и вчера на лицах моих слушателей заблистали улыбки. Идея «иметь трёх жён» Черепанову и Тюляеву пришлась по душе — Надя и Иришка отреагировали на эту серьёзную мужскую мечту, как на шутку.
— … Не очень плохо иметь три жены…
Я заметил: лежавшие на столешнице руки Черепанова и Степановой будто бы случайно прикасались друг к другу. Надя и Лёша слушали моё пение, улыбались. Они чуть покачивали головами — делали это синхронно, словно исполняли хорошо отрепетированный танец. Черепанов сидел за столом, горделиво приосанившись. Мне почудилось, что за прошедший месяц Лёша слегка подрос.
— … Но очень плохо, с другой стороны…
Не сутулилась и Лукина. Она замерла, расправив плечи и выпятив грудь (как я ей и советовал). Её распущенные волосы блестели. Блестели и Иришкины глаза: хитро и игриво. Я невольно отметил, что Лукина — красивая девчонка. Подумал, что Тюляеву не следовало расслабляться: во время учёбы в университете у моей двоюродной сестры наверняка появится множество поклонников.
— Зульфия мой халат гладит у доски…
Я отметил, что мои опасения так и остались лишь опасениями. После вчерашнего уличного концерта я чувствовал себя превосходно. Никаких хрипов, никакого першения в горле, никакой головной боли. Голос звучал идеально. Я легко менял его тональность, будто делал это переключением тумблера. По-прежнему наслаждался пением. Это моё наслаждение разделяли и мои слушатели.
— … Не очень плохо иметь три жены… — пропел я.
— … Но очень плохо, с другой стороны!.. — хором поддержали меня Иришка, Надя, Лёша и Геннадий.
Вечером вернулись домой Иришкины родители — наши гости разошлись по домам.
Иришка прибралась в гостиной. Я отнёс в спальню стопки писем — отметил, что сегодня мы не прочли ни одного письма.
Не приступили мы с Лукиной к чтению писем и перед сном. Иришка уселось на своей кровати, уткнулась носом в газету «Правда» (готовилась к завтрашней политинформации в начале классного часа).
Меня позвал на кухню Виктор Семёнович.
Иришка тоже, было, дёрнулась следом за мной. Но Виктор Семёнович остановил её. Он заявил дочери, что хочет со мной «серьёзно поговорить».
Я заметил вспыхнувшую в Иришкиных глазах тревогу — заверил сестру, что «всё будет хорошо».
Мы с Иришкиным отцов вошли на кухню.
Виктор Семёнович прикрыл дверь. Он уселся за стол напротив меня, вынул изо рта трубку.
Лукин склонился над столешницей и прошептал:
— Хочу поделиться с тобой, Василий, секретом.
Он смущённо улыбнулся, пожал плечами и добавил:
— Больше не с кем. Только тс…
Виктор Семёнович поднёс к губам палец, посмотрел мне в глаза.
Я кивнул. Провёл пальцем по своим губам, словно закрыл их на замок-молнию (такой жест обычно показывала моя вторая жена).