— Юрий Алексеевич, — сказал я. — Нам нужно поговорить. Сегодня. С глазу на глаз. Это очень важно. Вопрос жизни и смерти.
Я вслед за рисунком передал первому космонавту Земли конверт.
Гагарин принял его у меня, но не опустил на него взгляд.
— Я не шучу, — сказал я. — Это вопрос ЕГО жизни и смерти.
Я указал на конверт и добавил:
— Жду вас после концерта. За сценой. Уделите мне всего пару минут.
Гагарин удивлённо приподнял брови и всё же посмотрел на конверт.
— Это… от Юры Гарнаева? — сказал он.
Юрий Алексеевич заглянул в конверт — обнаружил, что тот пуст.
Он поднял на меня глаза.
Я выпрямился и повторил:
— За сценой. После концерта. Юрий Алексеевич, всего пара минут: с глазу на глаз!
Я на шаг попятился к сцене. Держал руки поднятыми на уровень груди — показывал Гагарину и сидевшим рядом с ним людям свои пустые ладони. Юрий Алексеевич посмотрел мне в лицо, кивнул. В зале зазвучала бодрая музыка. Я заметил обращённые на меня многочисленные взгляды. Выделил из них выразительный взгляд Вероники Петровны Моргуновой. Он будто бы сказал: сегодня я пел со сцены Дворца культуры имени Кирова в последний раз. Я улыбнулся: печально. С поднятыми руками направился в обратный путь. Сердце не сменило ритм, оно всё так же подсчитывало мои шаги.
За сценой меня первыми встретили хмурые музыканты ансамбля «Буревестник». Они не поздравили меня, как обычно, с удачным выступлением. Первым делом они поинтересовались, не сошёл ли я с ума. Потом спросили, что именно я отнёс Гагарину — я честно ответил парням, что подарил первому космонавту Земли рисунок своего друга и одноклассника Лёши Черепанова («того самого, помните его?»). Мне показалось, что парни мне не поверили. Я уселся на давно облюбованную лавку, вытянул ноги. Эдик склонился надо мной, принюхался. Он повернулся к музыкантам ансамбля и покачал головой.
Музыкантов оттеснили от меня ведущие концерта. Они обрушили на меня гневные речи и угрозы. Бесновались: сверкали глазами, грозно притопывали ногами. На фоне доносившейся со стороны сцены музыка их кривляние выглядело забавно. Оно позабавило не только меня — улыбнулись и приготовившиеся к выходу на сцену артисты (исполнители народных танцев). Я ответил ведущим, чтобы они поберегли голоса. Прижался спиной к стене и устало прикрыл глаза. Прикинул, что до окончания концерта осталось примерно полчаса. На возгласы ведущих я не реагировал — вскоре те смолкли, будто исчерпали энергию.
Вслед за ведущими меня побеспокоил невысокий неприметный мужчина со светло-русыми жидкими волосами и колючим взглядом (серый костюм на нём смотрелся не как праздничный наряд, а будто униформа). Мужчина замер рядом со мной, пару секунд разглядывал мою одежду. Он словно фиксировал в памяти все её детали. На сцене всё ещё звучала музыка, раздавался топот ног танцевавшего там коллектива. Неприметный мужчина посмотрел мне в глаза — моё сердце отсчитало пять секунд: всё это время мы с мужчиной мерились взглядами. Мужчина вынул из кармана удостоверение, показал мне его обложку.
— Комитет государственно безопасности, — сказал он. — Василий Богданович, вы отдали Гагарину конверт. Что лежало в этом конверте?
— Ничего, — ответил я. — Я дал Гагарину пустой конверт и страницу из ученической тетради с карандашным рисунком.
— Что за письмо было в конверте?
Мужчина говорил спокойно, вежливо. Смотрел мне в глаза.
Вот только его вежливость звучала, будто скрытая угроза.
— Там было письмо от Заслуженного лётчика-испытателя СССР Юрия Гарнаева, — ответил я.
— Где сейчас это письмо? — спросил представитель КГБ.
— Оно у меня во внутреннем кармане пиджака.
— Дайте его мне.
Мужчина протянул руку в мою сторону.
Я отметил, что ногти у него на пальцах были аккуратно подстрижены. Сквозь чуть выветрившийся запашок табачного дыма почувствовал запах одеколона «Шипр». Сунул руку в карман — мужчина чуть сощурил глаза. Я сжал край письма двумя пальцами. Медленно извлёк письмо из кармана. Так же неспешно протянул его представителю КГБ. Мужчина выдернул письмо у меня из руки. Он на шаг отдалился от меня — примерно минуту я слушал музыку и наблюдал за тем, как представитель КГБ читал послание Гарнаева. Я видел, что мужчина наблюдал и за мной. Запах одеколона исчез, словно он мне лишь померещился.
— Это всё, что было в том конверте? — спросил наряженный в серый костюм мужчина.
— Всё, — ответил я.
Мужчина пару секунд сканировал моё лицо взглядом, словно проверял мой ответ детектором лжи.
— Зачем вы дали конверт Гагарину? — спросил он.
— Чтобы привлечь его внимание.
— Зачем?
Я дёрнул плечами.
— У меня в кармане ещё кое-что лежит, — сказал я. — Достану?
Мужчина выдержал двухсекундную паузу.
Он кивнул и ответил:
— Достаньте.
Я повторил те же манипуляции, которые недавно проделал с письмом — на этот раз я вынул из кармана открытку. Но не вручил её представителю КГБ — лишь показал ему. На лицевой стороне открытки было чёрно-белое фото Юрия Гагарина (с майорской звездой на погоне). Обратная сторона открытки не была заполнена — там красовалась отпечатанная в типографии надпись «Первый в мире лётчик-космонавт Герой Советского Союза ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ГАГАРИН» и похожий на герб знак с аббревиатурой «ИЗОГИЗ», серпом и молотом. Рамка для открытки и строки для адреса пустовали.
— Зачем это? — спросил представитель КГБ.
— Это открытка, — ответил я. — Хочу, чтобы Гагарин её подписал.
Мужчина будто пару секунд обдумывал мои слолва.
— Дайте её мне, — сказал он. — Гагарин её подпишет. Вам её скоро вернут.
Мужчина протянул к открытке руку.
Но я не отдал ему картонку с изображением первого космонавта Земли — покачал головой.
Я положил открытку на лавку рядом с собой (фотографией вниз), накрыл её ладонью.
— Нет, — сказал я. — Юрий Алексеевич пообещал, что подойдёт ко мне после концерта. Вот тогда он её и подпишет.
— Василий Богданович, не глупите, — сказал представитель КГБ, пристально посмотрел мне в глаза, нахмурил брови.
Теперь он выглядел грозным.
— Пиняев, вы понимаете, что у Гагарина сегодняшний день расписан поминутно? У него там куча важных и нужных встреч. Встреча с вами у него не запланирована. Это вам понятно? Поэтому ваша встреча не состоится.
Я отметил, что музыка и топот ног на сцене не смолкли.
Бросил взгляд на часы. Лишь после этого взглянул на лицо своего собеседника и снова покачал головой.
— Юрий Алексеевич пообещал, что встретится со мной, — сказал я.
— Этого не случится, Василий Богданович. Даже не мечтайте.
В голосе представителя КГБ прозвучали металлические нотки.
Мужчина сунул письмо Юрия Гарнаева в свой карман.
Музыка смолкла. На сцене вновь зазвучали голоса ведущих. Зал ответил на их призыв взрывом оваций. Под моими ногами задрожал пол. В арьерсцену вернулся наряженный в национальные костюмы танцевальный коллектив. Снова усилился запах табачного дыма — артисты запыхтели сигаретами сразу же, как только скрылись с глаз публики. Танцоры прошагали мимо меня — они вполголоса делились друг с другом впечатлениями от своего выступления. Следом за ними ушёл представитель КГБ; он ничего не сказал мне напоследок. Перешли ближе к сцене готовившиеся к выходу на публику музыканты.
Я поднял с лавки открытку, посмотрел на чёрно-белый фотопортрет Гагарина. Отметил: этот Юрий Алексеевич выглядел чуть моложе, чем тот, которого я увидел недавно в зрительном зале. Я положил открытку рядом с собой на сидение, вновь прислонился спиной к холодной стене. Взглянул на взволнованные лица готовившихся к выступлению музыкантов. Почувствовал, что немного им завидую: я бы тоже сейчас с удовольствием шагнул на сцену, взглянул бы на лица зрителей, порадовал бы сидевших в зале советских граждан своим пением. Я вздохнул, усмехнулся. Сверился с часами, прикрыл глаза.
«Эмма, назови мне сегодняшнюю дату», — сказал я.
«Господин Шульц, сегодня пятница двадцать второе мая две тысячи двадцать шестого года», — ответил голос моей виртуальной помощницы.
«Какая погода сейчас в Гейдельберге?»
«В городе Гейдельберг сейчас двадцать четыре градуса по шкале Цельсия…»
«Прекрасно, Эмма. Почти, как у нас в Кировозаводске».
Я вздохнул.
На сцене вновь зазвучала музыка.
«Эмма, что там происходит сегодня в мире? — спросил я. — В этом вашем две тысячи двадцать шестом году. Найди русскоязычный новостной сайт. Озвучь мне последние новости…»
«…Пятый день продолжается забастовка рабочих нефтяной отрасли, — говорила Эмма, — вызванная решением правительства о сокращении добычи нефти…»
«Стоп, Эмма», — скомандовал я.
Голос виртуальной помощницы смолк.
Я прислушался. Переждал овации публики (они прозвучали громко, но будто бы вяло: словно гости концерта устали аплодировать). Я проводил взглядом покинувших сцену артистов. Взглянул на спины подглядывавших на сцену танцоров, представителей выступившего недавно детского коллектива. Прослушал обрывки прощальной речи ведущих концерта.
Ведущие замолчали. Послышался шелест опустившегося занавеса. Он чуть приглушил раздавшиеся в зрительном зале голоса и смешки покидавших свои места зрителей. Ведущие прошли мимо меня, они обожгли моё лицо недовольными взглядами. Я снял пиджак, бросил его рядом с собой на лавку. Посмотрел на циферблат часов.
Гагарин пришёл за кулисы через семь минут после окончания концерта. В сопровождении группы солидно наряженных граждан. Всё ещё скрывавшиеся здесь от своих руководителей школьники-танцоры узнали первого космонавта Земли, обалдевши приоткрыли рты. Гагарин одарил детей своей знаменитой улыбкой, отыскал меня взглядом — я сидел у стены в полном одиночестве, прижимал ладони к скамье (под правой ладонью прятал открытку). Дети к Гагарину не подошли, словно испугались сопровождавших Юрия Алексеевича строгих граждан в деловых костюмах. Они следили за ним, широко распахнув глаза.